Юбилей

* * *

Земляника сомлела от зноя,

оставляет на пальцах следы.

Изнывают поля и сады

и не движется время земное.

Окуная лицо в облака,

долго пьем холодок родника,

отползая с улыбкой смиренной

в неподвижную теплую тень,

долго тянется день

    в этой жизни мгновенной…

* * *

Я сегодня проснусь без стыда,

а в окне — золотые осины,

блеск и холод летящей стремнины,

и курлычет за камнем вода,

словно

    клин

        журавлиный…

* * *

Хвалят — стыдно,

        не хвалят — обидно.

Я живу одиноко, светло.

Летом — жарко,

        а осенью жалко,

что веселое лето прошло.

* * *

Не печалься, Вадим!

Мы с тобой не умрем навсегда,

потому что бессмертна вода.

 

Мы вернемся в нее…

Ну а все остальное старье

мы запрячем в песке,

как одежду во время купаний.

 

Не любитель компаний,

я тебя подожду на реке.

* * *

Ослабели глаза… Вижу только далеко.

Потекли голоса… Слышу только высокое.

* * *

Г.Алференко

Есть удивительный талант,

не презирая вечной прозы,

соединять лучи людей

с необычайностью идей

и яблоки срывать… с березы!

* * *

У Бога дней много,

но Бог не продает.

Хотя бы вечер лишний

с корявой голой вишней

и рябью на воде

я не куплю — нигде!

А остальное, если честно,

иметь уже не интересно…

 

ВЕСЕЛОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Какие были адвокаты!

Когда фламандские закаты

сверкали в золотых пенсне,

Варфоломей де Шассоне

в Тироле защищал мышей

и доказал — не виноваты.

 

Он защищал мышей, жуков,

зеленых гусениц, лягушек,

четвероногих побирушек,

собак бездомных и щенков…

 

— Щенков? — и слезы умиленья

упали на стихотворенье,

но ваша жалость, господа,

такая искренняя лгунья,

 

ведь человечество молчит

о том, что ветчина мычит

и кукарекает глазунья…

 

ОБЛАКА

Что ты видишь, поэт,

караван облаков провожая?

Мать счастливую, отблески рая?

— Там их нет.

 

Свищет ветер, как школьный товарищ

из веселого дня.

Ты далеких друзей вспоминаешь?

— Их нет у меня.

 

Ты, безумец, мечтаешь о славе

и жениться задумал на ней,

как старик на смазливой шалаве?

— Мне пустыня родней!

 

Пред тобою любые земные желанья,

что ж ты любишь, поэт?

— Я люблю облака!

Ненадежные их очертанья,

оболочки дыханья…

У них даже имени нет.

* * *

Я все еще живу, храня

звучанье чистой русской речи

И на прощанье у меня

назначены с грядущим встречи.

 

Там баркалабовские грозы

прошли, и мокрые стрекозы

блестят у брата на спине,

 

там детство ловит в быстрине

форель прохладно-золотую,

и ласточкой в моем окне

там счастье ставит запятую.

 

ПРЕОДОЛЕНИЕ ВРЕМЕНИ

* * *

Мой младший брат меня сильнее,

мой младший брат меня умнее,

мой младший брат меня добрее,

решительнее и храбрее!

 

Меня он в драке подомнет,

на свадьбе ночью перепьет,

и на реке меня обловит,

и первый душу мне откроет.

 

На сто моих боровиков

сто пятьдесят в его корзине.

Сто пятьдесят моих шагов

покроет сотнею в долине.

Ну и чему, чему ж я рад,

честолюбивый и ранимый?

Но ведь приехал брат любимый,

непобедимый младший брат.

 

АННА ВАЛЕРИЯ

И увидел он Анну Валерию

в темной раме окна.

Если свет переходит в материю, —

вот она…

 

Ее волосы, в небе шумящие,

словно тысячи птиц,

оглушали разлукой щемящею

выше гор и границ.

 

И несло их дорогой канатною,

и над морем огней

он прощался всю ночь с итальянкою

руставелевских дней.

 

Не погашено бешеной вьюгою

где-то в поле окно.

Так сияло им перед разлукою

утешенье одно.

 

И сказал он ей: “Анна Валерия,

веке в двадцать втором,

если в свет переходит материя,

мы друг друга найдем”.

* * *

Пока в столовке жадно ест собачник,

к его фургону, развевая мрак,

в рубахе белой подкрадется мальчик,

сорвет засов! И выпустит собак.

 

Они рванутся в темноту на волю!

Пьянея, с ног спасителя собьют.

Вот, кувыркаясь, по ночному полю

они уже бегут, бегут, бегут.

 

Река блеснула. Им не надо брода.

Они плывут, и где-то за рекой

соединяет радостно свобода

крик человека и собачий вой.

 

Их колет рожь! Их радуют проклятья!

Под каждым стогом есть для них приют,

но и во сне, обнявшись, словно братья,

они бегут, бегут, бегут, бегут…

* * *

Мелькнули в книге белые страницы,

и не пеняй на типографский брак.

С четырнадцатой —

        улетели птицы,

с шестнадцатой —

        ручей удрал в овраг!

 

И лес в леса ушел из этой книги —

опять стоит на берегу Днепра,

и две строки о спелой землянике

лежат на дне  прохладного ведра.

* * *

Майский вечер. Открытая книга.

В старой лампе шуршит мотылек.

Льется тихая музыка Грига,

из Вселенной сквозит холодок.

 

Впереди — мимолетное лето,

полустанки, грибные дожди,

окна, полные теплого света,

все, что было, — еще впереди…