00.00. Станция метро «Арбатская». Ищу старшего мастера Николая Козлова. У дежурной по станции (их в народе называют «красными шапочками») самое горячее время. Не отрываясь от телефона, она чертит мне схему с многочисленными ответвлениями. Вручив бумагу, коротко бросает: «Тебе под платформу, дверь справа от эскалатора». Заметив мой растерянный вид, вздыхает и соглашается проводить.
Открыв хитрой отмычкой крохотную неприметную дверь, устремляется по лестнице вниз. Узкий коридор, в котором едва могут разминуться два человека, петляет как змея. Еще один крутой поворот, и мы на «бродвее»: тускло освещенный коридор по прямой устремляется в бесконечность, по обе его стороны — пронумерованные двери. Буквы и цифры поймет только посвященный. Многочисленные бытовые помещения находятся аккурат под платформой, где еще несутся припозднившиеся пассажиры.
— Добро пожаловать в наш 31-й околоток, — встречает меня в помещении, похожем на бункер, знаменитый на все метро старший дорожный мастер Козлов, что оттрубил под землей около сорока лет. Сослуживцы проинформировали: «Где аврал, там неизменно Николай Михайлович. Как солдат, всегда на передовой. Даже оформив отпуск, не может усидеть дома и бежит в метро».
Думаю, что «околоток» — это некий сленг по аналогии с полицейским участком. Но нет, это официальное название подразделения.
Под началом старшего мастера Николая Козлова — ветка метро от «Киевской» до «Щелковской», 4 околотка, в подчинении почти 80 человек. О себе говорит коротко: «Потомственный путеец, москвич, на работу в метро привел отец еще до службы в армии. Оттрубил срочную и снова спустился под землю».
В час ночи полицейские трехгранным ключом закрывают станцию на вход. Но полностью подземка закроется только в два часа, когда поезда доедут до конечных станций и выйдут все пассажиры.
— И у метро начинается вторая жизнь, скрытая от посторонних глаз, как обратная сторона Луны, — констатирует Козлов, прихлебывая из кружки крепкий чай. — В тоннель спускаются обходчики путей и стрелочники, которые являются глазами и ушами околотка. Выходят в ночную смену сотрудники электромеханических служб, сантехники, строители, монтеры, сооруженцы, связисты.
В комнате с низким потолком мне не по себе. Над головой как-никак больше 40 метров земли. Николай Михайлович философски замечает:
— Метро для нас — дом родной. А «наверху» я порой себя чувствую хуже, чем здесь, на глубине. К работе в ночную смену я давно привык. Однажды месяц пришлось работать только днем, так я все проклял. В метро толчея, меня буквально заносили в вагон и выносили, иногда пальто выходило раньше меня… То ли дело, когда едешь на работу к 12 ночи. Поток пассажиров уже схлынул, ты сидишь себе, развалившись на сиденье. И на работе опять же никакой суеты.
— В одиночку приходится работать в тоннелях с многочисленными ответвлениями. Вам не бывает страшно?
— Страшно на улице. А в тоннеле — нет. Здесь люди все друг друга знают в лицо. Мы в метро как большая семья.
Дверь распахивается. К нам в каморку под платформой заходит полицейский, чтобы проверить пропуска. Михалыча знает как облупленного, но берет в руки и его пропуск. Система в метрополитене сродни армейской, дисциплина здесь железная.
Мне в напарницы дают обходчика путей третьего разряда Ольгу Понарину. Наш участок: от станции «Арбатская» до «Площади Революции», а потом еще 700 метров в сторону «Курской». В среднем обходчик обслуживают 1600 метров пути.
На меня надевают «сигналочку» — жилет со светоотражательными полосами (из-за которых не получилось ни одной приличной фотографии).
На напарнице поверх жилета надет специальный пояс, где в кармане хранится пэушка — путевой журнал обходчика. Лежит также зеркало, чтобы для лучшей видимости «пустить зайчика». Лупа, чтобы разглядеть изъян на рельсах, а также для необходимых отметок — мел.
Еще нам предстоит захватить с собой в тоннель фонари, молоток на длинной ручке, чтобы отстукивать стыки, гаечный ключ, чтобы подтягивать гайки. Может потребоваться и кувалда, чтобы при необходимости подбить противоугоны.
Собирая инструмент, не могу удержаться, чтобы не спросить у старшего мастера:
— И путевыми обходчиками у вас в основном работают женщины?
— Есть и мужчины, но женщина-обходчик как-то привычнее для всех. Понимаете, она как хозяйка в доме. Она более тщательно и внимательно осматривает пути. Очищает рельсы и шпалы от горюче-смазочных отложений. Какой у нее дома порядок, такие будут и путевые устройства — все чистые, опрятные, смазанные. Мужчина, в свою очередь, хозяин в доме, ему проще рельс заменить, где требуется грубая физическая сила.
— Многих из нас приводят в метро обстоятельства, — говорит помощник мастера 31-го околотка Раиса Павловна Гавриленко. — Я, например, отработала у себя на машиностроительном заводе в Электростали 17 лет. Была инженером второй категории. В 90-х годах завод стал банкротом. Зарплату давали талончиками. Когда пришла работать в метро путевым обходчиком, думала: вот я полгодика поработаю, поищу работу поближе к дому и уйду. И вот тружусь уже 16 лет. В метро же есть своя магия. Люди «прирастают» к своим станциям, привыкают к коллективу.
Скоро в тоннель. Раиса Павловна проводит со мной инструктаж по технике безопасности:
— Монтеры путей работают группой, целой бригадой, мы же идем в тоннель поодиночке. Обходчик путей должен обозревать пространство на 360 градусов. Ни в коем случае не выключай фонарь. Он не только источник света, но и твой опознавательный знак, твоя безопасность. По путям у нас ходит специальный хозяйственный мини-состав, который мы называем хозединицей. Ее заказывают различные службы для вывоза мусора или для завоза каких-то материалов, например путейцы — для доставки шурупов и подкладок.
Состав предупреждает о своем появлении, машинист гудит и шумит. И мы хозединицу должны хорошо слышать, поэтому постоянно проходим медкомиссию. И главный наш врач — ухо-горло-нос. На специальном аппарате у нас проверяют слух. Ну и, конечно, зрение должно быть стопроцентным.
— Куда же спрятаться в тоннеле от хозединицы?
— Никуда прятаться не нужно, надо прижаться к тюбингу и стоять. Поезд вас не зацепит. Расстояние от конца шпалы до тюбинга — 80 см. Ну и, конечно, надо держаться покрепче за кабели. Чтобы не испачкаться, мы выдадим тебе перчатки. Когда будешь идти по шпалам, смотри в оба под ноги, там могут быть шурупы.
Михалыч подбадривает меня по-своему: «Если сама упадешь, бог с тобой, а вот если шпалу сломаешь — вот это беда».
«Закрепляем, очищаем, смазываем»
После того как все машинисты поставили поезда в депо, отстойники и вышли на поверхность, энергодиспетчер снимает напряжение на контактном рельсе. Время — 2.45. Сегодня четное число. По нечетным числам снятие напряжения происходит на десять минут раньше.
Прежде чем выйти в рейд, старший мастер Козлов говорит: «В тоннеле время идет по-другому. Одно дело, когда ты находишься на улице, кругом хороший обзор, ты видишь, когда солнышко встает, а когда заходит. А в тоннеле люди часто теряются во времени и пространстве. Хочешь это проверить — оставь часы в околотке».
Оставляю часы на столе. В комнате дежурной по станции мы записываемся в журнал прохода в тоннель. Звучит свисток, открываются торцовые двери, путь свободен.
Бригада специалистов снаряжает дефектоскопическую тележку, с помощью которой будут «просматривать», «прощупывать» ультразвуком структуру рельсов. Установленная аппаратура помогает определить внутренние разрушения в металле. То, что невозможно увидеть глазами. Операторы за смену пройдут от «Киевской» до «Площади Революции» четыре километра. За год же они практически дважды проходят все метро.
Мы же протискиваемся на мостик с оградой, который прилеплен к стене туннеля. На узкой железной двери надпись: «Вход запрещен. Опасно для жизни». Для нас сейчас вход свободен. По чугунным ступенькам спускаемся на шпалы. Впереди — зияющий провал входа, бетонная утроба мегаполиса, по сути — другой мир.
Освещение в туннеле бывает рабочее и аварийное. Мы будем работать при аварийном освещении, потому что по параллельному пути пойдет специальный состав, который будет мыть стены и потолок тоннеля.
Николай Михайлович отправляется в сторону «Площади Революции» вместе с нами. Шапочка с закрученными краями у него заломлена на затылке, как бескозырка у матроса.
— Она на пенсии уже, — смеется старший мастер. — Эта шапка — мой талисман, с первого дня со мной в метро. Без нее меня не узнают.
Ольга тем временем начинает протирать изолирующие стыки, которые отвечают за показания светофора. Буквально вылизывает подшпальный ящик. Весь этот участок выкрашен в белый цвет, чтобы на нем была видна скопившаяся грязь и металлическая пыль. Вопреки распространенному мнению ток идет не по рельсам, по которым катится поезд. Под напряжением 825 вольт находится третий, контактный рельс, который находится в стороне на небольшой высоте.
Сейчас, когда снято напряжение, он безопасен. Напарница осматривает узел контактного рельса. Обращает внимание, чтобы на месте стояли скобы, фарфоровые изоляторы.
Далее мы идем по шпалам, внимательно вглядываясь в рельсы: нет ли ржавчины и коррозии, которые могут привести к трещинам и изломам. При обнаружении малейшего дефекта — поставим в известность бригадира монтеров путей. Этот участок рельса будет заменен.
Я смотрю во все глаза не вниз, а на стены, опутанные, как паутиной, множеством проводов. На провал — боковое ответвление, вход в который забран в металлическую решетку.
— А кто будет отстукивать стыки?! — восклицает Козлов, вручая мне молоток на длинной ручке.
Начинаю добросовестно на стыках рельсов проверять крепления. Четко уясняю: если при ударе молотком гайка недокручена — она будет болтаться, если болт поломанный — он выпадет. Мы его тут же заменим, а гайку затянем. Тут, как говорится, идет двойной контроль. При ежедневном осмотре обходчики путей раз в неделю «протягивают» для профилактики все стыки.
Зев тоннеля затягивает все дальше и дальше. Наши голоса раскатываются по подземному коридору. Из глубин идет искаженное эхо, не похожее ни на что жуткое уханье. Я все чаще оглядываюсь назад… Рассказывала же помощник мастера Раиса Гавриленко, что были те, кто проходил серьезнейшую медицинскую комиссию, собеседование в отделе кадров, а проработав пару смен, уходили. Потому что панически боялись тоннелей. Напрасно их убеждали, что шорохи и скрипы — это динамические разгрузки, обычное явление, когда рельсы остывают.
Чтобы отвлечься, прошу напарницу рассказать о себе. Ольга, внимательно обследуя рельсы, излагает свою нехитрую историю:
— Живу в поселке Шишкин Лес, в часе езды от Москвы. Обходчиком путей работаю уже пять лет. По профессии — бухгалтер, закончила колледж, но найти работу по специальности в поселке не удалось, устроилась на работу в метро.
Перепрыгивая со шпалы на шпалу, я замечаю, что внизу бежит ручей, чем дальше идем в глубь перегона, тем он становится полноводней. Вдруг слева вижу гофрированную трубу, выходящую прямо из стены тоннеля. Через нее-то и идет мощный слив. Мастера, кажется, уже ничем не удивишь. Он машет в куда-то сторону рукой и говорит:
— Тут кругом дренажи, водоотливные установки с насосами, рядом же река Неглинка. Бежит себе, заключенная в коллектор, под Манежной площадью, вдоль Кремлевской стены до впадения в Москву-реку. Тут уж не дремлют работники службы тоннельных сооружений.
Впереди показываются массивные металлические двери.
— Гермоворота. Двери-задвижки весом 14 тонн перемещаются по криволинейным рельсам, наглухо перекрывают туннель в случае радиации или при угрозе затопления. Метро — это еще и бомбоубежище, — говорит старший мастер. — У нас постоянно проводятся учения гражданской обороны. За каждым из подразделений закреплена определенная функция. Каждый сотрудник имеет свою позицию. На станции есть фонтанчики с питьевой водой, запас еды. Туалет находится как на платформе, так и в тоннеле. На самом деле вскоре в боковой стене слева мы видим металлические двери с надписью «женская уборная» и чуть поодаль — «мужская уборная».
Впереди из тоннеля доносится глухое утробное урчание. Метров через двадцать слух рвет уже страшный, почти кладбищенский вой. Моя первоначальная решимость куда-то испаряется. Я встаю как вкопанная.
— Это шахта гудит, воздух нагнетается с поверхности мощными вентиляторами, — говорит Николай Михайлович.
Около арки с решетчатыми металлическими дверьми гул стоит такой, что я не слышу рядом стоящую напарницу. Потоки воздуха чуть не сбивают с ног. Меня тянут за руку дальше. Этот участок считается опасным, его нужно как можно быстрее проскочить, иначе можно не услышать поезда.
«У каждого тоннеля свой голос»
По громкоговорящей связи объявляют, что по соседнему пути сейчас пойдет помывочная машина. Николай Михайлович решает показать мне чудо-машину, и мы ныряем в низкий боковой лаз — межпутный ходок. Идем в свете фонарей метров пятнадцать и выходим ко второму пути.
О том, что от «Арбатской» до «Курской» будет идти промывка, мне рассказала перед сменой помощник мастера Раиса Гавриленко. Я уже знаю, что со скоростью 3–5 километров в час пойдет та же самая хозединица, где на платформе будет стоять 10-тонная бочка с водой. Под большим давлением через специальные форсунки будет распыляться по окружности вода, точно по форме тоннеля. С помощью такого душа смываются пыль и сажа, которые осели на тюбинги. «Баню» туннелю устраивают раз в месяц. После чего у обходчиков прибавляется работы.
«Все, что смывается, идет вниз, в дренаж. Все верхнее строение пути, включая контактные рельсы и стыки на ходовых рельсах, мы должны содержать в чистоте. Обходчики все это вытирают, весь участок 1600–2000 метров идут нагнувшись. На генеральную уборку уходит не одна, а 3–4 ночи», — делилась Раиса Павловна.
Света на втором пути нет. Тоннель, лежащий перед нами, совершенно черный. Тьма густая и почти осязаемая.
— Подожди, сейчас глаза привыкнут, станут такими же зоркими, как у кошки, — то ли шутит, то ли всерьез говорит Козлов.
Свет фонаря бесследно исчезает, когда я направляю его вдаль. Мне страшно. Пока ждем поезд, спрашиваю мастера про засекреченное «метро-2». Тот отмахивается: «Сам не сталкивался, поэтому мне хоть два, хоть двадцать два».
Из мрака доносятся шорох и скрежет. Мне мерещатся огромные серые мокрые крысы, что без всякого предупреждения могут хлынуть из тоннеля. Вслух же я только пищу: «Крысы?».
— Начиталась фантастических романов Глуховского? У нас здесь не «Метро-2033». Никаких крыс-мутантов нет. У нас тоннели в этом плане чистые. Встречаются еще иногда маленькие мышки, и то очень редко. В метро есть специальная служба, которая борется с грызунами, раскладывает специальные порошки.
А вот собаки иной раз забредают с открытых путей депо. Обходчики их выводят. Псины, если провели день в тоннеле, забившись где-то под трубой, настолько испуганы, что, видя человека, сами выходят к нему навстречу. Девчонки наши ловят кошек. Они также попадают с улицы, а иногда сбегают от пассажиров. Вот недавно на станции поймали хомячка. Кто-то торговал ими в переходе. Одна из наших сотрудниц взяла его домой.
Я уже не заикаюсь о поездах-призраках. Вот он из-за поворота надвигается внезапно, гудящий, настоящий. Когда на него смотришь снизу вверх — кажется вообще громадиной. Окатив водой, он окончательно приводит меня в чувство.
По межпутному ходку выбираемся на свой «родной», первый путь. Аварийное освещение теперь кажется полнейшей иллюминацией.
Я продолжаю орудовать молотком. Напарница обслуживает рельсы. Смесью керосина с маслом смазывает накладки, шурупы, маятники.
Нам навстречу кто-то идет. На костюме светятся светоотражающие полосы. Здороваемся. Ловлю себя на мысли, что здесь, в тоннеле, на глубине, незнакомый сотрудник электромеханической службы кажется почти родственником. За смену мы встретили связистов, которые обслуживали развешанные по тоннелю телефоны, специалистов, что следят за вентиляционными трубами. И это родственное ощущение не пропадало.
— Как думаешь, который час? — спрашивает Николай Михайлович.
Я думаю, что прошел от силы час. Оказывается, мы в тоннеле уже больше двух часов. Время на глубине на самом деле идет по-другому.
Пройдя свой участок пути, мы возвращаемся обратно. Я спрашиваю у Михалыча:
— Посторонние часто пробираются в тоннели?
— В последнее время стало очень много проникновений в метро. Прыгают со станции — и в тоннель. Вандализмом занимаются, вскрывают наши кладовые. В основном это молодняк из породы «без царя в голове». Прыгают, бегут по путям, не понимая того, что здесь ходят поезда, а на контактном рельсе — 825 вольт. Раньше, при коммунистах, никто не бегал. Побежал — два года «в кармане», добро пожаловать в колонию. Сейчас поймают — нарушитель отделывается штрафом.
— Авралы в метро не редкость?
— То нам сваей тоннель пробьют. То из-за аварии при ремонте водопровода пути затопит. Как это было 21 марта на «Первомайской». Тогда на очистку пути вышли все: начиная от начальника службы до монтеров путей. Слой песка и грязи на рельсах был с полметра. Убирали все вручную, лопатами. Очистили путь, очистили контактный рельс. Все отмыли, перебрали стыки и узлы. И поздно вечером поезда пошли.
Ближе к утру, шагая по шпалам, я без конца спотыкаюсь. Вдруг в тоннеле мигает свет. Напарница констатирует: «4.50. Дежурная по станции подала сигнал. Пора выходить». В 5.00 свет мигает дважды. Смена заканчивается. Расписываемся в журнале, что вышли из тоннеля. Оказавшись в служебном помещении, я понимаю, как устала и хочу спать.
— Работать в ночную смену не каждому дано. У всех здоровье разное. Люди приходят и уходят, — говорит Николай Козлов. — Это ведь нужно жить в Москве по расписанию Южно-Сахалинска. Развернуть свою жизнь на 12 часов очень сложно.
Напарница Ольга Понарина будет час добираться на автобусе домой в поселок Шишкин Лес. Поднимет, накормит, отправит в школу 9-летнего сына. И только потом ляжет спать. Муж Ольги тоже часто работает в ночь, так что в семье — никакого диссонанса. Помощник дорожного мастера Раиса Гавриленко поедет домой в Электросталь. Многие живут еще дальше. Получают путевые обходчики при графике «пять через две ночи» в среднем 30–35 тыс. руб. в месяц. Отпуск — 45 дней. Уходят на пенсию на 5 лет раньше, женщины при выслуге 10 лет, мужчины — 13.
— Дело не только в льготах и величине зарплаты, — говорит Николай Козлов. — Мы станции свои любим. Знаем «голос» каждого тоннеля, чувствуем особый его запах, доносимый сквозняками. 31-й околоток, например, имеет две станции, названные в честь городов-героев. Это «Смоленская» и «Киевская». И дух там соответствующий, ты идешь по тоннелям — и настроение у тебя соответствующее! Пойдем наверх, на «Арбатскую», сейчас сама все оценишь, — тащит меня на платформу старший мастер. — Посмотри на этот белый коридор, а как сделана подсветка! Эта станция — невеста с длинной легкой фатой!
В 5.15 подают напряжение на контактный рельс. В 5.35 идет первый поезд, тот, что стоял на перегоне «Арбатская» — «Смоленская» на втором пути. На нем я еду домой. Мои бригадные закончат смену в 6 утра, когда пропустят первые пять поездов. Вечером им заступать в ночную смену.
Я понимаю, что теперь в темный проем тоннеля я буду смотреть по-другому.
