Цыган в России любят. “Красной розой на белом снегу” называл их Куприн. Любят, конечно, в меру “ручных”: талантливых, воспитанных, без всякой там “цыганщины”. Для них в советские годы даже отдельный, единственный в мире театр открыли — “Ромэн”. Партийные тузы любили “чавалов” не меньше Пушкина и Толстого — весь коллектив позвали на 75-летие Брежнева. А уж народных да заслуженных в театре — пруд пруди. По главному цыгану нашей страны Николаю Сличенко сохли миллионы красавиц всех возрастов и комплекций, его герою из “Свадьбы в Малиновке” подражали мальчишки, а на концерты артиста билеты продавали из-под полы с восьмикратной наценкой.
Не забыт Сличенко и теперь. С юбилеями его поздравляют президент и мэр, Алексий II и Иосиф Кобзон, Олег Табаков и Татьяна Доронина, Николай Караченцов и дочь Тамилла Сличенко. В конце декабря Сличенко и театр (которые, как Ленин и партия, неразделимы) отметили сразу три юбилея: 70 лет “Ромэн”, 50 лет творческой жизни Николая Алексеевича и 25 лет, как он возглавляет театр.
Театр отпраздновал юбилеи достойно: феерическим действом об исходе цыган, о том, как стала им землей обетованной заснеженная Россия. “Я даже прослезился!” — в соседнем ряду растроганно шептал Олег Марусев, глядя, как в общем танце топчутся по сцене даже двухлетние малыши. Затем потянулась бесконечная череда поздравляющих чуть ли не из всех крупных московских театров. В пышных декольтированных платьях и черных вечерних костюмах живописно расположилась на сцене труппа театра, в центре которой, как всегда, народный артист Николай Сличенко — известный актер, режиссер, певец, главный режиссер и художественный руководитель театра “Ромэн”.
Уютный дом Сличенко — словно продолжение театра: большое зеркало в золотой раме, массивная деревянная мебель, кожаные кресла и море фотографий. На юбилее гости чаще всего дарили Сличенко лошадей — от больших железных до маленьких позолоченных. Оказывается, и дома у него пасутся целые табуны фарфоровых, деревянных, металлических скакунов.
— Около 40 лет собираю свою коллекцию, — открывает Николай Алексеевич дверцы шкафа с зеркальными полками. — Лошадь — самое любимое мое животное. Помню, когда впервые сел на коня, почувствовал себя так уверенно и спокойно, словно ездил всегда: “Цыган без лошади, как без крыльев птица”. Всего у меня около двухсот разных фигурок, но самая любимая — вот эта, — показывает Сличенко небольшую, сантиметров двадцать в длину желто-рыжую лошадку из пластилина. — Тридцать лет назад на гастролях в Киеве подарил мне ее какой-то школьник: после нашего концерта за одну ночь слепил. Год назад я рассказал об этом случае на ТВ, и этот мальчик, теперь уже зрелый художник, узнал свою работу, позвонил мне.
— Других животных, к примеру, кошек, собак, не любите?
— Люблю. У нас был японский хин Чупа. Умнейший пес, даже пел, когда я садился за рояль. Что мы пережили, когда он умер, — передать невозможно. Еще два года от детей скрывали, что его уже нет, говорили, что в больнице. Поэтому больше никого не заводим — еще раз пережить такое...
— Николай Алексеевич, расскажите, как вы в театр попали?
— После войны с мамой, дедушкой, братом и тремя сестрами остановились в цыганском колхозе в Воронежской области. Тяжело было — еды не хватало. Мы работали наравне со взрослыми, заготовляли корма, убирали урожай, сторожили амбары. По вечерам все равно пели и танцевали — мы же цыгане. Уже тогда я услышал о знаменитом театре “Ромэн”. В 16 лет, наконец, накопил денег на билет, мама с дедушкой благословили меня, и я поехал в Москву. Где и на что жить буду, не думал — лишь бы в театр попасть. Пришел в “Ромэн” и с порога заявляю: “Ведите меня к хозяину”. Повели меня к главному режиссеру — профессору Московской консерватории Петру Саввичу Саратовскому, устроили импровизированный просмотр. С грехом пополам прочитал “Белеет парус одинокий...”, спел, станцевал. И меня приняли! Зачислили во вспомогательный состав труппы, даже небольшую зарплату дали. Я словно в волшебную сказку попал: из-за кулис не выходил, где спал, что ел — не помню. Выучил почти все мужские роли из репертуара театра. Ну все, пора, думаю, мне на сцену выйти в какой-нибудь настоящей, главной роли, а то, что я только в массовке мелькаю, — нельзя же время впустую тратить! Пошел к главному режиссеру, тот завернул обратно: “Потопчи сцену как следует, тогда посмотрим”.
— Когда же вы сыграли свою первую настоящую роль?
— Вскоре после разговора с главрежем, когда мы поехали на гастроли в Загорск, в автобусе я уговорил Сергея Шишкова, игравшего главную роль в спектакле “Четыре жениха”, заболеть. До начала спектакля осталось 20 минут, зал полон, а Сергея Федоровича неожиданно “прихватило”. Спасти положение вызвался, конечно же, я. К счастью, из начальства с нами поехал только дежурный администратор. Он замену разрешил — надо же спасать положение. Спектакль прошел без особых накладок, и с тех пор меня заметили и стали выпускать на замены основных исполнителей. Иногда волновался так, что ноги отнимались, с трудом до кулис доходил. Потом я понял, что одного жизненного опыта маловато для того, чтобы стать настоящим артистом. Пошел учиться в школу рабочей молодежи, несмотря на то, что был уже женат, имел ребенка. И, между прочим, не пропустил ни одного занятия.
— Вы удивительно целеустремленный человек...
— Для меня главное в жизни — поиск нового. Мне кажется, это свойство человеческой натуры, оно лежит в основе любого дела.
— Когда вы впервые запели с эстрады?
— Вскоре после того, как на меня обратили внимание в нашем театре. Это была, как ни странно, русская песня. После гастролей в Рязани мне захотелось исполнить что-нибудь есенинское. Выбрал “Письмо к матери”. Правда, далось оно мне с трудом: как только начинал репетировать, тут же набегали слезы. Я тогда очень тосковал по маме, Ольге Алексеевне.
Меня часто спрашивают, почему я не пою ту или иную песню. Хороших мелодий, конечно, много. Но мне нужно выносить песню, пережить ее, тогда и слушатель оценит ее.
— Поклонницы, наверное, преследовали вас?
— Мне повезло с почитателями: все деликатные, интеллигентные, никаких безумств не вытворяли. Правда, помню, однажды пришлось петь даже из окна Новосибирского театра оперы и балета. Вечером, после спектакля, мы собрались на худсовет, засиделись до глубокой ночи. Я распахнул окно, чтобы подышать свежим воздухом, а многоголосая толпа начала скандировать: “Очи черные!”
— В какой стране больше всего любят цыганские песни?
— Наверное, в России. Хотя встречают всюду хорошо. Всюду старались общаться с местными цыганами.
Мы объездили почти весь мир — проще назвать страны, где мы не были. Больше всего запомнились гастроли в Японии. Нам говорили, что японцы очень сдержанные, холодные, да и рекламы почти не было. Но на нашем концерте они танцевали даже в проходах. А когда я запел японскую песню, подпевать стал весь зал. В конце даже подошла девушка в кимоно и положила свой веер на сцену.
— В каких странах предпочитаете отдыхать?
— Раньше каждый год в Сочи ездили: обожаю море. Последние года четыре проводим отпуск на даче, она у нас удивительная — настоящий кусочек леса. Вокруг каждой ели — огромные кусты ирги. Весной, правда, очень недолго, она чудесно цветет — почти как яблоня.
— Новый год не на даче встречали?
— Зимой туда только на тракторе попадешь. Отмечали, как обычно, с семьей: к нам в гости приехали дети, внуки, правнучка, — улыбается Сличенко. — Пожалуй, для нас дом, очаг — самое главное в жизни, источник сил и энергии.
— Николай Алексеевич, расскажите, как вы познакомились с женой, Тамиллой Суджаевной.
— Она — моя вечная муза и ангел-хранитель. Наша встреча произошла 50 лет назад. Тамиллочка пришла в театр всего на пару месяцев позже, чем я, — вспоминает Сличенко. — Кто первый обратил внимание? Оба. Увидели друг друга — и все. Встречались долго — пять лет. Когда деньги были, цветы дарил, в кино ходили, но зачастую и на хлеб не хватало. Поэтому свадьбы у нас не было. Сейчас, правда, решили обвенчаться... Не хочется на эту тему говорить, слишком для нас она сокровенна, — помолчав добавляет Николай Алексеевич, — мы нашу любовь пронесли через всю жизнь, и с каждым днем это чувство дороже...
