— Входящие в «антитеррористическую коалицию», возглавляемую США, страны уже давно наносят авиаудары по целям на сирийской территории. Почему такой шум поднялся, когда то же самое стала делать Россия? Есть ли понимание, что из двух зол (Асад, с одной стороны, и воинствующие джихадисты — с другой) приходится выбирать меньшее?
— Вообще говоря, противоборствующих сторон в Сирии не две, а три, причем эпитет «воинствующие джихадисты» применим ко всем трем из них.
С ИГИЛ («Исламское государство» — запрещенная в РФ террористическая группировка) все сравнительно понятно, поэтому необходимо внести ясность относительно других участников конфликта. Совершенно очевидно, что самого Башара Асада — представителя Партии арабского социалистического возрождения — в джихадизме не заподозришь. Однако едва ли не ведущая роль в воющей на его стороне коалиции принадлежит шиитской исламистской организации «Хезболла», которая, несомненно, может быть охарактеризована как воинствующая джихадистская организация, совершившая целый ряд терактов, которые в июле 2006 года привели к войне между Израилем и Ливаном — война на самом деле велась не против Ливана, а как раз против сил «Хезболлы».
С другой стороны, есть поддержанная американцами антиасадовская коалиция, где когда-то ведущая роль принадлежала «Свободной сирийской армии», но давно уже первую скрипку играет «Фронт аль-Нусра».
Немыслимый парадокс — и это именно парадокс, я призываю здесь не строить никаких конспиративных теорий — состоит в том, что наиболее сильный и боеспособный компонент сформированной американцами коалиции составляет именно «Фронт аль-Нусра», являющийся подразделением столь ненавидимой Америкой «Аль-Каиды» на территории Сирия и Ливана.
Напомню, что в ноябре 2013 года лидер «Аль-Каиды» Айман аз-Завахири объявил, что единственным законным представителем «Аль-Каиды» в Сирии является именно «Фронт ан-Нусра». Показательно, как описывает поддерживаемую американцами антиасадовскую «Армию завоевания» обозреватель «Голоса Америки» Джеми Деттмер: «Армия завоевания» — альянс, объединяющий различные повстанческие группировки, в том числе являющийся частью «Аль-Каиды» «Фронт аль-Нусра», жестко исламистскую группировку «Ахрар аль-Шам» и некоторые менее экстремистские исламистские группировки. Вместе с «Армией завоевания» против режима воюют относительно умеренные группы — то, что осталось от «Свободной сирийской армии», разнородной по своему составу группы, сформированной бывшими сирийскими офицерами. Некоторые из них получают от США современные противотанковые ракеты, а их бойцов обучают американские инструкторы».
И это, собственно говоря, главная трагедия: за четыре года гражданской войны в Сирии сравнительно умеренные группировки, сформировавшиеся в контексте «арабской весны», практически распались, и, хотя победа отнюдь не достигнута, поле битвы уже принадлежит исключительно мародерам.
Американцы продолжают поддерживать в Сирии коалицию, ведущую роль в которой играют их злейшие ненавистники. Чрезвычайно важно, поставив себе какие бы то ни было политические цели, регулярно сверять их с изменяющейся реальностью — и это именно то, чего американцы не делали и не делают.
Трагедия состоит в том, что цивилизованным людям, будь то американцы или россияне, в сегодняшней гражданской войне в Сирии поддерживать совершенно некого — с каждой из трех сторон ключевую роль в боевых действиях играют исламисты, которым ценности современной культуры и общественной мысли равно чужды и враждебны.
Это действительно очень важная задача — уметь выбирать меньшее из зол, но вот какое из зол на самом деле меньшее — «Хезболла», «Аль-Каида» или ИГИЛ — вопрос отнюдь не простой.
Мне кажется, очень важно понимать: враждующие между собой радикально исламистские вооруженные формирования — угроза для всего цивилизованного человечества, поддерживать среди них некого, поэтому единственной достойной целью является тут не свержение того или иного правителя, а прекращение войны. Поэтому главной целью любой военной операции в Сирии должно стать принуждение сторон к миру, а отнюдь не изменение той или иной политической конфигурации.
— ИГИЛ, на мой взгляд, это идеальный, универсальный враг — и для Асада, и для сирийской оппозиции, и для США, и для России, и для Израиля, и для Иран. Почему же не удается создать единый фронт борьбы с этим врагом?
— Воевать с ИГИЛ трудно по двум основным причинам: первая из них сугубо военная, а вот вторая — политическая.
С военной точки зрения основой ближневосточного курса Барак Обама, о чем сам он заявил, выступая в военной академии Вест-Пойнт в мае 2014 года, является тренировка и поддержка (как финансовая, так и логистическая) вооруженных формирований, набранных из местных добровольцев, которые должны заменить американские войска, прежде дислоцированные в «горячих точках».
Эта стратегия, как свидетельствует статья Эрика Шмитта и Тима Аранго, опубликованная 3 октября в New York Times, обернулась полным провалом. Американцы потратили 500 млн долларов на создание дружественных боеспособных вооруженных сил в Сирии и еще 25 млрд — в Ираке, 65 млрд — в Афганистан, миллиард — в Сомали, а также около 600 млн — в странах Северо-Восточной Африки (все эти цифры были названы в New York Times). Однако ни в одном из этих государств им не удалось сформировать не то что боеспособную армию, но даже профессиональную полицию, способную поддерживать правопорядок.
Более того, очень часто люди, прошедшие подготовку в американских лагерях и экипированные американским оружием, после этого присоединялись к частям ИГИЛ и других исламистских организаций.
Именно это составляет, на мой взгляд, главную проблему: помня о предшествующем, отнюдь не самом позитивном опыте, посылать свои сухопутные войска для борьбы с ИГИЛ, бандиты которого будут потом распространять видеоролики, как они сжигают и топят попавших в плен солдат и офицеров, заточенных в клетки, не готова ни одна держава (поэтому активнее всего с ними воюют не пришлые войска, а курдские формирования, для которых это вопрос жизни и смерти). А «подготовленные и натренированные» ими местные кадры нередко воюют не против ИГИЛ, а в составе боевых формирований «Исламского государства».
С политической точки зрения никому не ясен ответ на вопрос, кто получит плоды победы над ИГИЛ, если эта победа будет достигнута.
Американцы поставили себе две задачи: победить Исламское государство и одновременно отстранить от власти Башар Асад, фактически они воюют в Сирии на два фронта и, по-моему, именно поэтому не могут одержать победу ни на одном.
Я реально не понимаю навязчивое желание американцев сместить Асада. Казалось бы, и иракский, и ливийский опыт показывают: отстранение от власти тех или иных диктаторов само по себе абсолютно не гарантирует какой бы то ни было позитивной динамики. Несмотря на многие тысячи погибших людей и десятки миллиардов сгоревших в этих военных операциях долларов, положение ни в Ираке, ни в Ливии, ни в Афганистане лучше не стало, и совершенно не понятно, по каким причинам нужно надеяться, что в Сирии события будут развиваться по иному сценарию.
О том, что американское вмешательство и в Ираке, и в Ливии привело к еще большим бедам, говорят очень многие, в том числе и наиболее популярный, по данным всех опросов общественного мнения, республиканский кандидат в президенты Дональд Трамп, обращающий внимание на то, что это же может случиться и в Сирии.
Поэтому повторю: главное — не свержение того или иного правителя, а прекращение войны, принуждение к миру, чтобы миллионы жителей Сирии могли как-то вернуться к более или менее нормальной жизни.
«Исторические параллели — вещь весьма рискованная»
— Изменило ли вступление Россия в события в Сирии военно-политический расклад в сирийской войне?
— Мы еще не можем оценить, насколько вступление российской авиации в гражданскую войну в Сирии изменило расклад сил, хотя очевидно, что некоторый урон силам сирийской оппозиции, конечно, нанесен.
В любом случае это не августовская война 2008 года между Россией и Грузией, закончившаяся за пять дней, и не арабо-израильская война июня 1967 года, закончившаяся за шесть дней, — риск увязнуть в этом болоте есть, и он не маленький.
Вместе с тем я не могу понять и принять логику тех, кто кричит о неизбежности для России второго Афганистана — в конце концов о неизбежности второго Вьетнама ни в ходе американского вторжения в Афганистан, ни в Ирак, ни в Сирию не кричали, хотя в Ираке и Афганистане американские части оставались на протяжении многих лет.
Вообще исторические параллели — вещь весьма рискованная, и их нужно проводить, хорошо отдавая себе отчет не только в сходствах, но и в различиях сравниваемых ситуаций. Однако совершенно очевидно, что вступление России в сирийский конфликт кардинально изменило расклад политических сил и на региональной, и на международной арене.
С середины 70-х годов ближайшим и важнейшим союзником США на Ближнем Востоке и в Северной Африке был Египет, и в своей книге «Ближайшие союзники?» я достаточно подробно анализировал, как Генри Киссинджер, а за ним Джимми Картер выстраивали эту систему отношений.
В результате серии неумелых и непоследовательных шагов администрация Барака Обамы полностью потеряла Египет, руководство которого в нынешней ситуации безоговорочно поддержало российское вмешательство в Сирии.
С другой стороны, Россию поддержали власти Ирана — того самого Ирана, над достижением соглашения с которым американская администрация билась много лет и которое было подписано 14 июля.
Иран и тогда поддерживал в Сирии режим Башара Асада, на отстранении от власти которого настаивают американцы, но по прошествии всего двух с половиной месяцев после объятий и рукопожатий Джон Керри и Джавада Зарифа в Вене Иран совместно с Россией оказался во главе той коалиции, деятельность которой администрация США воспринимает столь негативно.
И все же я уверен, что наибольшим ударом для американской администрации стала поддержка российской инициативы со стороны властей Ирака — страны, в которой американские войска за последние четверть века дважды воевали, в которой фактически именно американцы формировали правительство и которая, как оказалось, совершенно не испытывает желания оставаться в проамериканском лагере.
Поддержка российской позиции такими принципиально разными политическими режимами, как египетский, иранский и иракский, демонстрирует, насколько бессмысленны усилия по созданию некоего единого ближневосточного союза, чем американцы безуспешно занимаются с середины 1950-х годов.
С другой стороны, для России крайне плохой новостью стало резкое недовольство ее действиями со стороны властей Саудовской Аравии и Турции.
Саудовская Аравия — государство сравнительно молодое, ему еще нет и девяноста лет, однако именно на его территории находятся два самых святых для мусульман города — Мекка и Медина; учитывая, что гражданами России являются и многие миллионы мусульман, а в Москве была только что открыта огромная соборная мечеть, ставшая крупнейшей на Европейском континенте, состояние вражды между Россией и Саудовской Аравией не только никоим образом не способствует российским геополитическим интересам, но и откровенно угрожает ее внутренней стабильности.
Крайне плохой новостью для России стала и позиция, занятая властями Турции, особенно учитывая, что именно через Турция «Газпром» планировал и, вероятно, все еще планирует построить газопровод, призванный стать альтернативой сорвавшемуся «Южному потоку». Подобно тому, как Соединенные Штаты из-за занятой ими по Сирии позиции лишились некоторых важных союзников, это же произошло и с Россией, и я думаю, что руководству страны необходимо работать над восстановлением этих отношений не менее активно, чем над достижением целей, поставленных, собственно, во внутрисирийском конфликте.
— Как в Израиле было воспринято начало российской операции в Сирии?
— Когда я говорил о том, что вступление России во внутрисирийский конфликт кардинально изменило политический расклад на Ближнем и Среднем Востоке, я, конечно, имел в виду и Израиль.
В России Израиль многими традиционно и совершенно ошибочно воспринимается как ультимативный не только союзник, но и чуть ли не 51-й штат США.
Однако уместно отметить, что за последние полтора года Израиль не присоединился ни к каким антироссийским санкциям, выстраивая свою внешнюю политику не на противостоянии какой-либо из мировых держав, а на стремлении поддерживать конструктивные, взаимоуважительные отношения со всеми ими.
Я не сомневаюсь, что очень большой политический опыт, накопленный Биньямином Нетаньяху, в разное время бывшим и постоянным представителем Израиля в ООН, и министром иностранных дел, и вот уже в четвертый раз занимающим пост главы Правительство РФ, ограждает его от непродуманных поспешных шагов, которыми, к сожалению, грешат политики во многих странах, только пришедшие к власти и стремящиеся к переменам, не отдавая себе отчет в том, что совсем не все перемены к лучшему.
Биньямин Нетаньяху дал 3 октября интервью одному из самых известных американских политических комментаторов Фариду Закарии, которое транслировалось по CNN. Глава правительства Израиля сказал: «Мы не хотим вернуться к тем дням, когда Россия и Израиль находились по разные стороны баррикад. Я думаю, что мы изменили систему отношений между нами, и хорошо, что так.
Я летал в Москва, чтобы прояснить, что мы стремимся избежать столкновений между нашими и российскими силами. Во всем, что касается Сирии, я объяснил наши цели — защитить безопасность нашей страны и нашего народа. У России другие цели, но они не должны вступать в противоречие с нашими».
Поездка в Москву, о которой упомянул премьер-министр Израиля, состоялась еще 21 сентября, то есть за девять дней до того, как российская операция в Сирии началась, но тогда израильские военные эксперты уже хорошо поняли, к чему нужно готовиться (обращало на себя внимание, что начальник Генштаба израильской армии и глава военной разведки сопровождали премьер-министра в Москву).
Нельзя не отметить в этой связи и реалистичной мудрости главы израильского правительства. Когда большинство западных лидеров заочно пытались грозить Путину теми или иными ультиматумами, разумеется, ни к чему не приведшими, глава правительства Израиля приложил все усилия к тому, чтобы добиться координации с российским военно-политическим руководством с целью предотвращения опасных недопониманий, чреватых фатальными последствиями.
Мне кажется, что если бы все мировые лидеры вели себя в этом кризисе так, как вел и ведет себя глава правительства Израиля, масштабы бедствий были бы существенно меньшими.
Уместно отметить в этой связи, что, несмотря на отсутствие дипломатических отношений с Сирией, Израиль принимает в своих больницах тех, кто получил ранения в ходе боевых действий на сирийских фронтах, причем люди эти получают медицинскую помощь без какой-либо оплаты.
Очевидно, что никаких причин симпатизировать режиму Башара Асада, и тем более «Хезболле», у Израиля нет (не забудем, что в октябре 1973 года отец Башара Хафез Асад совместно с египтянами начал против Израиля тяжелейшую войну, а «Хезболла» в ходе войны девять лет назад обрушила на территорию Израиля более четырех тысяч ракет), однако симпатизировать «Аль-Каиде» или ИГИЛ у израильтян тоже нет никаких причин, и мне кажется, что этих причин не должно быть ни у кого в цивилизованном мире.
Гражданская война в значительной мере уничтожила богатейшее культурное наследие, сохранившееся на территории Сирии, и превратила в беженцев миллионы сирийцев, большая часть из которых находится в настоящее время на территории Турции, пытаясь добраться в Европу.
Главная задача, которая должна стоять перед всем человечеством, — остановить эту чудовищную войну. Если российское вмешательство в Сирии позволит прекратить войну, как-то стабилизировав положение, — это будет несомненным благом.
При этом нужно все время иметь перед глазами опыт Афганистана, Вьетнама и Ирака, не ставя перед собой заведомо невыполнимых целей. Сохранится ли Сирия как единое государство — вопрос, не являющийся первостепенным, ибо от того, что распались надвое Чехословакия, Эфиопия или Судан, мир не стал хуже. Однако продолжение войны является очевидным злом для всех. Нужно не стремиться выиграть войну, нужно стремиться прекратить ее.
