Однако не идет ли речь об очередном фальстарте? Мои попытки найти ответ на этот вопрос повергли меня в состояние глубокого внутреннего эмоционального разлада. В наших верхах верят, что Россия пошла на сделку, достойную Фауста. Мол, после бессмысленного в своей жестокости декабрьского разгона демонстрации в Минске перспектива общения с Лукашенко у любого нормального человека вызывает желание срочно вымыть руки. Но национальные интересы важнее даже самых благородных эмоций. Если Лукашенко и Назарбаев останутся у власти в своих странах еще как минимум на пять лет, новое интеграционное ядро с вероятностью в 80% станет реальностью. Если же нет — все вновь оказывается под большим вопросом.
Но вот оправданны ли подобные расчеты? И может ли Россия создать искомое ядро и не стать при этом соучастником “подвигов” окончательно потерявшего чувство меры белорусского диктатора?
Гонка с Союзом
“В Москве на самом высшем уровне принимается решение об очередной интеграционной инициативе. После этого в правительстве или Совете безопасности созывается совещание о конкретных мерах по ее реализации. Но вместо обсуждения конкретных мер здесь вновь начинается спор: а на какой черт нам это все нужно? Я уже устал отвечать на один и тот же вопрос президентов и премьеров стран СНГ: “Скажите, а чего вы, собственно, хотите?” — такой крик души высокого российского чиновника мне довелось выслушать несколько лет назад.
Подобное положение вещей мой собеседник объяснил тем, что мы “вялые и неповоротливые”. Такой диагноз у меня уже тогда вызвал внутренний протест. Я неплохо изучил повадки российской элиты. И могу заверить: когда ей что-то надо, она горы свернет, чтобы добиться желаемого. Вялость — верный признак отсутствия у наших верхов реального интереса.
Ларчик открывается просто. Рынки Казахстана и Белоруссии — слишком маленькие, чтобы вызвать у нашего бизнеса обостренный интерес. Как сказал мне ведущий российский специалист в сфере торговой политики Алексей Портанский: “На две страны Таможенного союза приходится менее 8% нашего торгового оборота, а на государства Европейского союза — свыше 50%”.
Что изменилось сейчас? В Кремле и Белом доме решили, что подобные цифры не показатель? И что более тесные связи с Минском и Астаной таки могут вывести российскую экономику на новую орбиту? Если верить нашим лидерам, то да. Как заявил Владимир Путин в прошлом октябре: “Мы многого ждем от этого проекта, который создаст дополнительные возможности для российской экономики и экономики наших партнеров”.
Но, как обычно, в официальных речах говорится не все. Сторонники Таможенного союза в Москве уверены: проект сработает потому, что он экономически очень выгоден и Казахстану, и Белоруссии.
Вот как это объяснил мне крупный российский чиновник: “Их бизнес заинтересован в нас как в огромном рынке. Мы должны так завязать на себя все население этих стран — от простого человека до самых верхов, — что они уже никогда не смогут жить по-другому. Если они врастут в нашу систему координат, то они, конечно, будут всячески ругать Россию за мнимые и реальные грехи. Но это не страшно. В Мексике и Канаде ругать США — что-то вроде национального спорта. Но жить без теснейших связей с Америкой ни канадцы, ни мексиканцы не могут”.
Вы заметили, что мой собеседник ни словом не обмолвился: какую пользу из всего этого извлечет российский бизнес? Я заметил и в конце концов вырвал у вельможи не слишком охотное признание: “Главная мотивация России — геополитическая. Российскому бизнесу не очень нужны Таможенный союз и Единое экономическое пространство”.
Если великая держава хочет остаться великой державой, она не может строить свою политику на одном голом экономическом расчете. Но подменять все экономические резоны политическими — ставить вагоны перед паровозом. Сумела ли Москва найти нужный баланс между экономикой и политикой?
У Алексея Портанского огромные сомнения по этому поводу: “Таможенный союз недостроен. У Таможенного кодекса масса недостатков. Многие его положения противоречат недавно принятому российскому закону о таможенном регулировании. Из-за этого за последний год ситуация с ввозом товаров в Россию реально осложнилась. А мы уже объявили о скором запуске следующего этапа интеграции — Едином экономическом пространстве. Ни один ТС и ни одно ЕЭП в мире еще не создавалось путем политической воли сверху и в течение одного-двух лет. Наши лидеры любят ссылаться на опыт ЕС. Но то, на что в Европе ушло 35 лет, мы хотим сделать в десять раз быстрее! Не наломать бы второпях дров, как это уже случалось прежде!”
Мои собеседники в российской элите все эти аргументы принимают. Но выдвигают против них железобетонный, с их точки зрения, контраргумент: Россия ведет бешеную гонку со временем.
“Конечный успех или неуспех нашего большого интеграционного проекта будет зависеть от того, насколько далеко мы успеем зайти в строительстве новой системы, — сказал мне уже упомянутый крупный российский чиновник. — А чтобы успеть зайти достаточно далеко, нам нужно, чтобы Назарбаев и Лукашенко продержались у власти еще как минимум пять лет. Почему я так думаю? Если бы не Назарбаев, никакого Таможенного союза не было бы. Казахстанская элита в своей массе настроена достаточно прозападно. Казахи мне сами признавались: если бы не постоянный неусыпный контроль со стороны шефа, Таможенным союзом бы и не пахло. Что же до Белоруссии, то Батька не вечен. Если на момент его ухода страна будет участником успешно работающего Таможенного союза — одна ситуация. Если же нет — совсем другая. Белоруссия может так быстро уйти в ЕС, что мы и оглянуться не успеем”.
Если говорить о Казахстане, то здесь я готов согласиться с аргументами моего собеседника. Как я уже не раз писал, несмотря на значительный местный колорит, Казахстан — это своего рода копия России. Вся политическая система здесь завязана на конкретное первое лицо. Формальные и государственные институты типа партий и парламента слабы и декоративны. Но все это не мешает достаточно солидному среднему классу жить в свое удовольствие, не особо интересуясь политикой.
В Казахстане еще остались сановники из старшего поколения, которые, говоря о России, используют местоимение “мы”. Но типичный молодой представитель казахстанской элиты более комфортно чувствует себя в Лондоне и Стамбуле, чем в Москве. Но я все равно верю: если Таможенный союз заработает в полную силу, то при следующем президенте Казахстана он не будет объявлен “блажью Назарбаева”.
Казахстанская элита очень хорошо понимает, с какой стороны хлеб намазан маслом. Если республика хочет и дальше устойчиво развиваться, то, кроме России, ей особо не к кому примкнуть. Гораздо более притягательные в принципе, чем мы, США и ЕС далеко. А близкий Китай при желании в принципе способен мигом заглотить пятнадцатимиллионное население Казахстана и даже не получить при этом несварение желудка.
Но вот Белоруссия — совсем другая история. Это не мягкий авторитарный режим, как в России или в Казахстане. Очень может быть, что аполитичному обывателю в Минске жить приятнее, чем в нашей столице. Но к политической сфере это не относится. Придурь здесь носит не сравнительно эпизодический характер, как в Москве или Астане, а перманентный.
Вы спросите: в чем конкретно это выражается? Отвечаю: в степени страха. Допустим, политик или высокий чиновник в России и Казахстане вам доверяет. Тогда пусть в деликатной, но явной форме он всегда вам скажет, что он на самом деле думает о том или ином шаге любимого лидера, его родственниках и о других скользких моментах.
В Белоруссии такой трюк не пройдет не только у российского журналиста, но даже у российского номенклатурщика. “Начинаешь говорить с коллегами из Минска, вроде нормальные мужики, свои в доску. Но как только речь заходит о чем-то даже отдаленно политически остром, они сразу замыкаются, впадают в ступор или уходят в сторону”, — пожаловался мне недавно один способный к любому залезть в душу обладатель машины с мигалкой.
Можно ли в принципе с таким режимом договариваться о чем-то фундаментальном? Не будут ли все договоренности с гневом и презрением отвергнуты белорусами после неизбежного в исторической перспективе ухода минского диктатора? Если не отвечать на эти неудобные вопросы, то получится: основание нового великого интеграционного проекта Москвы висит в воздухе.
Как поссорились Владимир Владимирович и Александр Григорьевич
Как человек прагматичный и не слишком философски настроенный, я никогда не понимал смысла выражения “чем больше знаешь, тем меньше понимаешь”. Так было, пока где-то с год назад я не решил для себя докопаться: в чем первопричина постоянных безобразных конфликтов между Москвой и режимом Лукашенко? Ведь не может же дело быть в личной несовместимости Владимира Владимировича и Александра Григорьевича?
Я начал активно встречаться с действующими и бывшими министрами и прочими осведомленными людьми. Но чем больше я узнавал красочных закулисных деталей о ссорах Путина и Лукашенко, тем больше у меня пухла голова. Каждую из возникавших версий первопричин конфликта мне после пристального рассмотрения приходилось отбрасывать.
Все дело в нашем нежелании вечно субсидировать экономическое чудо имени Лукашенко, как уверяет официальная российская пропаганда? Не верю. Мы помогали белорусской экономике на протяжении очень многих и несравненно более голодных для России лет и при этом не жаловались. Что внезапно заставило нас начать считать не принципиальные для нашей казны деньги в нынешние, достаточно тучные годы?
Может, все дело в желании Москвы лишить Белоруссию реального суверенитета, как заявляет машина пропаганды официального Минска? Снова не верю. В Москве политику делают пусть циники, но реалисты. Здесь понимают: нельзя требовать от партнера невозможного.
Или первопричина кроется в том, как жестко Лукашенко вел себя по отношению к близким к власти российским бизнес-магнатам? Тоже не тянет. Жесткость и отсутствие сантиментов — основа ведения бизнеса в любом месте, а уж в бывшем СССР особенно.
Ощущение, что я наконец нащупал что-то реальное, появилось у меня в момент, когда я уже совсем потерял надежду во всем разобраться. “А в курсе ли ты, что, когда мы договаривались о деталях работы Таможенного союза, с казахами нам часто было тяжелее, чем с белорусами?” — хитро улыбаясь, спросил меня знакомый российский сановник.
Эта мысль сначала показалась мне абсурдной. На прошлогодний юбилей Назарбаева Путин приезжал инкогнито. Как так может быть, что с закадычным другом Назарбаевым тяжелее, чем с врагом Лукашенко?
Оказалось, что запросто: “Когда обсуждались конкретные таможенные тарифы, мы требовали, чтобы казахи подстраивались под те нормы, которые мы уже согласовали в рамках переговоров о нашем вступлении в ВТО. Казахи очень активно сопротивлялись. Ты спрашиваешь, почему тогда публичная ссора у нас вышла не с ними, а с белорусами? Потому, что Назарбаев — не психопат. Любой спор Москвы и Астаны приводит к “теркам”, на которых вырисовывается компромисс. А у Лукашенко чуть что, и все сразу выливается в публичный психоз. Хотя и здесь все обычно заканчивается компромиссом”.
Итак, бинго. Все дело, оказывается, в особенностях психологической организации Александра Лукашенко. Но вот вопрос: если партнер, мягко говоря, не совсем адекватен, означает ли это, что с ним и его страной нельзя вести плодотворный диалог?
Я задал этот вопрос одному из наших крупнейших дипломатов, бывшему министру иностранных дел Игорю Иванову без особой надежды услышать в ответ что-то интересное. А зря. Вот что он сказал: “Профессионалы ведут переговоры с тем, с кем надо, а не с тем, с кем приятно. Слова о неадекватности партнеров иногда говорятся, чтобы прикрыть свою собственную некомпетентность”.
Относится ли это “иногда” к отношениям Москвы и Минска? Лукашенко — чудовищно тяжелый партнер. Но если ты становишься лидером России, ты не должен ожидать, что тебе будет легко.
Даже самые высокопоставленные политики — такие же люди, как мы с вами. Они так же ссорятся, так же обижаются друг на друга. Насколько мне известно, тот же Игорь Иванов в свою бытность шефом МИДа после войны на Балканах целых два года не разговаривал с генеральным секретарем НАТО Хавьером Соланой. А встречи Иванова с госсекретарем США Мадлен Олбрайт порой и вовсе превращались в сеансы взаимного ора. Но на официальных фотографиях встреч шефа нашего МИДа с его западными друзьями можно было видеть одни улыбки. И это правильно: эмоции эмоциями, но в отношениях между государствами важно сохранять благопристойный фасад.
Как мне кажется, именно неумение ссориться, сохраняя при этом умильный внешний вид, и нанесло мощный удар по российско-белорусским отношениям. Из-за отсутствия языкового барьера президенты стран СНГ очень часто общаются один на один. В отсутствии переводчика есть очевидный плюс: лидеры могут лучше узнать друг друга. Однако есть и менее очевидный, но вполне реальный минус: если переводчика нет, то нет записи беседы. А детально о содержимом своих бесед с Лукашенко президент Путин далеко не всегда информировал даже своего премьер-министра.
Но на первом этапе путинского президентства в отношениях ВВП и Лукашенко, по свидетельству очевидцев, царила почти что идиллия. И чрезмерная персонализация отношений между двумя странами не приводила к беде. Но даже в самых идеальных парах отношения не бывают абсолютно безоблачными. В начале 2004 года случилось то, что должно было случиться.
“Зимой того года начал проявляться личный конфликт между Путиным и Лукашенко, — рассказал мне о произошедшем тогдашний премьер Михаил Касьянов. — Белоруссия никак не соглашалась подписать контракт о более высоких ценах на российский газ. На дворе был уже февраль, а подписанного контракта все не было. Путин воспринял это как личное оскорбление: “Он нарушил обещание подписать контракт в течение недели! Он меня не уважает!”. С моей точки зрения, в ситуации не было ничего критического. Надо было давить на Минск путем переговоров. Мы же принудили таким способом президента Украины Леонида Кучму признать долги за несанкционированный отбор газа на два миллиарда долларов! И Лукашенко тоже бы принудили! Вместо этого поставка газа в Белоруссию была приостановлена. Я считаю, что во внешней торговле личные отношения и личная неприязнь не должны влиять на политику. Путин здесь был не прав”.
Споры о том, какая точка зрения была правильной — путинская или касьяновская, — сегодня, вероятно, не имеют прикладного смысла. Важно другое. С того самого момента в отношениях между Москвой и Минском появился эмоциональный надлом. Первые лица России и Белоруссии продолжили решать все важные вопросы в процессе личного общения. Но из этого личного общения совсем исчезла теплота.
Возвращать эту человеческую теплоту в личные отношения лидеров России с нынешним президентом Белоруссии, наверно, не стоит. Но поставленные чуть раньше вопросы все равно остаются в силе: есть ли способ избавить наши отношения с Минском от ненужных эмоций и перевести их в деловое русло? И нужно ли Москве это делать?
Соседей не выбирают
Перед новым, 2011 годом у меня в мозгу прочно засела мысль: так ли уж сильно мы в политическом отношении отличаемся от режима Лукашенко? Да, наша власть не устраивает грандиозных кровавых провокаций типа бойни на минской площади Независимости. Но несоразмерное применение силы на оппозиционных митингах и аресты оппозиционных политиков под надуманными предлогами — это, к сожалению, не только белорусская, но и российская реальность.
Однако задача политического обозревателя — давать на все вопросы сбалансированные, лишенные эмоций ответы. И мой ответ здесь таков: определенная часть нашей элиты хочет, чтобы в политическом плане Россия Путина—Медведева как можно больше напоминала Белоруссию Лукашенко. Но в целом наш политический режим еще несравненно более цивилизован, чем в соседней стране. У нас еще осталось право в моральном плане смотреть на минского диктатора сверху вниз.
Но чувство собственной моральной правоты чего-то стоит только в том случае, если оно подкреплено грамотным и продуманным политическим курсом. Как сегодня должна выглядеть грамотная российская политика по отношению к Белоруссии?
Прежде всего мы должны выкинуть из головы мысль о каких-либо санкциях. Даже если бы Москва хотела ужучить режим Лукашенко, у нас нет для этого никаких ресурсов. “В случае наших экономических санкций люди в Белоруссии сплотятся вокруг своего диктатора. Номенклатурный бунт против Лукашенко, на который надеется кое-кто в Москве, тоже невозможен. Наша власть будет по-прежнему злиться на Батьку, но сделать ему ничего не сделает”, — этот прогноз Михаил Касьянов дал мне в октябре 2010 года. В феврале 2011 года он звучит по-прежнему свежо и актуально.
Идем дальше. Морально ли строить интеграционный союз с диктатором Лукашенко? Мы должны строить союз не с Лукашенко, а с Белоруссией. Диктаторы и президенты уходят и приходят, а наши народы и государства остаются.
Возможно, для российской власти пришло время сменить тактику в отношении Лукашенко. Пора, например, покончить с “мегафонной дипломатией”: перестать общаться с официальным Минском через СМИ. Прошлогодние “сенсационные разоблачения” НТВ в стиле “а Лукашенко-то, оказывается, кровавый диктатор — а мы-то раньше не знали” заслуживают не менее брезгливой реакции, чем первоначальная одобрительная реакция разгона демонстрации в Минске со стороны нашего посла Александра Сурикова. Если вам, наши уважаемые лидеры, есть что сказать своим визави в Минске, используйте личные встречи и телефон, а не телевизор.
Если первые лица России и Белоруссии не выносят друг друга, то почему бы не задействовать вторых, третьих и четвертых лиц? Пусть между собой общаются вице-премьеры и министры, а первые лица дают им инструкции.
Мы должны четко для себя определить и во всеуслышание сказать: что конкретно мы хотим от Белоруссии. Персонализация отношений между двумя странами должна уйти в прошлое. Как сказал мне бывший член высшего руководства России: “К проблемам приводит междусобойчик и договоренности, которые не афишируются”.
Ну и последнее. Мы должны быть готовы, что даже при самом успешном для нашего интеграционного проекта ходе событий после ухода со сцены Лукашенко наши отношения с Белоруссией все равно будут подвергнуты радикальной ревизии.
“Любой следующий лидер Белоруссии обязательно провозгласит политику многовекторности и курс на интеграцию в ЕС, — сказал мне Игорь Иванов. — И все преграды на пути Белоруссии в ЕС будут быстро сняты. Для республики будут созданы самые благоприятные и льготные условия”.
Если дела обстоят именно так, то есть ли смысл в нашей борьбе за дело интеграции? Лично я убежден, что да. Путь Белоруссии в Европу может быть очень разным. Она может просто сделать Москве ручкой, а может стать еще мостом между Россией и ЕС.
Из искры — пламя, а что из ядра?
Открою вам небольшой профессиональный секрет. В этот материал я планировал включить некий краткий обзор общих тенденций в странах СНГ. Но на этом поприще меня ждала обидная неудача. Уж слишком разноплановыми оказались тенденции в каждой отдельно взятой стране бывшего Союза.
Армения и Азербайджан никак не могут договориться по Нагорному Карабаху. С каждым годом увеличиваются шансы на то, что в течение двух ближайших десятилетий между этими странами начнется новая война. В Украине президент Янукович пытается выстроить вертикаль власти по путинскому образцу. В Молдавии и.о. президента Лупу занимается любимой игрой местных политиков “сначала я что-то твердо пообещаю России, а потом тут же ее изящно кину”. В Таджикистане президент Рахмон постепенно теряет контроль над ситуацией в стране. И так далее.
На каком-то этапе меня вдруг осенило: а может, зря я посыпаю голову пеплом? Может, отсутствие общих тенденций — это и есть общая тенденция? Может, бывшее единое советское пространство продолжает медленно, но верно распадаться на отдельные куски?
Ни Таможенный союз, ни Единое экономическое пространство не вернут нам СССР. Это, собственно, кроме наивных мечтателей, никому уже и не нужно. Но что если экономический союз Москвы, Астаны и Минска окажется успешным? Многие политики в Москве надеются: тогда из желающих в той или иной форме к нему примкнуть выстроится небольшая очередь. Мол, уже сейчас Киргизия и Таджикистан недоумевают: ну почему нас не берут в Таможенный союз?! А то ли еще будет потом!
Может, я тоже наивный мечтатель. Но я разделяю эти мечты. Поэтому Лукашенко мне не друг, но ТС и ЕЭП дороже.
