Москва — Третий Рим. Севрюково — Четвертый
Чем дальше от Москвы, тем больше снега. Мы едем — он идет. Снегопад воспринимается за пределами МКАДа не как аврал и катастрофа, кошмар и ужас, а обычным явлением природы. Которое не может быть хорошим или плохим.
«Зима! Крестьянин, торжествуя…» Хорошими или плохими бывают только люди.
Мы едем в деревню Севрюково, где снега так много, что уже не осталось места для людей.
Севрюково — географический термин нередкий. Так, во всяком случае, утверждает Википедия. Одно Севрюково — село в Белгородской области. Другое — населенный пункт на Брянщине.
Орловское Севрюково практически стерто с лица земли. Даже по самым оптимистическим подсчетам, то есть данным официальной статистики, здесь числится меньше двух десятков человек. На деле же и того нет. Баба Нина, баба Лида, баба Маша, баба Тамара, баба Надя… И еще два лежачих старика. Самой юной — бабе Нине, Нине Григорьевне Илюхиной, — в этом году исполнится 72.
И никто бы не знал, что они такие есть — много, наверное, подобных безжизненных деревушек на Руси, — если бы не случайное любопытство.
«Дело в том, что меня давно интересовала история народа севрюки, есть сведения, что они — выходцы из Рима, и самые древние поселения их в здешних краях относятся к 8-му веку нашей эры, — рассказывает правозащитница Мария Баст. — Так как деревень с таким названием в России несколько, то решили съездить в ближайшую, Орловскую, искали даже турфирму, которая могла бы нас туда отвезти, казалось, что добраться будет легко и просто».
Местная администрация ехать москвичам за фольклором в Севрюково категорически не советовала, объясняя это тем, что там давно никто не живет. Поэтому и дороги нет.
«И что если мы так уж хотим, то руководительница районного клуба специально для нас переоденется в фольклорный наряд, споет и спляшет. Но мы не захотели. Мы хотели в Севрюково», — продолжает свой рассказ Мария.
И их послали в Севрюково. Лесом. Вернее, полем. Пешком.
После двух часов безлюдья по снежной целине, то проваливаясь в сугробы, то выбираясь на тонкий ледяной настил, добрались наконец до удивительной красоты деревеньки.
Только деревенька-то была не заброшена, а вполне обитаема. Старушками.
Как бабули баллоны с газом ворочали
…Чувствуешь себя будто внутри консервной банки, набитой людьми, как килькой в томате. Машину в очередной раз заносит, и вся эта орущая, стонущая, вертящаяся масса — трое на переднем сиденье, трое на заднем и еще трое на корточках, с рюкзаками на коленях, в багажном отделении нашего «уазика»…
Это журналисты едут в село, которое было на всех стратегических картах фашистов, а сегодня, в мирное время, его будто бы и не существует вовсе. Журналистов — уже вторая партия. Первая — были местные. Теперь — из Москвы.
Заснеженное поле. И никаких ориентиров. Где небо, где земля? Где прославившееся Севрюково?..
Минус двадцать за бортом. Древний «уазик» потряхивает, как самолет во время турбулентности. Только под самолетом-то 10 тысяч метров «подушки безопасности» — а здесь перевернемся, захлебнемся в снегу — и не найдут уже никогда.
«Тут и трактор не всегда проходит. А вы хотите — «уазик». Как-то застрял в поле — и все, пришлось ночевать», — философски замечает наш водитель Александр, по совместительству сын Нины Григорьевны Илюхиной.
Бабушка — тут же. На соседнем сиденье. В тесноте, да не в обиде. Показывает дорогу, которой нет.
«Ну да, зимой мы и не выходим на улицу. Потому что некуда. И осенью с весною тоже не выходим: распутица. А вот летом у нас хорошо», — до семидесяти лет Нина Григорьевна, до этого заведующая фермой и местный поселковый депутат, трудилась еще и здешним соцработником. В ее обязанности входило съездить в районный центр в магазины, закупить товары для всех жительниц их деревни, возвратиться живой. Отправлялась она иногда пешком, но чаще на лошади с телегой, а недавно, уже когда поднялся шум, выяснилось, что по закону эта лошадь тоже была как бы на должности, ей положено в год выдавать целых 500 рублей на пропитание.
«А на мне была обязанность: привезти всем соседкам баллоны с газом и хлеб. Хлеб — это самое главное».
Пятьдесят буханок по дороге жизни. «А вот газовые баллоны тяжело было ворочать. Они же все-таки по 60 с лишним килограмм», — вздыхает бабушка. «И как же вы их перетаскивали?!» — ужасаюсь я.
«Так где бочком, а где волоком. А куда деваться без газа?» — разводит Нина Григорьевна мозолистыми руками.
Случись что, зимой ни одна «скорая» сюда не проедет. «Как лечимся? Да никак, — снова вздыхает старушка. — Поднялось у меня недавно давление, так я пошла к соседке, чтобы не в одиночестве помирать».
Баллона с газом хватает на месяц или чуть больше. Если экономить. Обычно топят дровами. Власти обещают, что стоимость дров будут старухам компенсировать. Про всеобщую газификацию молчат уже давно. А старухи и не просят. Привыкли. И даже пенсия им нравится и кажется огромной. Ведь тратить ее все равно негде. Отсылают, помогают детям.
До ближайшего настоящего города Мценска — 35 километров. До районного центра Черемошны, где тоже живут люди, — 5 км, или час на грузовом транспорте. Здесь своя теория относительности. В межсезонье — дожди. Зимой — снега. Час легко может растянуться на три. «В прошлом году так снегу навалило, что приперло, пришлось мне на лыжах выбираться, надела и по полю побежала», — хвастается 72-летняя Нина Григорьевна.
Зимой вода в колонке замерзает, и приходится ее отогревать, утепляя железяку полиэтиленом. Но иногда, если очень сильные морозы, это не помогает — тогда старушки топят снег, чтобы помыться, постирать, приготовить на нем еду. Хорошо, что хоть снег здесь чистый, экологический.
Есть корыто? Так держитесь!
Из-за снегопадов и внезапно обрушившейся славы те родственники, кто смог, все-таки вывезли своих бабушек в цивилизацию. Так что обойти всех пятерых жительниц Севрюкова мне не удалось. Остались только самые стойкие.
81-летняя Лидия Ивановна Илюхина — из таких.
«Ой, батюшки! — охает она, увидев делегацию за забором. — Да что же вас так много! Да куда же мне вас деть-то? А, идите все… в хату».
В хате выясняется, что Лидия Ивановна умеет гадать на погоду. Это сейчас актуально. Просим погадать на Москву. Но старушка отказывается. «На вашу погоду гадать не стану, а на нашу — пожалуйста. Завтра опять будет снег, а вот ветра не будет».
Два кота — точнее, кошка Ряба и кот Васек, мама и сын, — трутся у печки, пока Лидия Ивановна собирается кормить кур.
«Девятый десяток пошел, а сапоги с галошами сама надеваю», — хвастается она. У сарая во дворе стоит ржавое корыто. «Это на нем вы покойников хороните?»
«Это мое корыто. Покойников везли не на нем, но на таком же, так и напиши, чтобы не перепутали, — наказывает бабушка. — И это не в этом году было, но тоже снега много, и, чтобы пробраться через сугробы до трассы, тело положили в корыто, впряглись все и потащили. А потом, в городе, уже в обычный гроб переложили, конечно…»
Растерянно кудахчут куры, как дети малые, не понимая, что происходит: вместо того чтобы их кормить, хозяйка говорит, говорит… Все невысказанное за все свои 80 лет.
«Трое нас у мамки было. Я в 37-м году родилась. А когда война началась, немцы шли с той стороны — вон оттудова», — машет Лидия Ивановна рукой.
Каратели жгли орловские деревни. Никого не пощадили. И их родную деревеньку — тоже. «Затем их танки приехали, и полицаи наших мамок собирали, чтобы угнать в оккупацию. Это была зима 42-го. Помню, снега в тот год навалило, вот прямо как сейчас».
Мать наказала детям реветь как можно громче, а сама спряталась. Немцы пришли: где матка? Никого нет, только дети плачут.
«И я это очень хорошо помню. И как руки с ногами отморозила, потому что голяком по морозу бежала. Они раздулись, почернели, мамке сказали, что я не выживу… Мне один финн помог, тоже из немцев: он отрезал всю гниющую кожу, смазал раны мазутом — и я выздоровела. Худющая была!.. А сестренка умерла. Хотя и толще меня, и красивее. Вот ведь как бывает! И брат тоже потом умер. А я вот все живу и живу, всех пережила».
Отец Лиды был в плену. А мать — в оккупации. И родного дома у них никакого не было. Пришли расстреливать — это уже наши, как предателей, — и никого не нашли.
«Я училась хорошо, — рассуждает бабушка. — Портфеля, правда, у меня не было, зато был платок — я книжки в него сложу, уголочки завяжу и иду 15 километров до школы. А когда Сталин умер, я в десятом классе училась, и все навзрыд плакали, я тоже плакала, а почему — не знаю».
А в анкете ее даже в новые времена все равно оставалось, что из семьи неблагонадежных. И на этом закончилась вся Лидина учеба. В институт ее не взяли. Так она и стала свинаркой. И проработала до пенсии и даже дольше. Пока не рухнул колхоз. Вышла замуж сюда, в Севрюково. Прожила с мужем 34 года, родила двух детей.
«А сейчас бы что не жить — ведь все есть», — и тут же пытается вручить всем подарки: три пары шерстяных носков, связку белых грибов и сухой шиповник. Все, что только нашлось у нее в хате.
«Снег пошел», — смотрю я в темное окно. «А я что тебе по гаданию сказала?.. — снова радуется Лидия Ивановна. — Я ведь каждый день бога прошу, чтобы не засыпал он нас и нашу землю… И чтобы мы могли еще счастливо пожить. Хоть немножечко».
Приказано выждать
И все бы ничего, вот только местные власти новостям о старушках и Севрюкове в областной и федеральной прессе совершенно не обрадовались. Зачем им этот ненужный хайп?..
Поэтому они сразу объявили, что пожилые женщины вводят общественность в заблуждение — случайно или намеренно, но есть у них и дорога, даже две — основная и запасная. Покойников, правда, в корыте возили, но исправились: теперь, если кто умирает, его везут до телеги на саночках, а сугробы заранее чистят.
И что медицинское обслуживание в Севрюкове — лучше не бывает. Все положенные социальные услуги на дому предоставляются получателю в сроки, определенные в индивидуальной программе согласно действующему законодательству, а 16 января, сразу после праздников, к жителям населенного пункта специально выехали врачи из центральной районной больницы. Померить давление.Но сами бабушки под запись утверждают, что никто к ним не приезжал.
Зато точно прислали сюда для проверки представителей сразу всех соответствующих служб — от прокуратуры до МЧС, пересчитали заодно старушек и наказали, что если кто-то уедет к внукам, то заранее предупреждать, чтобы госуслуги не назначались отсутствующим гражданам.
Бабушки, конечно, боятся, что их откровенность насчет дороги выйдет им боком. Хотя хуже, чем есть, вряд ли будет. А все, о чем они мечтают, это только новый асфальт… Пять километров. Ничего больше. В среднерусский полосе, не на Крайнем Севере.
Но пока что от администрации области на днях им передали только тортик. «Дед Мороз, да?..» — ахнула Лидия Ивановна. «Нет, — разочаровал ее советник губернатора. — Губернатор. Он просил передать, что мы всегда помним о каждом человеке».
И этой весной, в мартовскую распутицу, о них, я уверена, вспомнят обязательно. Что бы ни случилось, но прорвется к ним трактор с урной и избирательными бюллетенями.
Все как одна бабушки Севрюкова будут голосовать.
