— Рудольф Максимович, здравствуйте, я хотела бы, если возможно, задать вам несколько вопросов.
— Думаю, что это невозможно. Я вас не знаю и вообще не доверяю журналистам. И не знаю, как вы напишете, на что вы сориентированы.
— А в таком деле ориентир только один — диктофон. И потом мы встречались, хотя это и было несколько лет назад. Хотите, я подъеду…
— И что?
— Вы на меня посмотрите и решите, разговаривать или нет. Вы же психолог, в людях разбираетесь.
— К сожалению, разбираюсь.
Вот так началось наше общение с известным спортивным психологом Рудольфом Загайновым, который, как уже сообщал “МК”, первым обнаружил труп многократной чемпионки России и Европы по велоспорту Юлии Арустамовой (ее считали гражданской женой Загайнова). Дневник Юли был опубликован во вчерашнем номере “МК”, но мы разговаривали с Рудольфом Максимовичем еще до публикации.
…Звонок мобильного телефона прерывает наш разговор. Загайнов просит перезвонить через пятнадцать минут.
— Что вы решили, Рудольф Максимович?
— Послушаю ваши вопросы.
— Сейчас, когда прошел первый шок от происшедшего, как вы можете объяснить, что случилось?
— Ну кое-что уже выясняется. Говорить об этом еще рано, но, к сожалению, открываются новые факты. Не имею права говорить об этом пока.
— Не имеете права давать свою оценку случившемуся?
— Не давать оценку, а рассказывать, что удалось узнать. Потому что появились неожиданные факты, другие люди оказались в поле зрения.
— Эти другие люди связаны со спортом или вообще со стороны?
— Все выяснится в процессе расследования. Сейчас нельзя… Я веду свое собственное расследование параллельно.
— Сами? Или привлекли для этого какие-то службы?
— Сам и с могущественными друзьями. Я хочу выяснить до конца, что было. Я полагал всегда, что влияние нагрузок — чудовищно. После трех сотрясений мозга у Юли были дикие головные боли. Причем регулярные… Я думаю все: отвечать мне вам или нет?.. Она была очень часто в состоянии депрессии. Неосознаваемая тоска — есть такой термин. Я даже не понимал, в чем дело. Боюсь, что нельзя вам такие вещи говорить. Я много чего уже узнал, но пока еще чуть-чуть рано, подождите.
— Говорят, у вас были серьезные разногласия с ее тренером?
— Я в январе убедил Юлю, что ей надо уходить из спорта. Потому что у нее очень… уже разрушено было здоровье из-за этого поганого велосипедного спорта, где просто, я считаю, издевательство над организмом человека происходит. Тем более в гонках на шоссе. А разногласия с тренером обычные были, нормальные.
— Что это значит?
— Любой тренер начинает не любить человека, который обладает большим влиянием на спортсмена, чем он сам.
— Вы убедили ее уйти в январе, а что потом случилось, почему она вновь вернулась?
— Потом меня уговорили уговорить ее вернуться. Я сделал большую жизненную ошибку, что пошел на это.
— Как давно вы были вместе с Юлей?
— Я ее опекаю как психолог с 11 сентября. Никаким гражданским браком мы не жили.
— А как же…
— Это все домыслы грязных людей. Да, нас видели часто вместе. Я опекаю 143 человека, они под моей более или менее плотной опекой, из них 90 женщин. И что? Журналисты звонят с вопросами жене — она говорит: да он всю жизнь работает в основном с женщинами, мне что, ревновать к каждой, что ли?
— Но вы жили в одной квартире?
— В моей квартире. Она находится близко к Крылатскому, к велотреку. И ключи от моей квартиры есть у нескольких самых близких мне спортсменов. Они всегда могут, пролетая через Москву, у меня остановиться. Ко мне прийти на чай и так далее. Что значит — жили в одной квартире? У нас была большая и очень нежная дружба, вот так я скажу.
— Сейчас самая распространенная версия, что вы зомбировали Юлю на поступки…
— Да что вы говорите! Я даже не понимаю, что вкладывается в этот смысл: зомбировал! А какие она совершала поступки? Она потрясающий человек. Ей просто равных нет по интеллекту, она же юрист с высшим образованием! Знаете, что это такое — закончить самой университет, будучи действующей спортсменкой? Это безмозглые тренеры мне часто говорят, что я кого-то зомбирую. “Почему они его так любят? — Потому что он их зомбирует!” И еще все твердят, что спортсмены становятся высокомерными. А я воспитываю чувство достоинства, потому что спортсмен везде унижен и оскорблен в этой системе нашего спорта. Я всегда рядом со спортсменами, я защищаю его достоинство и говорю ему, чтобы он больше уважал себя. Спортсмен поставлен у нас в страшную зависимость от этих бюрократов, законов и так далее. Нет, что это такое вообще зомбирование? Как вы сами это понимаете?
— Это значит, что вы дали ей установку на какие-то действия…
— Например?
— В происшедшей трагедии — на самые печальные, итоговые.
— Ну что за чушь? Я что, хотел, чтобы она ушла из жизни, что ли? Вы Анечке Богалий позвоните, я ее сейчас опекаю, олимпийской чемпионке по биатлону, которая первая мне прислала соболезнование на мобильный телефон, она вам скажет, как я ее зомбирую. Да и все остальные: Анечка Громкина — конный спорт, Наташа Белоусова — волейбол, и еще назову вам 50 человек сразу, даже заглядывать никуда не буду. Это что, зомбирование, что они меня уважают? А может быть, и любят в хорошем смысле слова.
— В другом смысле этого слова, вы хотите сказать?
— Да это же моя задача, чтобы спортсмен меня любил и именно мне доверял. Тогда я ему могу помочь.
— Скажите, вы уволились из Росспорта?
— Да, уволился сразу после трагедии, уже сегодня, с первого июля, я работаю в другом месте. Я не хочу в этой системе больше работать.
— Но своим стремительным увольнением вы дали почву для новых разговоров.
— Что за глупости? Я не хочу больше вообще работать в спорте. Сколько я пережил в спорте! У нас погибает по нескольку человек в год, мы просто абсолютно это не анализируем. Уволился, потому что больше не хочу здесь работать. Я много чего умею как профессионал, буду лечить людей, что я и так делаю, много знакомых меня об этом просят.
— А что не можете себе простить, что не сделали для Юли? Вы же психолог. В чем-то вините себя?
— Да, я виноват, что меня не было дома, когда все это случилось. У нее был ключ от моей квартиры, если бы она меня застала… У нее было в последние дни ужасное настроение, тяжелое какое-то состояние. Я не знаю, с чем это было связано… Хотя, конечно, подозреваю, что какая-то была личная жизнь еще. Но явно было депрессивное состояние. И дикие головные боли. Я говорил, что у нее было три тяжелейших сотрясения мозга, три падения, которые, конечно, остались незалеченными. Так ведь у нас лечат спортсменов.
— Заведено уголовное дело, с вас взяли подписку о невыезде?
— Нет никакого дела. Полностью проведены все процедурные исследования, два дня тут толпились люди... Какое уголовное дело, если дверь в ванную открыли соседи, которые первыми тут появились? Дверь в ванную-то была закрыта изнутри, может, я это и зря говорю, но это факт.
— И никто не требует расследования?
— Мать Юлина требует, я ее понимаю, но… Моя совесть чиста. Не чиста только в том плане, что я должен был Юле больше уделять внимания. Последнее время и у меня были другие нагрузки, и у нее поездки, мы практически не виделись. Я чувствовал, что с ней что-то происходит, накапливается какая-то тоска, грусть, и я должен был уделить ей больше внимания. Но сейчас у меня целая команда людей, которая готовится к Пекину и к зимним стартам. И я мотаюсь… У меня по 50 самолетных рейсов в год. Можете себе представить? В том году — 55, рекорд. Такова моя работа. Спортсмены… За эти дни я получил не меньше сотни соболезнований от спортсменов.
— Вы уволились и говорите, что не хотите больше связываться со спортом, а как же те, кого вы уже ведете к Играм?
— Это главная проблема. Я вот Богалий сказал: “Нет, Анечка, я вас не брошу… Давайте будем продолжать”. Но в основном я же заочно управляю людьми. Они пишут дневники, периодически, несколько раз в год мы встречаемся, Лена Бовина… и все остальные. Эти дневники я проверяю, потом они пишут следующие, я пишу что-то свое. Это мой метод, совместно мы ведем дневник — спортсмен и психолог. Видите, как много интересного я вам рассказал. И спортсмены это очень ценят. У меня потрясающие отношения с моими спортсменами. Раз в год мы обязательно встречаемся все в ресторане каком-нибудь, и это лучшие дни жизни. Потому что я даже такой метод завел — объяснения в любви. Надо человеку чаще объясняться в любви, и все будет в порядке. Мы об этом забываем, не умеем это делать — ведь объясняться в любви — это же не значит говорить: я тебя люблю, я тебя люблю… А надо сказать: ты самая красивая, как я по тебе скучаю. И все. Для женщины же это очень важно, правда? Так что все… Для меня это огромная трагедия, сверхтрагедия.
— С родителями Юли вы пытались разговаривать?
— С мамой мы встречались, она сказала, что любит меня. Да, даже так, хотя еще утром требовала открытия уголовного дела. Но она человек не совсем здоровый, поэтому нужно простить.
— Вы уедете сейчас из Москвы?
— Я на несколько дней уезжаю, мне нужно побыть в Петербурге с друзьями. Потом вернусь, потому что меня ждут люди, я же не могу просто разорвать отношения. Кажется, я ответил на ваши вопросы? Только напишите все так, как я сказал…
