Что теперь хотят “Архнадзор”, Ассоциация менеджеров культуры, “Москва, которой нет” и другие ярые ревнители старины? На собрании в Сколкове они приняли резолюцию с требованием объявить всю территорию в пределах Садового кольца заповедной зоной, запретить здесь снос и новое строительство.
Что сказать в связи с этим? А то, что если резолюция превратится в Закон города Москвы, вместо блага произойдет беда, и центр действительно будет выглядеть как после бомбардировки. По справке Москомнаследия, в Центральном административном округе стоят брошенными и саморазрушаются 44 здания — памятники архитектуры, потому что их по действующему закону нельзя реконструировать: устраивать под ними паркинги, перепланировать внутренние помещения, делать пристройки во дворе, сносить флигеля и так далее. Много чего нельзя. Инвесторам на таких жестких условиях памятники не нужны. “Либо “Детский мир” мы реконструируем в современный торговый центр для детей, либо в музей. Но не за наш счет”, — заявляет инвестор, который с осени не может приступить к спасению пустующего обветшавшего универмага, атакуемого “Архнадзором”. У города нет денег на 44 памятника и “Детский мир”. Откуда им взяться на реставрацию тысяч зданий в пределах Садового кольца, если объявить его территорию заповедной зоной, где ни сносить, ни строить ничего нельзя?
Да и нужна ли заповедная зона в границах исчезнувшего Земляного города, о котором осталось одно упоминание в названии Земляного Вала. С тех пор как Петр перенес столицу, “порфироносная вдова” застраивалась не на казенные деньги. Их хватало на Сенат, дворцы в Кремле, Арсенал, казармы, Большой и Малый театры. Все остальное появлялось на рубли дворян и купцов, не всегда богатых, как поручик Пашков или купец Баташев. Два века в статусе губернского города привели к тому, что средняя высота домов в Москве равнялась полутора этажам. Поэтому не без одобрения народа крушили “купеческую Москву” Каганович и Хрущев.
Посмотрите беспристрастно на Москву за пределами стен Кремля, в котором без всяких законов сформировалась заповедная зона — музей мирового значения с дворцами и золотыми куполами. В минувшие двадцать лет вернули Соборной площади утраченное Красное крыльцо. На Красной площади возрождены Иверские ворота Китай-города, часовня и собор, основанный князем Пожарским в память о взятии Казани. Воссоздан храм Христа.
Всего пять строений. А уничтожены в эпоху Сталина сотни храмов, Красные ворота и Сухарева башня. Снесено Зарядье, чему в молодости радовался бывший его жилец классик литературы Леонид Леонов. Там теперь голая земля, ждущая не реставраторов, а строителей.
На моей памяти стерли с лица земли кварталы на Тверском бульваре и Боровицкой площади, на которой зияют провалы. В хронических ранах Моховая, Воздвиженка, Остоженка, Мясницкая. Развалены площади Садового кольца — Павелецкая, Таганская, Триумфальная. Безлюдны котлованы у Арбатских ворот, Пушкинской площади…
А многое убогое, что сохранилось, — надо бы с глаз долой. Напротив колоннады Российской библиотеки, словно памятник о налетах на Москву, 70 лет уродует центр расколотый германской бомбой дом. Улица заполнена строениями, удивительными для европейской столицы.
Мне не хватит места в статье, если начну в пределах Садового кольца перечислять переулки с многолетними пустырями, как, например, в Кропоткинском переулке у Пречистенки и во многих других самых известных местах города, где сносили ветхие дома, которые советская власть не могла отремонтировать.
Можно ли после всего сказанного объявлять центр заповедной зоной? На этом настаивала партия, потерявшая места в законодательных собраниях России и Москвы. Эту идею настойчиво внедряет в сознание москвичей агрессивное меньшинство краеведов и журналистов, сплотившихся в “Архнадзоре”. Из надзирателей, хранителей памятников его “координаторы” стали выступать законодателями градостроительства и архитектуры, в которой они все-таки, несмотря на знание истории отдельных домов и улиц города, дилетанты.
— “Архнадзор” — это общественная организация, таких организаций масса, а пиарят именно “Архнадзор”. Им дают полосы в газетах, часовые эфиры на ТВ, их высказывания используют в качестве аргументов. Дело дошло до того, — сокрушается главный режиссер оперного театра “Геликон”, — что эта общественная организация на своем сайте начинает нам подыскивать землю в Москве. У меня возникает вопрос, на какие деньги они живут, почему столько камер приезжает, когда они выступают.
А мне непонятно другое: почему стали гуру для властных структур люди со столь консервативными, мягко говоря, взглядами? Одному из них, по его признанию, открылась возможность “метафизических наитий”, особый дар события и факты рассматривать вне их взаимной связи, противоречий и развития.
— А как именно происходит наитие, не знаю. Наверное, как это бывает у классических ученых. Долгое думанье, наведение локатора на объект думанья — и ожидание решения. При этом нужно, — подчеркивает метафизик, — отличать то, что приходит в голову, от того, что выходит из головы.
Что вышло из головы Рустама Рахматуллина после наведения локатора на Москву?
Она представилась ему “как воплощение Божественного умысла, чудо его проявления”…
— Дом — декорация Божественной режиссуры.
— Тверская — улица Исхода…
— Коломенское и Царицыно соотносятся как Иерусалим и Вавилон…
— Петровский замок, подобно двум соборам — Успенскому в Кремле и Монастырскому на Петровке, — есть Рим в Москве, Первый Рим в Третьем.
— Вслед Ивану Четвертому Петр Первый с мыслью о Первом Риме угодил в Четвертый, которому не бывать. Царство Петра наследует опричнине царя Ивана и предшествует коммунистическому и антихристову царствам.
При таком взгляде на Петровский дворец, подобный двум соборам, разве можно было при его реконструкции допустить подземную парковку или необходимые службы на дворе?
Поскольку Царицыно есть Вавилон, то следовало руины стен без крыши времен Екатерины II увековечить. А то, что содеяно, восстановлено, включая Большой дворец, все “плохо!”, как воскликнул Рахматуллин на заседании общественного экспертно-консультативного совета.
Раз дом обязан не столько замыслу архитектора, сколько режиссуре Бога, то и отношение к нему должно быть как к святыне. “Памятники можно реставрировать, консервировать, приспосабливать, но не реконструировать”. Стало быть, нельзя старинное здание обременять подземной парковкой, сносить обветшавшие стены, надстраивать этажи, менять планировку помещений.
Лучше дирекции Московской консерватории и проектировщиков координатор знает, как поступить с Синодальном домом, где жили композиторы церковной музыки. Дом хотели надстроить, соорудить подземные этажи, паркинг, перепланировать бывшие квартиры, то есть “уничтожить мемориальную часть”. Этому воспрепятствовал “Архнадзор”. Кому нужен здесь мемориал?! Зачем каждый дом, где жили более или менее известные люди, музеефицировать?
Лучше Ирины Антоновой, директора Музея изобразительных искусств имени Пушкина, Рахматуллин знает, как решить жгучую проблему экспозиции томящейся в запасниках массы картин.
“Оценивать размер музейной коллекции я не берусь, но не понимаю, зачем увеличивать площади музея на порядок за счет новых зданий, пытаясь их увеличить еще на порядок за счет подземелий… Музей мог бы вполне обойтись реставрацией и приспособлением старых усадеб”… Если не понимаешь, не знаешь, зачем мешаешь развитию замечательного музея?
В проекте архитектора с мировым именем сэра Нормана Фостера координатора многое не устраивает. Он не желает, чтобы в бывшей усадьбе князя Вяземского в Малом Знаменском переулке, 5, “выкопали двухэтажное подземелье, чтобы в парадном дворе усадьбы появились световые фонари подземных сооружений — такие стеклянные тумбы, сферические или плоские”.
Что сказать? Лувр, как известно, памятник не федерального, мирового значения, бывший дворец королей Франции, крупнейший на земле музей. Когда для приема массы посетителей понадобилось служебное помещение — выкопали котлован для подземного вестибюля, где устроили кассы и входы в разные наземные корпуса. А над вестибюлем для освещения дневным светом по проекту японского гения воздвигли во дворе Лувра хрустальную пирамиду, очевидно, вопреки протестам парижских координаторов.
Другой бывшей усадьбе князей Волконских, переданной музею, по мнению Рахматуллина, грозит беда. Над ней “нависла угроза перекрытия парадного двора, то есть включение памятника в музейный интерьер, исключение из городского пространства”. Что в том плохого? Я бывал под крышей двора Британского музея, в нем продают альбомы и сидят в кафе. Зачем далеко ходить за примерами? В Санкт–Петербурге недавно реконструировали Главный штаб, памятник архитектуры мирового значения, переданный Эрмитажу. И перекрыли не один, а пять дворов, “исключив из городского пространства” на благо культуры!
Не устраивает борца с проектом творца, что “на парадном дворе усадьбы великого полководца Румянцева-Задунайского и на заднем дворе усадьбы князей Голицыных на Волхонке, 14 и 16, напротив храма Христа Спасителя проектируется пресловутый “пятилистник” — выставочный центр в виде пяти цилиндров. Форма может изменяться, но “будь он параллелепипед, будь он круг, ядрена вошь”, все это совершенно незаконно и законным не станет”.
Наконец, в проекте Нормана Фостера не устраивает, что “исчезает довоенная автозаправочная станция — выявленный памятник архитектуры, единственный реализованный проект Дворца Советов”. Есть такая служебная обыкновенная автозаправка между особняками Волхонки, где она выглядит нелепо напротив храма Христа. Как видим, предпочтение отдается автозаправке, а не “пятилистнику”.
Не сомневаюсь в искренности Рахматуллина и в его любви к памятникам Москвы, о которых он пишет в прессе. Но до чего она его довела? В детстве меня поразило признание несчастной женщины, страдавшей от пьянства и побоев мужа: “Любовь зла, полюбишь и козла”. Такого козла в образе бензоколонки полюбил Рустам. Свой девиз он взял у Овидия: “Счастлив, кто имеет мужество защищать то, что любит”. Хороший девиз. Только зачем любить автозаправку, даже если она довоенных времен? Никакой это не памятник. По сталинскому “Генеральному плану реконструкции города Москвы” вблизи Дворца Советов не то что автозаправки, Манежа, улиц не оставалось, чтобы ничто не мешало обзору самой высокой в мире башни со статуей Ленина.
Ревнители прошлого осуждали перекрытие прозрачной крышей Старого Гостиного двора, считали недопустимыми все большие проекты минувшего двадцатилетия. Они попытались было помешать реконструкции Большого театра, где пришлось разобрать задний фасад с “колоннами Бове”. С точки зрения надзирателей, нельзя было под Большим театром строить подземные технические ярусы и репетиционно-концертный зал, переделывать внутри “дом Хомякова”. Происходящее они считают грубейшим нарушением: в Большом театре кроме реставраторов день и ночь работают три тысячи строителей.
Но как иначе было спасти Большой театр, продлить на века жизнь выдающемуся памятнику XIX века, где задыхались в тесноте артисты и персонал, где не оставалось места для современного оборудования сцены, декораций.
Другой координатор “Архнадзора” Константин Михайлов с высоких трибун доказывает, что не нужно новое здание музеев Кремля на пустыре Боровицкой площади. “Наилучшим способом, если уж совсем придерживаться буквы закона, будет регенерация утраченных в 1972 году зданий. Тут были дома XVII—XVIII веков, сохранились их планы. Можно воссоздать эту застройку, сделав там современную начинку…” Разве эти сломанные здания равны по значению Казанскому собору и Красному крыльцу, чтобы их воссоздавать? Нет, конечно, то были дома с фасадами второй половины XIX века. Ни в одном путеводителе или справочнике они не фигурировали. Зачем в рядовой застройке выставлять сокровища Оружейной палаты?
И этого координатора не устраивает проект Нормана Фостера, предложившего в Зарядье воссоздать под землей планировку исчезнувших улиц и переулков, разместить там все, чему не нужен дневной свет. А над землей возвести гостиницы, концертный зал “Россия”. Нет, спорит со звездой мировой архитектуры Михайлов и доказывает, что в Зарядье, как и на Боровицкой площади, надо восстановить все, что было. “И это будет самый прекрасный многофункциональный проект посткоммунистической Москвы”.
Каждый выпад координаторы сопровождают ссылками на Закон об охране памятников. Да, по этому закону в Москве запрещено под памятниками устраивать гаражи. Однако в Риме, где дома значительно старше московских, не раз видел, как из-под них выкатывают автомобили. В Париже машины укрываются в гараже под Триумфальной аркой. В пригороде Оксфорда я ночевал в деревне времен Шекспира в двухэтажном каменном доме крестьянина, где жил профессор, мой друг, переводчик “Тихого Дона”. Удобства находились в соседнем просторном новом доме во дворе.
Отступив от “федерального приоритета” Президента России, поручившего Москве заботу о Большом театре, “Архнадзор” успешно борется с проектами развития Музея имени Пушкина, музеев Кремля, Московской консерватории, театра “Геликон”, Третьяковской галереи, Музея истории Москвы. Координаторы, став тормозом развития города, везде ссылаются на закон. Его считают самым либеральным, лучшим в мире. По-моему, он подобен тому закону, который позволил педофилам размножиться как тараканам. Зачем нам такие законы?
