Случилось то, что рано или поздно должно было случиться: в Москве ликвидирована сеть городских учреждений образования. Трагедии не произошло, просто городские учреждения переведены в подчинение учебных округов. Широкую общественность проблемы ведомственной подчиненности не волнуют. Да и педагогам в сущности нет разницы, по каким каналам течет финансирование...
К тому дело шло давно. Нынче все ведомства норовят избавиться от т.н. непрофильных активов: Минобороны — от спортивных команд ЦСКА, Минобрнауки — от избыточных пединститутов... Настало время и Департаменту образования столицы избавиться от городских школ с их строптивыми руководителями. Процедура готовилась в обстановке строжайшей секретности. В конце апреля руководители получили приказ, датированный... декабрем прошлого года. Взрыва не последовало, да его и трудно ожидать от руководителей, находящихся на службе государевой. Но неприятный осадок остался, а в него сразу выпало несколько неудобных вопросов.
С какой целью с руководителями весь учебный год активно обсуждались перспективы развития сети городских учреждений и их роль в модернизации образования? По каким таким экстренным причинам потребовалось срочно проводить реорганизацию? Что наконец еще стряслось в нашей и без того регулярно перетрясаемой системе?
На мой взгляд, ответ лежит на поверхности: в марте прошли выборы, в ходе которых надо было активно привлекать электорат в нужное место в нужное время. Например, на открытый воздух, где директорам предлагалось обсудить волнующие их вопросы в веселящей атмосфере митинга. (И это с декабрьским приказом о ликвидации в кармане! Такой стиль управления иначе как византийским не назовешь.) А теперь, когда ритуальные поклоны отвешены, можно последовательно гнуть генеральную линию партии.
Ликвидацией городской сети подведена черта под «девяностыми годами» в образовании, рудиментом которых оставались школы городского подчинения. И здесь стоит разъяснить, откуда они взялись и какую роль выполняли в те бурные годы, с легкой руки какого-то политтехнолога названные «лихими» в противовес нынешним — «безмятежным».
В «стабильные» сталинские годы никому не приходило в голову противопоставлять их «лихим» ленинским. Сталинская номенклатура просто втихаря передушила ленинскую — и дело с концом. Политтехнологи же, как говорят дети, всего лишь обзываются. Не смертельно, что свидетельствует о явной гуманизации отечественного управления. Скажем им за это спасибо! К тому же, как ни странно, политтехнологи оказались правы. Именно в девяностые в Москве (и не в ней одной) появились не только криминальные авторитеты, но и «лихие» авторитетные директора школ.
В конце восьмидесятых — начале девяностых годов образование в России переживало инновационный бум. Причем произошел он не по указанию сверху, а по велению сердца самих педагогов и директоров в чудовищных материальных условиях. Такой вот парадокс. Стали стихийно создаваться лицеи, гимназии, центры образования и другие инновационные учебные заведения, разрабатываться авторские программы и курсы, активно внедряться новые отечественные и зарубежные педагогические технологии. И все это на фоне перебоев с выплатой педагогам вознаграждения за их труд. Натуральные формы выплат выглядели порой экзотично: зарплату выдавали полотенцами, хрусталем, а в одной из областей даже мраморными надгробиями, реализовав которые на свободном рынке учитель мог как-то свести концы с концами. И в таких условиях, не покидая классы, педагоги генерировали новые идеи.
Помню, тогда у меня в школе побывал министр образования Нидерландов Фрид Ритцен. «Ничего не понимаю. В подобной ситуации у нас профсоюз учителей объявил бы бессрочную общенациональную забастовку. (Напомню, в то самое время шахтеры стучали касками по Горбатому мосту. — Е.Я.) А ваши педагоги работают как одержимые», — недоуменно заявил мне заморский гость.
Ларчик открывался просто: повеяло духом свободы, и творческие люди, десятилетиями скованные предписаниями, наконец получили возможность для самореализации. Разумеется, это нельзя было отнести ко всему учительскому корпусу. Конечно, инновационному буму сопутствовали ошибки и заблуждения, что, впрочем, можно отнести к любой сфере жизни страны, находящейся на переломе. Но появилось главное — Надежда!
Говорят, что незадолго до смерти в присущей ему афористичной манере Виктор Степанович Черномырдин сравнил свои личные ощущения в девяностых и нулевых годах. По цензурным соображениям заменю в его высказывании лишь одно слово: «Тогда мы, конечно, делали много фигни, но была надежда, а сегодня какая-то безнадежная фигня». Мои нынешние встречи с директорами школ в разных регионах страны подтверждают это высказывание. Многие из тех, кто когда—то смело отстаивал свои педагогические взгляды и убеждения, «погасли». В глазах — настороженность и апатия. А я еще помню иную эпоху, когда «лихие» директора сплоченно заявляли свою гражданскую позицию и добивались результата.
Вновь избранный Моссовет во главе с Г.Х.Поповым. Из центра управления тогдашней Москвой учреждениям образования стали поступать опасные сигналы, суть которых состояла в следующем: хватит «сосать» городской бюджет, научитесь выживать самостоятельно! Как? Сдавайте в аренду помещения, открывайте при школах магазинчики, выращивайте шампиньоны в сырых подвалах... И это в условиях криминальных разборок эпохи первоначального накопления капитала!
Последствия не замедлили сказаться: вокруг некоторых школ поднялась стрельба. Наши школы никогда хорошо не жили, но чтобы так... На прямые обращения в письмах и через прессу руководство Моссовета не реагировало. Пришлось прибегнуть к запрещенному приему. У всех, включая первых лиц страны, есть дети или внуки. В одной из московских школ учились внуки Б.Н.Ельцина. (В ту романтическую пору отпрыски чиновников высокого ранга еще обучались на родине, что заставляло власть более внимательно относиться к проблемам образования.) Так вот. Директор той школы поговорила с бабушкой, и Г.Х.Попову после соответствующего звонка пришлось-таки принять возмущенных директоров.
Жесткий был разговор. С нашей стороны в ход пошли даже угрозы: если наши требования не будут услышаны, то не остается ничего другого, кроме как вывести на улицы города детей с родителями. Сегодня за такие слова в таком кабинете вполне можно схлопотать статью за призыв к экстремизму. Но победителей не судят, а мы тогда победили.
Так, в боях, рождалась городская сеть, куда тогдашнее руководство московской системы образования подтянуло яркие авторские школы с лица не общим выражением. Им была предоставлена свобода экспериментальной деятельности и гарантирована защита от административного произвола. В свою очередь эта сеть стала опорой всей системы образования столицы, поскольку на ее площадках апробировались те идеи и модели, которые потом широко внедрялись в школьную практику. Такое вот было взаимовыгодное партнерство.
Но главное даже не в этом. В лице городских школ управление образования получило мощную сплоченную силу, способную отстаивать интересы системы на любом уровне. В те бурные годы, когда стихия выбрасывала на вершину пирамиды управления людей несведущих, неквалифицированной общественности нужно было противопоставить общественность профессиональную. В лице тех самых «лихих» директоров.
Очевидно, что в условиях, когда дискуссии свернуты, поскольку нынешние эффективные менеджеры ни в чьих советах не нуждаются, сеть городских школ в Москве выглядела обломком ушедшей в небытие эпохи, до которого просто не доходили руки. И вот наконец дошли.
Но сами-то школы остались. И родители по-прежнему стараются устроить в них своих детей, поскольку там сохраняется приличный уровень образования. Эти школы переполнены, а поблизости часто стоят полупустые школьные здания, куда пушкой никого не загонишь. Прагматические соображения подсказали решение: объединить именитые школы с опустевшими — и тем самым закрыть проблему неравномерной наполняемости.
Время покажет, насколько эффективной окажется коллективизация школьного хозяйства. Но как бы там ни было, ликвидация городской сети знаменует конец целой эпохи. Кому как, а по мне — прекрасной.
Поднимем же за нее бокалы и выпьем. Не чокаясь.
