Поляков сказал: «Благотворительные фонды, отправляя неизлечимо больных детей для лечения за рубеж, дискредитируют отечественную медицину. Сбор средств на лечение этих детей – «спекуляция». Мне неизвестно ни одного случая, чтобы признанный здесь инкурабельным ребенок вернулся домой после дорогостоящего лечения здоровым».
В ответ газета опубликовала имена и истории четырех детей, признанных неизлечимо больными и возвращенных к жизни в Германии и Англии. Причем двое из этих детей, Настя Терлецкая и Цолак Мнацаканян, уже были в коме и были направлены в хоспис.
В этот же день умер выстреливший в себя от отчаяния контр-адмирал Вячеслав Апанасенко, родственники которого безуспешно пытались получить для него обезболивающее лекарство.
А 13 февраля палата представителей парламента Бельгии официально одобрила закон, разрешающий детскую эвтаназию. Наша страна активно включилась в мировую дискуссию, связанную с этим революционным законом. И многие медицинские чиновники, в прошлом врачи со стажем, высказались в том смысле, что это нарушение клятвы Гиппократа. Врачи должны лечить, а эвтаназия – в переводе с греческого «хорошая смерть» – просто узаконенное убийство.
Поскольку на свете нет ничего случайного, эта цепочка событий представляется мне конспектом предсмертного письма отечественной медицины. Официальной реакции – никакой, но об этом и речи быть не может: чиновники, которые лечатся за границией, будут защищать отечественную медицину до последней капли крови. Причем без риска для здоровья: если нужно, кровь тоже могут перелить в Германии, Англии Франции, Израиле и т.д.
Нет, министр здравоохранения России Вероника Скворцова распорядилась в течение недели проверить, правильно ли оказывали помощь Вячеславу Апанасенко, хотя ответ, пуля из наградного пистолета, был дан раньше запоздалого вопроса.
Все мы должны отдавать себе отчет в том, что медицина в России – это несколько сотен, дай бог тысяч врачей, которые вопреки всему и непонятно какой силой исполняют свой долг. Но это рыцари прекраснейшей из дам, Медицины. Это исключение из правил. И рано или поздно система избавляется от таких врачей, потому что они ее компрометируют.
А российская официальная медицина – это приговор, вступивший в законную силу. Он, как известно, обжалованию не подлежит.
«МК» много раз возвращался к истории больного муковосцидозом Павла Митичкина, которому отказали в трансплантации легких в Москве.
В сентябре 2011 года в Страсбурге на собранные добрыми людьми деньги Павлу была сделана трансплантация легких.
После операции у Павла обнаружились проблемы, связанные с неправильно оформленной страховкой, образовался огромные долг, и они собирались вернуться в Москву. Но выяснилось, что условия жизни для таких пацентов, как Павел, на родине изрядно ухудшились. И вместо прографа, лекарства, эффективно препятствующего отторжению трансплантата, у нас таким больным стали давать такролимус. Програф – дорогой препарат, а такролимус – дешевый и почти не помогает, но именно он выиграл тендер. Чиновники счастливы, стране не придется выбрасывать кучу денег на бесперспективных больных. И Павел Митичкин принял решение остаться во Франции. Недавно он получил вид на жительство, учится в Страсбургском университете, путешествует по стране – он живет. Это и есть перспектива, за которую сражаются настоящие врачи. А по меркам России это принудительный ассортимент, то есть граждане, которые стране не по карману. Лечение стоит бешеных денег, а отдачи никакой.
15 сентября 2014 года Павлу Митичкину исполнится 30 лет. В нашей стране люди с таким заболеванием до этого возраста не доживают. А во Франции жизнь людей с пересаженными легкими уже продлена до 43 лет и с каждым днем появляются новые надежды.
И таких историй с большими и маленькими пациентами, вычеркнутыми российской медициной из списка живых, хоть отбавляй. Однако чиновники упрямо продолжают утверждать, что это неправда. Почему? Потому что лечение стоит огромных денег, а врать можно бесплатно.
12 декабря исполнилось 9 лет Кириллу Николаенко. Ребенок страдает заболеванием «синдром Ундины», чрезвычайно редко встречающейся формой сонного апноэ: такие больные могут дышать только когда не спят, а во сне дыхание останавливается.
Диагноз поставлен пять лет назад. Ребенок целый год провел в отделении реанимации на аппарате ИВЛ, а в 2012 году в Мюнхене ему установили аппарат стимуляции легких. Аппарат американский, и по ходу дела возникли осложнения с министерством обороны РФ, поскольку в аппарате есть некое «следящее» устройство, и военные забеспокоились.
Недавно у ребенка начались боли в груди, однако российские врачи помочь не могут, необходима операция в Германии. Требуется около двух с половиной миллионов рублей. А Кирилл живет с мамой в Красноярске, в маленькой комнате в общежитии. Папа давно ушел и алиментов не платит.
Когда его спросили, что он хочет попросить у Деда Мороза, он сказал: здоровье…
Как же тут не застрелиться?
Но ребенок, который боится умереть во сне, но верит в Деда Мороза, хочет жить. А его мама даже умереть не имеет права – она должна помочь, потому что больше некому.
А чиновники после каждой громкой трагедии устраивают проверки. Как обеспечиваются обезболивающими препаратами умирающие люди? Никак – или с боями. Неслыханные истязания проводятся в соответствии с правилами, установленными Минздравом. И что тут проверять?
В Центре паллиативной помощи детям на Чертановской улице лежит Илюша Волков, страдающий неизлечимым генетическим заболеванием МПС-3. Лекарства для лечения этой разновидности мукополисахаридоза пока нет. Илья медленно угасает. Но в декабре 2013 года ему прислали повестку из военкомата. Можете вы себе это представить?
И вот на фоне этого непереносимого кошмара наши врачи вступают в дискуссию о детской эвтаназии.
В Европе, где людей лечат до последней минуты жизни, это, бесспорно, революционное решение. А у нас ведь не лечат. Из отечественной схемы выпала важнейшая деталь: борьба за жизнь человека. А гуманитарной дискуссия о праве на прекращение жизни может быть только после того, как все попытки помочь исчерпаны. И поэтому мы не имеем права принимать участия в этой дискуссии.
