Вера: от священника до начальника Генштаба
— Игорь Александрович, ваш отец, закончивший духовную семинарию, никогда не жалел, что так и не стал священником?
— Думаю, что нет. Хотя если бы не Первая мировая война, то все сложилось бы по-другому. Но на патриотической волне он добровольцем записался в армию, окончил военное училище и отправился воевать. Уже при советской власти все были в курсе его прошлого, знали, что он из семьи священника. И даже на одном из совещаний Сталин, оговорившись, что он сам тоже кончал духовную семинарию, намекнул, чтобы отец порвал всякие отношения с моим дедом, Михаилом Александровичем.
— И он порвал?
— По-другому было нельзя. Письма, которые отцу писал дед, сначала попадали в политотдел. Отца вызывали, выговаривали, что в принципе не нужно ему общение с отцом и надо выбирать: или армия, или религия. И он прервал переписку. Но не отрекся от отца.
ЦИТАТА
«Моя биография вплоть до Великого Октября не содержит в себе ничего особенного. Я выходец из духовного сословия. Но таких людей в России были десятки тысяч. Я был офицером в царской армии. Но и их в России насчитывалось множество. 1917 год явился рубежом в жизни не только России, но и всего человечества. Перед миллионами граждан встал вопрос: с кем ты? По какую сторону баррикад?».
А.Василевский
— Отец говорил с вами, детьми, о Боге и вере?
— Ситуация была такая: все, что произносилось в нашем доме, фиксировалось в определенных органах. Нас окружали люди, которые ежедневно писали отчеты. Потому никаких разговоров ни на рабочие, ни на личные темы. Мы научились общаться без слов, мысленно. Ловил взгляды, жесты, малейшие оттенки изменения настроения. Какие-то вещи я буквально «считывал» у отца и матери. Причем такой невербальный способ общения был у нас в ходу не только в годы войны, но и еще десять лет после нее. И если, например, для кого-то было открытием, что Берию расстреляли как врага, то для меня это было очевидно. Хотя, повторю, ни слова на эту тему никто в доме не произносил. Что касается Бога и веры... У нас в доме не было ни икон, ни Библии. Это было стопроцентно исключено.
— Деда вы увидели только после войны?
— Да. Хотя уже в середине войны отношение к духовенству изменилось, когда Сталин сам переориентировался: все резервы были использованы, и он повернулся к церкви. И тогда Сталин укорил Василевского на одном из приемов при всем правительстве: как же так, не помогаешь отцу. И в 45–46-м годах мой дед был в Москве. Прекрасно помню его. Очень многие положительные качества отца были восприняты от деда. Потому что тот, несмотря на все эти тяжелейшие условия, сохранил свой веселый нрав, любил по-доброму шутить.
— Хотите сказать, что и у отца был веселый нрав? Вот уж нигде не читала, чтобы маршал Василевский был весельчаком...
— Во всяком случае, любил и понимал шутки. На многих фронтовых фото он смеется вместе с солдатами. Знаю, что он любил фронтовые истории, но сам их дома никогда не рассказывал. Это ведь связано с военными делами, а значит — табу. Дома он смеялся и шутил очень редко. Ситуация в то время была такая, что вообще не до смеха. Отец понимал, что в любой момент вся его деятельность может закончиться. Я помню, как он просто прощался со мной. Как это было? Попрощаться открыто было невозможно. Он произнес, что, если что-то с ним произойдет, мой старший брат будет главный в семье. И этим все сказал красноречиво. Я посмотрел на маму, и она все поняла, сильно переживала. Это было в Москве в 1944 году.
— Объяснил, что случилось?
— Причина не обсуждалась. Что именно случилось, я не знаю до сих пор. Компромат имелся на каждого человека. Действительный или выдуманный — не имело значения, главное, что он был.
— Отец в конце жизни вернулся к вере?
— Внешних проявлений этого я не видел. Думаю, вера никогда его не покидала. Но отношения его с Богом были внутри и так внутри и остались. Он научился жить, не показывая их. До последних дней.
Надежда: от Сталинграда до Москвы
— Наверняка отец не раз вспоминал Сталинградскую битву. Говорил, кому пришла идея пойти на эту масштабную операцию?
— Не в его характере было говорить «я». Такого никогда не было, не было и на этот раз. Он сказал только, что Сталин одобрил и принял предложение. Вот и все.
В начале войны отец сетовал, что Сталин не соглашался ни с чем и никого из военных не слушал. Это правда. Но потом стиль отношения к военным поменялся на 180 градусов. Сталин понял, что надо прислушиваться к ним, чтобы одолеть мощь вермахта. И он стал очень ценить мнение военных командиров. Бывали случаи, когда Василевский был не согласен с ним, и, как писал Жуков, он умел убедить Сталина в своей правоте.
Вообще отец общался с Иосифом Виссарионовичем больше, чем кто бы то ни было. Докладывал о состоянии того или другого фронта. Он мог предугадать реакцию. Иногда действовал вопреки мнению Сталина, если речь касалась каких-то талантливых военачальников. Был случай, когда начальник штаба последней операции на Дальнем Востоке Иванов провинился, и Верховный главнокомандующий потребовал его смещения. Но это был толковый военачальник, и Василевский сохранил его при себе, а потом в какой-то момент Сталин это обнаружил и сделал выговор Василевскому. Уже после войны отец многим помог восстановить честное имя, участвовал в реабилитации людей, которые были незаконно осуждены.
ЦИТАТА
Бывший Генпрокурор СССР, советник Генпрокурора России Александр Сухарев:
— Я знал Василевского лично и восхищался им. Он много рассказывал про Сталинградскую битву. Говорил, что они все тогда чувствовали свою большую вину, потому что допустили врага под Сталинград. Пускать дальше фашистов было нельзя, и они решили нанести контрудар немыслимой силы. И при всем его гении как полководца он был поразительно скромным. Помню, когда он лежал в больнице, попросил меня: «Помогите в Ивановской области, на моей родине, покрыть крышу в клубе. Я им обещал, но не выполнил. И теперь вот на больничной койке…»
НЕИЗВЕСТНЫЙ ФАКТ
5 июля 1943 года на советско-германском фронте началась грандиозная Курская битва и в США вышел номер журнала «Тайм» с портретом маршала Василевского на обложке. В статье говорилось о войне Советского Союза с фашистской Германией. «Тайм» писал, что успехи Красной Армии в борьбе с вермахтом обеспечивали две вещи. Одна из них — формирование Сталиным когорты выдающихся военачальников, первым из которых назван был А.М.Василевский. «Маршал Василевский своим взлетом обязан прошлогоднему решению Иосифа Сталина оживить командование... Агрессивный маршал Георгий Жуков — руководитель оперативного штаба, приводящего в исполнение планы Василевского…»
— Игорь Александрович, а дружеские отношения со Сталиным у вашего отца были?
— Вряд ли это можно назвать дружбой. Не было никаких чаепитий, посиделок. Дети Сталина, Светлана и Василий, к нам иногда заглядывали. Василий приходил к моему сводному брату, который на 10 лет меня старше и был авиатором. Светлана неоднократно помогала отцу в приеме сообщений с фронта. Тогда очень берегли сон и отдых Верховного. Отец просил Светлану, чтобы она будила Сталина в неотложных ситуациях. Так с ее помощью решались какие-то оперативные вопросы.
— Понятно, что вслух это не могло быть сказано, но, может быть, отец давал понять, что Сталин — страшный человек?
— Нет, не было этого. Отец считал его умнейшим человеком с потрясающей памятью. И это его мнение не изменилось после смерти Сталина. Во времена разоблачения культа личности Сталина Хрущев требовал, чтоб Василевский прилюдно признал, что Верховный военными операциями руководил по глобусу. Отец отказался. И это ему дорого обошлось. Его сразу же отправили в запас, отобрали дачу, построенную на собственные средства.
— Чем после этого занимался отец?
— Писал мемуары. Он по складу гуманитарий, готовил себя к преподаванию, так что это было естественным продолжением и подведением итогов всего пережитого. Писал он сам каллиграфическим почерком и требовал неукоснительно потом перепечатывать все до запятой — не допускал правок. Вставал утром и после завтрака садился за работу. Ежедневно. Еще у него была огромная переписка с широким кругом людей: и военных, и гражданских. К нему обращались со многими вопросами, в том числе квартирными. Он помогал их решать. Ну и со школьниками, с пионерами он много времени проводил. Раздал им все, что было военного: шинели, мундиры, сапоги, погоны, фуражки, плащи...
— Зачем?
— Для создания музея боевой славы в сельских школах. Однажды ко мне пришел мой друг, одноклассник, и отец подарил ему книгу со своей подписью. Это было обычным делом. И вообще у нас всегда было много гостей. Часто посещали литераторы, в частности Симонов, который много сил отдал для фиксации событий войны. Он мечтал взять большое интервью, записанное на пленку, оставить потомкам фильм, написал уже сценарий, но отец из-за своей скромности отказался.
— В чем его скромность выражалась?
— Он считал фильм о себе просто недопустимым. Вот Жуков это сделал, и остались совершенно потрясающие воспоминания. А скромность во всем проявлялась, даже в одежде. Любил, к примеру, носить простые вязаные джемперы.
— Помните его последние слова? Что он говорил?
— Состояния, когда прощаются с жизнью, у него не было. Он вообще в принципе был очень здоровым и не любил лечиться. В военные годы его мучила изжога, но с ним всегда на фронте был врач — наверное, так полагалось по рангу. После войны к нам иногда приходила медсестра, делала уколы отцу. То есть формально без медицинского обеспечения он не оставался. Не хочу грешить на врачей, но его последние кардиограммы оставались без должного внимания. И поэтому все произошло в одночасье, в больнице. Я помню, как мы вместе с мамой в палате сидим у монитора, где видно, как работает сердце. И видим, что амплитуда затухает, затухает и останавливается... Очень трагичная картина. Я так и не смог ее забыть, как ни старался.
Любовь: от дружбы до женитьбы
— Отец говорил, почему расстался с первой женой?
— Он работал невероятно много. Возвращался поздно и не всегда заставал супругу дома. Она была жизнерадостной и общительной. Играла на гитаре, пела. У нее был свой круг общения. А отцу после его работы хотелось покоя, тишины, чтобы было переключение. Так что можно сказать: не сошлись характерами. Но о моем сводном брате он никогда не забывал. Он гордился Юрой, который пошел по его стопам. И, кстати, Юра часто жил с нами.
— С вашей мамой отец познакомился на работе?
— В 1931-м он был первым замом в управлении боевой подготовки, а мама там же делопроизводителем. Не знаю, как разворачивался роман, скорее всего, сначала они просто дружили. Но через три года они поженились.
— Насколько внимательным он был?
— Он очень любил маму, и потому при любой возможности мы с ней оказывались поближе к нему. Ездили даже на фронт. Когда он был в Москве, мы тоже были там и уезжали в эвакуацию в самые критические моменты. Иначе чем Катюша он маму не называл. Во всех мелочах проявлял внимание и постоянную заботу. Не было никогда семейных ссор, не помню, чтобы кто-то повышал голос. Цветы у нас в доме были постоянно. Не знаю, как они появлялись, кто именно приносил, но папа об этом заботился. Помню, он как-то подарил ей в день рождения большую картину Левитана. Мама была так тронута! Чаще всего он дарил ей колечки, а она ему — запонки. И во всем чувствовалось их желание сделать друг другу приятное. Мне казалось, что он и праздники большие устраивал специально, чтоб ее порадовать. Хотя он, конечно же, был очень хлебосольным и при любой возможности собирал всех родных и близких за огромным столом — чаще в поселке Архангельское. Отец любил поднять тост и выпить рюмочку-другую настойки...
Самый дорогой подарок, который он сделал маме, — подарил ей несколько лет жизни. У нее была опухоль, никто не решался делать операцию. Отец настоял, сказал, что полностью берет на себя ответственность. Мама ему полностью доверяла во всем и согласилась оперироваться сразу. Все прошло удачно, а потом отец сам ее выхаживал.
— Он был строгим отцом?
— Нет. В мои школьные дела он вообще никогда не вникал. Мама в годы войны была моим главным учителем, она проверяла все выполненные школьные задания. Поэтому спрашивать — что и как у меня с учебой — отцу не было смысла. Да и времени на это у него не было. Стиль его работы — трудились обычно по ночам — был установлен Верховным главнокомандующим. Приезжал отец после 4 часов утра, до 11 часов надо было полностью восстановиться — и опять на работу. И хотя я фактически всегда был с ним во второй половине войны на фронте, общались мы минимально. В Генштабе он часто ночевал, там поставили кровати, а мы с мамой приносили туда ему бутерброды. Необычная ситуация.
ЦИТАТА
«Генштаб помещался в Москве, большую часть войны на улице Кирова. Бомбоубежищем для нас служила станция «Кировская». Для пассажиров она была закрыта — поезда проходили без остановки... Выглядели мы тогда утомленными. Буквально валились с ног от нечеловеческого напряжения. Мне лично Сталин приказал спать хотя бы по пять часов в сутки и проверял, исполняю ли я этот приказ».
А.Василевский
— Ну а после войны он выводил вас с мамой «в свет»?
— Отец очень любил театр, но выбирались мы туда очень редко. Однажды были всей семьей во МХАТе на «Синей птице», и я там впервые встретился со Сталиным. Стал расспрашивать меня обо всем. Я не растерялся, отвечал бойко, хотя у самого коленки тряслись. Мне хотелось похвалиться своими успехами, но у меня была «четверка» по одному из предметов.
— А Жуков? Ваши семьи же дружили?
— Мы жили на Грановского в одном доме с Жуковыми. Так что не могли не пересекаться. Но дружба между нашими семьями не поощрялась, мягко говоря, на самом верху. Все попытки общаться более тесно пресекались. Однако у Жукова и Василевского и без этого было удивительное взаимопонимание. Я бы назвал это молчаливой, скрытой дружбой. Это имело потрясающий результат в принятии масштабных решений. Например, по Сталинградской битве.
— Как случилось, что ваш старший брат влюбился в дочку Жукова?
— Говорю же, жили в одном доме. Вот и столкнулись как-то. И сразу влюбился. Я очень хорошо знал Эру, бывал у них дома. Брату было прекрасно известно, как наверху отнесутся к его женитьбе на дочери Жукова, но он не побоялся.
— Такая сильная любовь была?
— Видимо, да. Хотя они потом разошлись. Но остались две дочки. Я всегда безмерно любил и уважал старшего брата. Яркая личность. Он мне деда напоминал.
— Отношения отца с матерью в конце жизни какими были?
— Их любовь стала крепче. Когда она полностью восстановилась после операции, они любили вместе по даче гулять. Собирали грибы. Говорили о чем-то бесконечно и никак не могли наговориться наедине.
Комментарий президента фонда «Маршалы Победы» Фреда ИСКЕНДЕРОВА:
— В ходе проведенного в 2005 году первого международного творческого конкурса «Вечная память», участниками которого стали свыше 1500 авторов из 18 стран мира, выяснилось, что имя Василевского незаслуженно забыто. За прошедшие три десятилетия после его смерти ни разу не были отмечены юбилейные даты рождения этого выдающегося полководца: ни 90-летие в 1985-м, ни 100-летие в 1995-м, ни тем более 110-летие в 2005-м. До сих пор в Москве нет ни одной памятной доски — ни на здании Генерального штаба, ни на здании Министерства обороны... А ведь он действительно уникальный маршал. Из всех военачальников только он один вошел в историю Великой Отечественной войны и Второй мировой как полководец, который не проиграл ни одной стратегической баталии, а как начальник Генерального штаба Красной Армии уверенно выдержал соревнование с германским генштабом и поставил мысли нацистских доктринеров в тень русской славы. Потому мы и обратились с ходатайством к президенту.
