Политическая реальность вокруг Дональда Трампа всё чаще описывается в терминах, заимствованных из клиник и научных лабораторий. Все говорят про «синдром невменяемости», который всерьёз предложили признать психическим заболеванием. Однако учёные с помощью ИИ и лингвистического анализа разбирают его риторику и жесты, как сложные культурные коды.
В такой реалии сам лидер США рискует быть объявлен «пациентом» и станет объектом пристального академического изучения. Поляризация достигает такой степени, что разные стороны не просто спорят о фактах — они говорят на разных языках: один клишированный и оскорбительный, другой — аналитический и холодный. И где-то посередине, на уровне массового сознания, кипят настоящие страсти, которые терапевты уже сравнивают с обсессивно-компульсивным расстройством.
Напомним, что в марте года пять сенаторов-республиканцев в штате Миннесота внесли законопроект, предлагающий официально признать «синдром невменяемости Трампа» (TDS) психическим заболеванием. Согласно документу, синдром характеризуется паранойей, истерией и агрессией по отношению к Дональду Трампу и его сторонникам. Это не первый случай в истории, когда появляется «президентский синдром» — подобные ярлыки вешали и на Джорджа Буша, и на Барака Обаму.
Трамп активно присваивал ярлык TDS тем, кто его критиковал: от актёра Роберта Де Ниро и судьи Сони Сотомайор до бывшего главы своей администрации Джона Келли и даже Илона Маска после их размолвки в 2025 году. Но западные политологи отмечают, что, когда политическая борьба сводится к диагностике, общество проигрывает. Однако, что сам из себя представляет Дональд Трамп?
Тайный язык плеч Трампа
Лингвисты разобрали выступления президента США по косточкам и обнаружили, что его знаменитое пожатие плечами — это сложный риторический инструмент, работающий на укрепление связи с избирателями и дискредитацию противников.
Анализ двух митингов выявил необычайную частоту — в среднем 1,7 раза в минуту, что резко контрастирует со сдержанностью традиционных политиков. Чаще всего Трамп использует «широкие, театральные движения», физически занимая пространство, что создаёт уникальный сплав простоты и исключительности.
Вопреки стереотипу главная функция этого жеста — не «незнание» или «безразличие». Исследование выделило ключевые роли: в 44 процентах случаев жест маркирует утверждение как неоспоримую истину, разделяемую аудиторией (например «Любим ли мы нашу полицию?»), создавая чувство общности. Трамп использует пожимание плечами как знак неодобрения, тревогу или неудовлетворённость, когда сам жест, а не слова, несёт негативную оценку ситуации, такое используется при рассуждениях об «ужасных» и неперспективных сделках.
«Жест используется для насмешливого изображения оппонента, чтобы выставить его некомпетентным и вызвать смех сторонников. А, если сопровождается фразой вроде «Кого это волнует?», служит отторжению политических условностей, позиционируя Трампа как аутсайдера», — поясняют исследователи. Ученые подчёркивают, что в эпоху визуальной политики «анализ невербальных практик» становится ключом к пониманию новых механизмов власти и влияния.
Превращение риторики жертвы в оружие
Лингвистический анализ выступлений президента США раскрывает эволюцию его нарратива: от личных обид до обоснования тарифов против целых стран, показывая, как язык жертвы готовит почву для авторитарных решений.
Ключевое изменение после его победы на выборах 2024 года — появление паттерна «причинённая боль плюс возмездие». Фокус сместился с «охотой на ведьм» к национализированному образу: США представлены как жертва, которую накачивают запрещёнными веществами и «разграбленная» другими странами (Канадой, Мексикой, ЕС).
Этот нарратив напрямую служил «легитимации конкретных действий». Яркие метафоры эксплуатации предваряли декларативные обещания («они заплатят»), обосновывая введение агрессивных торговых тарифов как «возмездие» и разрыв с прежними нормами.
Важный элемент — «слияние личной и национальной жертвенности». Покушение 2024 года встраивалось в общую историю страданий нации, позволяя Трампу выступать одновременно как жертва и как единственный спаситель с моральным правом на месть. Критика его политики при такой риторике становилась атакой на «жертву».
Исследование показывает, что «риторика авторитарной жертвы — не просто приём, а стратегический инструмент», активно подготавливающий общество к принудительным и нелиберальным решениям, когда их носитель получает реальную власть. Слова о несправедливости становятся первым шагом к действиям, ломающим устоявшийся порядок.
Реальные последствия покушения
Социологи и психологи изучили, как шок от стрельбы в Батлере повлиял на поддержку насилия, риторику Дональда Трампа, веру в заговоры и поведение в соцсетях, получив неожиданные результаты о временной солидарности и роли личного общения.
Напомним, что 13 июля 2024 года на митинге в Батлере, штат Пенсильвания, пуля, выпущенная 20-летним Томасом Мэтью Круксом с соседней крыши, изменила траекторию президентской гонки. Мгновенная реакция Дональда Трампа — вздрагивание, проверка уха, окровавленное лицо и сжатый кулак перед тем, как его укрыли агенты — стала одним из самых шокирующих кадров в современной политической истории Америки.
Официальные расследования, включая работу двухпартийной целевой группы Конгресса, не оставляют сомнений в физической реальности происшедшего. Хронология подтверждает: Крукс, действовавший в одиночку, произвел восемь выстрелов, один из которых ранил Трампа в правое ухо.
Медицинские заключения, включая записку бывшего главного врача Белого дома Ронни Джексона, описывают «след от пули», оставивший рану шириной 2 см. Сам Трамп неоднократно упоминал о сохраняющихся болезненных ощущениях.
Однако в пространстве социальных сетей, особенно на платформе X, рана Трампа стала объектом пристального внимания и сомнения. Утверждения о «постановочности» покушения, сравнения «до и после», спекуляции на тему осколков стекла вместо пули — все это продолжает циркулировать, питаясь изначальным недоверием части общества к институциональным источникам информации.
Парадоксально, но почву для конспирологических построений отчасти подготовили сами государственные структуры. Отчёт Конгресса подверг жёсткой критике Секретную службу и другие ведомства за просчёты в планировании, координации и реакции. Последующее дисциплинарное взыскание в отношении шести сотрудников Секретной службы лишь подтвердило наличие системных ошибок. Эти признания «вертикали власти» в собственных недоработках, с одной стороны, демонстрируют работу надзорных механизмов, а с другой — дают конспирологам «официальные» аргументы для вопросов: «Что ещё скрывают?»
«Я удовлетворён… Были допущены ошибки, и этого не должно было случиться», — заявил лидер США. Однако такие фигуры, как конгрессмен Майк Келли, возглавлявший целевую группу, настаивают, что расследование нельзя считать закрытым: «Общественность заслуживает того, чтобы знать, что произошло в тот день».
Исследователи выявили сложное влияние покушения на Трампа на общество. По их мнению, вопреки ожиданиям, среди республиканцев (включая сторонников Трампа) «снизилось» одобрение политического насилия после покушения. Эффект был временным, но показал, что угроза может сплотить группу, а не спровоцировать агрессию.
В среде республиканцев сразу после покушения посты, выражающие внутрипартийную поддержку и солидарность с Трампом, стали получать больше взаимодействий, чем агрессивный контент. Однако этот эффект был краткосрочным и ситуативным, позднее риторика вернулась к привычной поляризации. Аналогичный всплеск солидарности наблюдался у демократов после ухода Байдена.
Мыслит метафорами прошлого
Переходя к анализу метафор его речей с помощью ИИ примечательно становится то, что после покушения его мышление сместилось. Стиль речи стал ближе к 2016 году, а акцент сместился с внешних достижений на внутренние состояния, восприятие и тему физической уязвимости — вероятно, как психологический механизм проработки травмы.
Исследование показало, что пережитая травма вызвала два ключевых сдвига в его метафорическом языке, отражающем глубинные мыслительные процессы.
Несмотря на внешне неизменный стиль, статистический анализ выявил, что метафорические структуры в речах после покушения стали значительно ближе к моделям 2016 года, чем к началу 2024-го. Это интерпретируется как бессознательный психологический механизм: в условиях острого стресса мышление возвращается к более ранним, устоявшимся и, следовательно, безопасным когнитивным рамкам для восстановления чувства стабильности.
«В содержании метафор произошла заметная переориентация: до стрельбы доминировали метафоры внешнего действия, производства и успеха, например, огромный успех, а после стрельбы среди самых частых появились концепции, связанные с внутренними когнитивными процессами, состояниями и саморефлексией, а успех стал чаще описываться через постоянные усилия, а не как данность», — поясняют лингвисты.
Реальности «синдрома Трампа»
Недавно американский психотерапевт спросил общество, реален ли «синдром невменяемости Трампа», в ответ он получил угрозы расправой — и это стало лучшим доказательством того, что синдром существует. Жестокость реакции лишь подтвердила клинические наблюдения: политические эмоции для многих превратились в навязчивую патологию, стирающую грань между несогласием и опасностью.
Специалист заявил, что сейчас наблюдает феномен навязчивой политической озабоченностью. Это состояние напоминает обсессивно-компульсивную модель, при которой фигура политика становится центром навязчивых мыслей, повышенного возбуждения и непрерывного ментального контроля, захватывающего сознание человека.
По его словам, пациенты рассказывают, как политические мысли преследуют их весь день, вызывая бессонницу, раздражительность и гнев, который разрушает работу и отношения. Одна женщина призналась, что не может расслабиться на отдыхе с семьёй, потому что чувствует вину за возможность отдыхать, «пока Трамп на свободе». Для многих тревога переросла политику и стала способом взаимодействия с миром, формируя реакции ещё до осознанного выбора.
Сейчас эмоциональные рассуждения стали доминировать в политической культуре. Несогласие теперь воспринимается как жестокость, дискомфорт — как опасность. Когда люди связывают свою идентичность с политическими эмоциями, вызов этим эмоциям ощущается как атака на них самих. И эта закономерность проявляется во всём политическом спектре.