Всем известно, насколько велик и могуч русский язык, но даже он в условиях дешифровки и одновременной шизофренизации мирового пространства начинает постепенно ослабевать.
Пришлось принимать срочные меры по его защите, причем с обеих сторон: и снаружи, и изнутри.
Изнутри, конечно, легче: надо только преодолеть небольшие внутренние противоречия. На днях Государственная дума приняла в третьем чтении закон, запрещающий использование нецензурной брани в средствах массовой информации. Будь я депутатом, действие этого закона распространил бы и на иностранцев, а то очень уж они любят русский мат и активно заимствуют его у нас. Правда, правительство не очень поняло, что такое нецензурная брань, и попросило депутатов конкретизировать.
В сложившейся патовой ситуации с матом матерщинники могут свить гнездо прямо между ветвями власти. Остается только одно: утвердить список нецензурных слов и разместить их на всех доступных местах, включая уличные столбы и Интернет, чтобы каждый гражданин, и стар и млад, имел возможность ознакомиться с ним. Чтобы каждый, прежде чем брякнуть что-нибудь не то, мог убедиться в своей защищенности перед прокуратурой и Следственным комитетом.
А вот законопроект, запрещающий использовать отдельные иностранные слова, все еще в работе. Бороться с иностранным словесным мусором, который лезет во все щели, начиная с эсэмэсок и заканчивая ай-си-кью, гораздо сложнее. Поаськаешься с кем-нибудь пару недель, сам тявкать начнешь.
Причем нам не только подбрасывают свои словечки, которым и у нас замена есть, как авторитетно утверждает Жириновский, а начинают коверкать наш язык разными вторичными эрративами типа «Превед, медвед». Можно сказать, посягают на священные для нас слова — что одно, что другое.
А у самих-то что? Возьмем для примера самый что ни есть язык международного общения, унаследованный от самого Шекспира. Послушайте только, что они поют. А поют они «One way ticket». Подразумевают, что речь идет вроде как о билете в одну сторону, а сами горланят: «Один — путь — билет». Вроде как «один палка, два струна».
Вспомните, были люди, которые утверждали, что готовы выучить русский язык (и неграм преклонного возраста советовали это сделать) только за то, что им разговаривал Ленин. А что уж говорить о других, более веских причинах! Даже такое серое и безмолвное существо, как рыба, мы можем назвать десятками разных способов: рыбка, рыбочка, рыбонька, рыбина, рыбешка… Так у нас больше половины этих слов относится еще и к любимой женщине. А у англичан, немцев и «всяких прочих шведов» просто «фиш» и «фиш», хоть тресни.
Не подумайте только, что я противник социо-культурного многообразия, которое нас уже обогатило и еще, наверное, будет обогащать. Прижились же французские «сортиры», «туалеты» и прочие заведения, когда наши предки упорно и последовательно решали задачу по замене своих нецензурных слов.
Более того, есть такие иностранные заимствования, что их на язык положить приятно, подегустировать на досуге. Скажем, «сомелье». Может, конечно, оно не приживется, и наш великий, могучий его переварит. Но это уж как народ решит: нужен ему этот сомелье в обиходе или нет.
Ведь не только одними усилиями писателя Сумарокова удалось изгнать в восемнадцатом веке из русского языка такие слова, как «антишамбера» и «нактиш», население поддержало.
Но есть, есть чужеземные слова настолько неприятные, что так и хочется их выплюнуть. Ну, например, гаджеты. И, главное, непонятно, что за устройства скрываются за этими «гаджетами». Как, впрочем, и за «девайсами».
«Ну и гад же ты!» — так и хочется сказать креативному мерчандайзеру, который хочет тебе в…ть (может, слово и цензурное, но так, на всякий случай) таргетированный девайс.
Семен Семеныч
Осенило
● Застывшие в воздухе шутки провоцируют гололедицу смысла.
● Смех дисциплинирует дураков.
● Серьезный юмор — для людей, ответственных за смех.
● Если хоть однажды изменило чувство юмора, его уже не остановишь.
● В День смеха могут обмануть и бескорыстно.
● Когда ты пошутил, а люди не смеются, возможно, им и так неплохо.
Геннадий Малкин
Ведущий — Джангули Гвилава, E-mail: satira@mk.ru
