Очередной Каннский фестиваль открылся гала-премьерой биографического фильма «Монакская Грейс» («Grace of Monaco»). Режиссер картины — Оливер Даан, автор другого биофильма «La Via en Rose» о единственной и неповторимой Эдит Пиаф. Роль Грейс Келли играет Николь Кидман, пожалуй, самая «подходящая» для этого образа голливудская звезда, обладающая, так сказать, экранным аристократизмом. Кидман прилетела в Канны из Австралии, где она сейчас снимается в триллере «Стрейнджерленд». Ожидается, что она задержится в Каннах несколько дней, чтобы толкать премьеру в широкие народные массы киноманов и обольщать дистрибьюторов.
Возвращение Грейс Келли в образе Николь Кидман в Канны напоминало совсем не монарший бег с препятствиями под скандальный аккомпанемент. Конечно, скандалы для Канн не новость. Вспомним хотя бы фестиваль 2011 года, когда из Канн пришлось вытурить Ларса фон Триера, заявившего, хотя и в шутливом тоне, что он симпатизирует нацистам. Но никогда еще в истории каннских фестивалей скандал не касался своим крылом хичкоковских ворон фильма гала-открытия. Скандал сей многогранен. Он касается почти всего, даже содержания фильма, хотя его продюсер Пьер-Анж Ле Погам убеждает всех: «Мы любим Канны. Они для нас как драгоценный подарок». Он повторил эту фразу и в телефонном разговоре со мной.
Но любовь зла. Полюбишь и козла, в нашем случае, Харви Вайнштейна, фирма которого «Вайнштейн компани» должна выпустить «Монакскую Грейс» в американский прокат. «Свою» премьеру Харви намечает на лето.
И вот произошел недопустимый ляпсус. Устроители фестиваля забыли или «забыли» оповестить Вайнштейна, что открывают фестиваль именно тем же фильмом о Грейс. Вайнштейн пришел в неописуемую ярость. Дело было не только в том, что его обошли. Он противник той версии фильма, которую готовили для фестиваля. Его приговор, вынесенный этой версии, гласит: «Это, скорее, хичкоковский триллер, а не история принцессы, оказавшейся в золотой клетке». Права на «Грейс» Вайнштейн приобрел еще на Берлинском фестивале в прошлом году, и уже тогда возникли препятствия. Вайнштейн предлагал иную версию фильма. Режиссер Даан публично обматерил Вайнштейна и обвинил его в шантаже — хотите, мол, американский прокат? Тогда отредактируйте фильм по моим лекалам.
Пока Вайнштейн топал ногами и махал рукам, «Gaumont» и другие европейские дистрибьюторы решили использовать премьеру «Грейс» в Каннах в качестве трамплина для европейского континента.
Роль миротворца в этой свалке сыграла Николь Кидман. Недаром говорят, «шерше ля фам». Кидман дорога Харви в качестве кассового ледокола. А сейчас она сыграла в вайнштейновском фильме «Возмездие» («The Railway Man»). Кроме того, скоро на экраны выходит еще одно детище Вайнштейна фильм «Медвежонок Паддингтон». И тоже с ее участием. Кроме Кидман на Вайнштейна надавило и всесильное «Агентство креативных артистов», которое в данном случае выступило в качестве брокера прав на фильм. Наконец, Вайнштейн не дурак, он понимает, что успех «Грейс» в Каннах может сыграть роль в проталкивании этой ленты в Оскары.
Размолвка как и любой скандал служит рекламе, двигателю прогресса. Газета «Лос-Анджелес таймс» своим метанием грома и молний уже внесла солидный вклад в копилку успеха «Грейс».
Это касается и Канн и Вайнштейна. Последний — гроссмейстер скандальной рекламы. Так было с фильмом «Ли Дэниельс — камердинер» в 2013 году. Ссора Харви с «Уорнер Бразерс» принесла ему 117 млн долларов. И вообще, красный ковер в Каннах ловко скрывает овраги, по которым ходят. Наконец, в среду вечером на променаде Круазетт состоялась грандиозная вечеринка, которая «по духу и по стилю напоминала 60-е годы. Мистер Харви, Вайнштейн и его клика почли и премьеру, и бал своим присутствием. «В конце концов, хороший фильм это хороший фильм», — изрек свой очередной афоризм старина Харви.
Но места, отведенные семейству Гримальди в Каннах, пустовали. Правящая династия Монако, носящая ту блистательную фамилию, уже давно объявила фильм о принцессе Грейс «фарсом». В заявлении по поводу фильма, сделанном двором, говорится: «Княжеская семья не желает ни в каком виде быть ассоциированной с этим фильмом, который не имеет никакого отношения к реальности. Она сожалеет, что история была принесена в жертву чисто коммерческим целям». Коротко и ясно, как удар королевским хлыстом.
…В один прекрасный московский вечер в мастерской знаменитого художника и скульптора Зураба Церетели собралась интересная компания. В основном, деятели культуры и дипломаты. Как всегда радушный хозяин Зураб принимал высокого гостя — владетельного князя Монако принца Альберта, гостившего в России по приглашению российского президента.
Публика была многонациональной и поэтому роль тамады досталась мне, как единственному знающему русский и грузинский, английский и французский языки. Не буду скромничать — я тамада высшего класса и старой школы. Обычно, когда за столом собираются один грузины, тамада ведет себя достаточно демократично, не произносит назойливые тосты и не пытается споить гостей. Иное дело, когда застолье интернациональное. Тогда тамада ведет стол, словно большой дредноут, расцвечивая свои тосты как персидские ковры «по полной программе».
Поскольку за нашим столом сидела царствующая особа, я объявил, что все тосты будут произноситься сквозь его призму. Например, пьем за друзей в лице друзей Альберта, или за детей в лице детей Альберта и так далее.
Альберт, впервые столкнувшийся с грузинским застольем, был очарован и впечатлен. Я произнес проникновенные тосты за его отца и особенно мать Грейс. Воспел ее чарующую красоту и инкрустированную элегантность, цитируя вперемешку «Витязя в тигровой шкуре» Руставели и сонеты Шекспира. Альберт аж остолбенел. Такого он, видимо, не слыхал даже от своих царедворцев.
Наше застолье проходило в канун свадьбы Альберта. Посему случаю я воспел и его невесту словами персидских поэтов, приплюсовывая к ним экспромт о розах Шираза. Я пожелал ему наследника, достойного дела и отца. И, наконец, провозгласил тост за Монако — этот чудесный рай на земле, за воды, омывающие его берега, за небо, накрывающее его виллы и дом великих Гримальди, владетелей этой земной жемчужины.
Альберт очумел. (Обычно мы, грузины, в своей компании подобным словоблудием не занимаемся. Это считается признаком плохого вкуса и провинциализма.) В какой-то момент Альберт объявил, что приглашает меня в Монако на свою свадьбу и более того назначает меня ее церемониймейстером, генеральным тостмастером. Обращаясь к поверенному в делах Монако в Москве, Альберт сказал, чтобы тот позаботился о моей визе.
В ходе застолья, естественно, возникали паузы. Мы вставали из-за стола, прогибавшегося под тяжестью яств, разбивались на группки, осматривали творения Зураба, которые глядели на нас со всех стен (картины) и изо всех углов (скульптуры).
Вот тогда-то я и заговорил с Альбертом по поводу проекта кинофильма-биопика о его матери. Фильма и даже снятого материала к тому времени еще не было, но принцу создатели картины прислали сценарий. Его читали сам Альберт и его две сестры — дочери Грейс. Всем троим сценарий решительно не понравился. Они нашли его легковесным и не достойным памяти матери. «Он слишком голливудский», — говорил мне Альберт. А правящая монархия Монако не любила Голливуд. Принц Ренье ревновал свою жену к Голливуду, не к какому-либо актеру в частности, а именно к Голливуду, как к понятию, как к образу жизни. Недаром Грейс, чтобы не раздражать супруга, старалась держаться подальше от всей блестящей голливудской шараги. Раздражала Альберта и его сестер и Николь Кидман, «разведенная жена сайентолога Тома Круза», которую в своем последнем фильме Кубрик снял нагой.
Всего это я вспомнил в связи с Каннским фестивалем и хождением по мукам фильма «Грейс». Конечно, надо лично знать Альберта, чтобы лучше понять, почему ему не понравился фильм о его матери, почему он его даже не посмотрел, и почему его приглашение в Канны звучало как оскорбление, или еще хуже — как насмешка.
Мэлор СТУРУА, Миннеаполис.
