— Алекс, чем российская публика отличается от зарубежной?
— Музыка — интернациональный язык. Я выступаю в разных странах, иногда играю с музыкантами, которые говорят на другом языке, но мы понимаем друг друга с полуслова, точнее, с полузвука. Мелодия и ритм объединяют. Это как страсть, которую люди во всем мире чувствуют одинаково. Публика в мегаполисах — Нью-Йорке и Москве например — отличается от публики в небольших городах повышенной эмоциональностью. Но это связано с общим ритмом жизни, со скоростью жизни.
— Что помогло тебе за короткий срок добиться всемирной популярности?
— Может, харизма? (Смеется.) Для меня харизма — это наличие интеллекта и своего видения мира, я не из тех ребят, которые по утрам строят себе глазки в зеркале. А вообще не ожидал, что дебютный альбом «The Lateness Of The Hour» станет таким успешным, и я бы не сказал, что путь к популярности был коротким: пластинка вышла в 2011 году, но только прошлый стал для меня по-настоящему удачным. Это очень искренняя по музыке работа: в ней я соединил элементы тех жанров, которые мне действительно интересны, — соул, дабстеп, лаунж, джаз, блюз, немного рок-н-ролла.
— А чем от нее отличается пластинка «Three Hearts», вышедшая в прошлом году?
— Я использовал в ней больше живых инструментов. Это более личный альбом, который рассказывает о том, что происходило в моей жизни в последнее время. Я стал мужем, отцом, и альбом стал благодарностью за все произошедшее. Экспериментируя со звуком, мне было интересно, как можно сочетать электронные элементы, которые я уже использовал при работе над альбомом «The Lateness Of The Hour», с классическим, традиционным звучанием — гитарным и фортепианным например. Очень часто, чтобы создать нечто новое, нужно обратиться к истокам.
— В юности ты играл в инди-группах. Что такое инди-музыка, на твой взгляд?
— Это очень широкое понятие, которое может объединять несколько жанров. Оно, мне кажется, определяет не стиль, а подход к творчеству. «Indie» — от слова «independent» (независимый). Инди-музыканты — те, которые пытаются найти особый путь в творчестве, не боятся экспериментировать и при этом не попасть на радио, создают сообщества и лейблы. Интернет сегодня позволяет им продвигать свое творчество даже без хорошего менеджмента.
— Можешь вспомнить свои первые музыкальные впечатления?
— У отца была огромная коллекция джазовой музыки. Кроме того, в детстве мне посчастливилось не раз бывать и на его джазовых концертах, и на выступлениях других артистов. Я много слушал радио, старые пластинки. Мне нравилось изучать историю музыки разных лет, «ловить» мелодии, и если бы я родился в начале XX века, я бы, наверное, сочинял фортепианную музыку. Чуть позже я увлекся электроникой, стал придумывать, как можно соединить мелодическую составляющую с электронной. И все же мой любимый жанр — соул, хотя были и другие, интересные мне, — панк-рок, хип-хоп, блюз.
— В этом году ты успел поработать с другим успешным английским музыкантом Джоном Ньюманом, который, кстати, был номинирован на «Грэмми», хотя и не получил статуэтку. Расскажи о вашем тандеме.
— Мы сделали совместный трек «Rudimental». У нас много общего в видении музыки. Иногда меня спрашивают, нет ли между нами конкуренции? Мне становится смешно. Во-первых, он популярнее, а мое творчество более специфично, во-вторых, у каждого свой путь. Я искренне радуюсь его успехам, а он, я надеюсь, — моим. Мне интересны коллаборации. Не думаю, что музыканты в Британии вообще сейчас соперничают между собой, наоборот, они стараются объединяться, работать вместе, придумывать новые идеи. Конкуренция существует между лейблами, а не артистами.
— Несколько лет назад у тебя был роман с Эми Уайнхаус. Она как-то повлияла на тебя в музыкальном смысле?
— Она была невероятно талантливой. Когда мы познакомились, я только начинал свой путь, и она очень сильно вдохновила меня своим творчеством, той энергией, которая была в ней. Мне жаль, что ее не стало.
