С Андреем мы познакомились года полтора назад на одной творческой тусовке в пиар-агентстве, где он тогда занимался продвижением музыкантов. Кто-то попросил почитать, и он озвучил отрывок из своей книги «Спички». Название говорящее: это короткие, острые, хлесткие, смелые зарисовки из жизни. Цепляют в них не только точно подобранные фразы, самобытный стиль, но и предельный градус искренности. Собственно, предыдущая книга Орловского так и называется — «Искренность».
За долгие годы, проведенные в нескончаемом поэтическом туре по России и странам СНГ, поэт привлек к себе внимание. Если оценивать по соцсетям, это более 50 000 читателей. Он не проводил в одном городе больше месяца, но в какой-то момент поселился в Москве, где и возникло сообщество. Название, по словам Андрея, сокращается до «ЖЫ» и становится позицией. Какова она, как складывается история проекта и какое отношение к нему имеют музыканты и музыка в целом, Орловский рассказал в интервью «ЗД».
- Любопытно, что книга получилась эклектичной. В ней есть тексты и молодых, еще малоизвестных авторов, и ставших уже легендарными персонажей — Бориса Гребенщикова, Глеба Самойлова, Дианы Арбениной, Ильи Черта. Каково было с ними взаимодействовать?
- Понятно, что они не подавали никаких заявок, редакторы сами приглашали их принять участие в проекте, показывали примеры верстки, рассказывали об истории и идеологии «ЖЫ». Но ни с кем из них не возникало проблем. Проблемы были при общении с представителями журнальной литературы, с теми, кто, описывая свою деятельность, говорит «профессионально занимаюсь поэзией». От них исходило (и до сих пор исходит) много негатива и неконструктивной критики, но ни на нашу уверенность в необходимости своего дела, ни на боевой дух в редакции они не влияют.
- Я знаю, что ты слушаешь много музыки. Какое воздействие она оказывает на тебя как на поэта? С момента выхода поэтического триллера «Обрыв» прошло уже больше четырех лет — планируешь ли какие-то новые музыкальные эксперименты?
- Наблюдая за современниками, несколько лет назад я пришел к тривиальному выводу: музыка упрощает восприятие любого текста. Есть люди, которые пишут возмутительно глупые, наивные, откровенно плохие стихи, но в сочетании с мелодией они вдруг начинают звучать — и звучать очень даже неплохо. Но это подделка: сильный текст должен задевать за живое сам по себе, без музыки и даже без голоса. Талантливо написанное стихотворение пробивает тебя насквозь, даже если ты читаешь его с листа или экрана. Как раз с того момента, когда мы с Сергеем Актушем и Эдиком Быковцом закончили работать над «Обрывом», я ищу композитора для следующего альбома. За это время пробовал работать со многими, но так и не нашел пока нужные мне звучание и подход, так что, скорее всего, буду делать все сам — как минимум учиться работать в секвенсоре (программа для создания музыки. — Прим. авт.).
- Поэт по своей натуре — индивидуалист, одиночка, даже если и вступает в какие-то отношения с социумом. Ты сам, уйдя, когда тебе было 15, из дома в Херсоне, отправился в открытое плавание по городам и весям. Декорации менялись, вокруг тебя появлялись разные люди, но ты так или иначе оставался сам по себе, а потом вдруг решил создать поэтическое сообщество, по сути — большую семью. Зачем тебе это было нужно?
- Владимир Набоков сравнивал мировую культуру с кровообращением в человеческом теле. Если какую-то часть изолировать, то она отмирает. Этим примером он иллюстрировал положение дел в советской литературе: она была замкнута в своем «гетто», не была связана с всемирной, и происходило вырождение. Согласен, что большинство поэтов — индивидуалисты, но очень важную роль играет культурная атмосфера, в которой ты находишься. В какой-то момент я понял, что самые талантливые люди, которых я встречал во время своих метаний по городам, никак не интегрированы в существующее литературное пространство — либо потому, что им там не рады, либо потому, что они сами не хотят в него вписываться. Им нужна была своя площадка: так и появились «Живые поэты», платформа для добровольных аутсайдеров, для деклассированных элементов, для неудобных, острых и свободолюбивых.
- Строительство такой платформы — тяжелый труд, связанный с организационной деятельностью. Тебя как человека творческого это не убивало? Оставался ли «воздух» для своего творчества?
- Очень важная тема, мне давно хотелось об этом поговорить, если честно. Слово «убивает» оправданно, но я не хотел бы его употреблять, оно пугает меня. На протяжении последних двух лет, за которые я опубликовал только два-три своих стихотворения и несколько десятков журналистских статей, не имеющих отношения к литературе, за которые не написал ни одного эссе, мне в каждый момент приходилось делать выбор в пользу организационно-менеджерской деятельности перед моим творчеством. Иначе «Живых поэтов» бы не было, не сформировалась бы та среда, в которой теперь могут комфортно существовать и развиваться те люди, о которых говорилось выше, да и я сам.
Сейчас появилась возможность вернуться к творчеству. Скоро я открою большой сетевой проект — он будет называться «Репортаж изнутри». Эссе, стихи, критика — это опыт эмоциональной реакции на реальность, новости, осмысленные поэтом. Кроме того, почти готовы две книги: хотя у меня не было времени на выступления и общение со своими читателями, все эти два года я продолжал писать в короткие ночные часы. Осенью выйдет одна из них — переиздание «Спичек». Я понял, что этот сборник писем любви представляет собой, уже после ее выхода и после тура в ее защиту. Поэтому я хочу убрать из книги несколько глав и дополнить большим количеством свежих.
Вторая книга — совершенно другая. Это обратная сторона светлых и добрых «Спичек» — грязный, рефлексивный, черный русский роман. История охватывает нескольких бессонных рабочих дней, слипшихся в одни кошмарные сутки. Ближайшие культурные референсы — «Записки из подполья» Достоевского, «Москва–Петушки» Ерофеева, «Путешествие на край ночи» Луи-Фернанда Селина, «Тропик Рака» Генри Миллера…
- Выходит, что «ЖЫ» — это новая творческая формация. А как она взаимодействует с окружающим миром, насколько открыта реальности? Резонирует ли то, что пишут эти люди, с происходящим вокруг?
- Я точно знаю, что это живые стихи: они написаны живым языком, в них говорится об актуальных проблемах, они понятны современному читателю. Среди авторов проекта почти нет людей, которые сознательно осмысливают в своем творчестве политические или социальные реалии. Их стихи — метафоричные, странные, отражающие атмосферу времени и настроения, витающие вокруг, но без лозунгов и «маяковщины». Я много думал над определением того, что объединяет между собой «Живых поэтов», но так и не нашел точную формулировку. О нашей книге я бы сказал так: современная поэзия — это не только участники проекта «ЖЫ» и не только авторы нашей антологии. Но о них, до сих пор обделенных вниманием и игнорируемых литературным сообществом, больше не говорить нельзя.
- Какова сегодня роль поэзии? Что с ней происходит?
- Роль поэзии неизменна: поэт — это тот, кто говорит о вечном, пропуская это через личное, проводник между ноосферой и языком, человек, по определению Артюра Рембо, «абсолютно современный». Во все времена поэзия ищет актуальную форму, и сегодня в этих поисках она дошла до того, что ей, на мой взгляд, уже не хватает книг, концертов или социальных сетей. Она прорывается дальше, в медиа, видео, художественное искусство, экспериментальный театр, рэп и так далее…
- Кстати о рэпе. В последнее время он становится все более популярен, но это далеко не всегда положительный показатель, потому что сама природа жанра искажается. Если изначально тексты хип-хоп-исполнителей отличались глубиной, остротой, то сегодня главное во многих из них — просто стеб. Причем высмеивает молодежь, как точно подметил в недавнем интервью лидер группы Lumen Тэм Булатов, все что угодно — и смертельные болезни, и войну… А иногда просто используют абсолютно пустой набор слов. Не страшно ли заниматься поэзией в стране, где национальным героем для тинейджеров стал Face?
- Я не считаю ни Фейса, ни многих других рэперов поэтами. Но все-таки среди хип-хоп-исполнителей поэты есть, например Loc-Dog. Его нельзя назвать тонким или изящным, но он читает о наболевшем, его тексты вызывают резонанс, задевают за живое. Иногда он произносит такие строчки, которые могли бы стать эпиграфом к книге о поколении. Разве это не поэзия? Параллельно, конечно, существует рынок, массовая культура, выдающая себя за искусство. Не думаю, что «Живые поэты» станут ее частью. Может быть, кто-то, конечно, просочится туда — будет интересно наблюдать, что тогда случится дальше. Но могу гарантировать: ни один автор не попал на страницы вышедшей книги только потому, что он популярен. Мы отказывали очень известным людям, единственное, что интересовало редакторов на этапе формирования книги, — это тексты и ничто другое.
- Эта книга для тебя — начало чего-то нового или точка в конце определенного периода?
- Из тех людей, с которыми мы вместе начинали в 2007 году, по-прежнему пишут стихи только два или три человека. Остальные умерли — либо физически, либо поэтически, не найдя себе места в литературном мире. Во время работы меня поддерживало ощущение того, как за спиной незримо стоят люди, которые, выйди этот сборник на несколько лет раньше, возможно, прожили бы жизнь по-другому. Поэтому, с одной стороны, эта книга — точка, памятник тем талантливым людям, которые не добрались до этой весны, с другой — я прекрасно понимаю, что для многих молодых поэтов она станет началом пути.
- Что сформировало тебя как личность? Какие воспоминания или события?
- Я люблю задавать этот вопрос людям, спрашивать про «ключевые воспоминания». Вот одно из моих: 2001 год, Херсон. Каждую неделю меня до кровавых соплей избивают одноклассники — вшестером или всемером, толпой, потому что «слишком умный». После нескольких месяцев травли я взял кусок арматуры и провел целый день в туалете: вылавливал их по одному и калечил. С тех пор к репутации умника добавился почтительный страх, и до окончания школы я находился в этой приятной и неприкосновенной позиции.
Еще одно: зима 2010-го, Харьков, один из первых концертов. Я сижу на лавочке, в месте, где сливаются реки Харьков и Лопань, и чувствую — в конкретной последовательности слов — «как сквозь ворота обычного понедельника осень вступает в права». Этот момент считаю точкой отсчета в своей личной поэтической хронологии.
Еще: сентябрь 2015-го, Одесса. Я только что развелся и обнаружил, что после пяти лет отношений по любому вопросу у меня есть два противоположных мнения: то, что я привык говорить вслух жене, и то, что я думаю на самом деле. На внутреннюю ревизию ушли ящик виски, камень гашиша размером с кулак и 30 дней, проведенных в квартире друга. Из Костиного дома я выходил другим человеком — тем, кто не говорит, что пишет, а пишет, тем, кто не ноет, что «работа мешает литературе», а работает, тем, кто знает своих чертей в лицо, воспринимает их как часть собственного «я» и готов вести с ними диалог. Я уверен, что могу вспомнить еще несколько ключевых точек, но, думаю, и этих достаточно.
- Творческие люди часто страдают прокрастинацией и не доводят начатое до конца. Так или иначе у тебя получается все задуманное. Как удалось укрепить свой внутренний стержень?
— Я люблю Иосифа Бродского, хотя считаю, что он вредный поэт. У него поразительная в своей вирусности образная система, и, когда ты читаешь его произведения, она атакует твою собственную. В этой схватке мало кто способен победить — по стихам поэта всегда видно, если он недавно читал Бродского. Иногда это даже парализует, когда приходишь к тому, что написать лучше все равно не получится. Например, после прочтения «Путеводителя по переименованному городу» работа над моей книгой-эссе встала на два месяца. Как бы то ни было, главное, чем я обязан Бродскому, — это одна цитата Николая Пунина, которую Иосиф Александрович очень своевременно ввернул в каком-то интервью: «Главное — не терять отчаяния». Я — перфекционист, я никогда не удовлетворен окончательно. За что бы ты ни боролся — весь смысл в самой борьбе.
