Герой Цусимы
— В 1972 году я приехал в Россию впервые и ужаснулся, как много здесь разрушений. Но не от войны, а от многолетнего равнодушия властей и общества к историческому прошлому. У нас, у потомков первой русской эмиграции, свой взгляд на эту проблему… Мне очень интересно читать лекции на факультете журналистики в МГУ, студенты задают неожиданные, порой парадоксальные вопросы, и этот диалог мне дороже всего.
— Студенты знают о вашей родословной и о судьбе вашего деда?
— Кто интересуется, тот осведомлен. Я потомок царя Цусимы. Мой дед, Аркадий Небольсин, заменил погибшего в сражении капитана, и ему удалось вывести знаменитый корабль «Аврора» из окружения и доставить его в Петербург. Он получил за свой поступок медаль от царя, и в честь деда был назван какой-то полуостров. Но в результате его отблагодарили пулей. Троюродный брат деда — Небольсин — стал основателем технического образования в России. В Санкт-Петербурге работает музей его имени.
— В каком возрасте встретил революцию ваш отец?
— Ему было 17 лет. Он только что закончил кадетский корпус. И тут на него обрушилась трагическая гибель отца. Это было в Финляндии. Моя бабушка после гибели мужа решила, что возвращаться в яростную, взбунтовавшуюся Россию — опасно, взяла сына и дочь и уехала в Европу, а потом в Америку, где хорошо знали о заслугах адмирала Небольсина: он не раз бывал в Америке и работал при посольстве России. Мой отец с блеском закончил Гарвардский университет и стал инженером, прекрасным специалистом по очистке воды. Ему доверили, например, ремонт римского водопровода, «сработанного еще рабами Рима». И, представьте, старинный водопровод довольно хорошо действовал, лишь нуждался в очистке и модернизации.
В 1989 году инженер Ростислав Небольсин побывал в Петербурге по приглашению Фонда культуры, встретился с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым и предложил свои услуги по очистке Невы, но продолжить сотрудничество, увы, не удалось: к тому времени инженеру Небольсину было уже 90 лет. Вскоре он умер.
— У отца остался прекрасный и очень ценный архив. Он завещал его Родине. Я подыскиваю место, куда бы его передать, чтобы русские инженеры изучили богатейший опыт отца.
Предки на одной качались ветке
— Род Небольсиных себя прославил. Мы помним прекрасного дирижера Большого театра Василия Небольсина. А с материнской стороны кто ваши предки?
— Моя бабушка — праправнучка декабриста Пущина. Мои родители хотели, чтобы их дети оставались русскими. С самого детства мы говорили дома только по-русски, хотя няни у нас были англичанки. Мы во многих странах успели пожить. Я родился в Швейцарии, живал в Португалии. Кстати, нахожу, что португальцы очень похожи на русских.
Моя бабушка Небольсина говаривала: «Я хочу жить только в России». А в революционной России расстреляли нескольких моих дядей: они не захотели покинуть Россию и получили за преданность Родине пулю. Мой дед Пущин был ландшафтным архитектором. Свои усадьбы во Франции он превращал в маленький Версаль.
— Русскому боярину всё нравилось в Париже?
— Да что вы! Дед был в ужасе от уродства Эйфелевой башни, металлическое зрелище в ту пору напоминало сегодняшнее восприятие памятника Петру I Зураба Церетели. Я тоже считаю памятник не очень удачным для городской среды. Почему бы не поместить его на берегу моря? Это было бы соизмеримо.
Набоков смеется
— Я сперва учился в американской школе, но ходил в русскую воскресную. 10 лет изучал музыку. Многие считали, что я должен стать музыкантом.
Учился в Гарвардском университете. Одним из моих преподавателей был Владимир Набоков. Его пушкинский курс, его лекции, записанные мною, я хочу расшифровать и напечатать. Знаменитый писатель очень хорошо «разбирал» Пушкина и Гоголя.
— Почему-то кажется, что Набоков в общении был человеком желчным.
— Да нет. Со студентами он оставался веселым, жизнерадостным.
— По романам этого не скажешь.
— Я знаю. Но в общении он был открытым. Очень любил Пушкина, а потому его вдохновенный рассказ о поэте был искренним. Правда, не всё в Пушкине он любил. У него были свои заскоки. А Достоевского, например, он ненавидел и говорил о нем, что это второстепенный писатель плохих классических романов. Набоков ко мне был очень добр. Его ритуал прихода в университет выглядел странным и забавным. Набоков шел в класс, как на легкую прогулку, а его жена Вера Евгеньевна несла за ним все принадлежности для лекции: записи, планы, книги. Вера Евгеньевна была очень строгой особой и наводила порядок во всем. Занятия в университете проходили неформально.
— Звал ли Набоков студентов к себе в дом?
— У него был не дом, а квартира. В Швейцарии, когда я приезжал к своей тетушке Кадакузиной, урожденной Нарышкиной, то вновь встречался с Набоковым. Он в это время жил в гостинице. В деньгах он тогда не нуждался. Охотился за бабочками, ловил их такой сеточкой. В его коллекции были очень красивые бабочки. В гостиничных апартаментах он меня и принимал.
Чуть-чуть о пошлости
— Какой теме вы посвятили свою докторскую диссертацию?
— Я написал о пошлости (смеется). Так что я специалист по пошлости. Слово «пошлость» и сама концепция этого понятия чисто русского происхождения.
— Это не мешает пошлости бытовать во всем мире. Просто в России она нашла философское и языковедческое обоснование.
— Пошлость появилась в мире в эпоху всех революций, начиная с французской, — и политической, и индустриальной, и научной, и прочих революций. О ней заговорили с приходом новых буржуа. Их взгляды, их ценности Бердяев называл духовной пошлостью. Я большой поклонник Бердяева, хотя далеко не всё у него одинаково люблю. Мой дядя тоже его знал и стремился пригласить к себе в Америку, но Бердяева это не привлекало. Мой дядя «поймал» его в тот момент, когда Бердяев старался себя и всех уверить, что в России скоро всё будет нормально… Непростительная мечтательность. Мой отец позднее помог Бердяеву основать очень интересный художественный журнал «Третий час».
— Вы определили, откуда ноги растут у пошлости?
— Пошлость процветает на бездуховности. Пошлость — это грубый материализм. Отсюда бестактность. Американская дама как-то пришла в гости к моей бабушке и бесцеремонно спросила: «Сколько у вас комнат?» Бабушка смолчала. Гостья назойливо повторила: «Где же ваши спальни?» И бабушка сделала царственный жест руками: «Всюду». Та замолчала, а была у бабушки только одна комната. Пошлость — еще и грубая и безвкусная жадность до денег. Я уважаю тех, кто много работает и много получает. Жизнь без денег не продолжится. Но пошлость — это вульгарность нувориша. Ужасные дачи новых русских. Всё в них кричит о достатке и безвкусице. Почему-то загородные дома у них обязательно трехэтажные.
Когда-то среди критиков Гоголя ходило мнение, что он создал пошляков. Гоголь настолько гениальный художник, что даже отрицательные фигуры в его произведениях получают от автора какое-то обаяние. Если вы назовете меня Чичиковым, то я на вас не обижусь. Потому что я тоже всюду езжу, говорю о каких-то памятниках. Чем они не мертвые души?
Кто спасет нашу провинцию?
— Ирония на свой счет — свойство добрых людей.
— Добрыми и наивными были мои родные. Они не убегали из России — их заставили остаться в Европе, куда они выезжали совершенно легкомысленно, без вещей, оставив дома всё свое состояние и достояние. Зашили какие-то драгоценности в куклы моих тетушек. Всё это очень грустно. До 39-го года эмигранты жили надеждами, что они еще вернутся, сидели как на иголках: «Когда же домой?» После войны стало совершенно ясно, что мы уже никуда не поедем.
— Но вы в 72-м году все-таки поехали в Россию!
— Я совершил этот грех, нарушил обет моих родных. Их неприятие советских русских доходило до абсурда: они не захотели встречаться даже с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым. Меня старались уверить перед моим первым визитом в Россию, что это совсем другая страна. Дескать, всё разрушено и невосполнимо. И когда я всё увидел собственными глазами, то понял: всё здесь гораздо сложнее. Я был профессором в университете и отправился на экскурсию в Россию вместе со своими студентами. И сразу попал на съезд Всероссийского общества охраны памятников. И там я услышал крик художника Ильи Глазунова: «Скорее нужно спасать Москву!» Он тогда боролся с главным архитектором Москвы Посохиным, который задумал ужасный план очистки Москвы от старинных построек. Калининский проспект — его детище — раздавил старинные кварталы. Его «прорубили» до самого Кремля.
Несколько лет спустя в Америке мы создали Американское общество по охране памятников культуры в России. Оно до сих пор действует. Так, мы в течение нескольких лет помогаем финансово обществу «Сельская церковь». В Тверской области есть церкви в аварийном состоянии, они очень скоро превратятся в развалины. Их спасение, их консервацию мы из Нью-Йорка не потянем. И все-таки мы помогли большой церкви около города: крышу поставили, починили колокольню, восстановили окна… Я только что побывал в Кашине, в Калязине… Вспоминаю смешной пассаж. Когда в первый раз вернулся из России в Америку и начал выступать со своими впечатлениями, многие открыто говорили, что я просоветски настроен. И один очень авторитетный православный священник должен был меня выручать: он дал гарантию, что я не шпион. Но постепенно и в нашей среде крепла надежда, что у России есть будущее.
Мы и принц Уэльский
— Мне говорили, что вы знакомы с принцем Чарльзом.
— Английской культурой я заинтересовался еще и потому, что у меня есть со стороны отца английские корни. Принц Чарльз много лет назад начал экологическое движение. Это очень близко моему сердцу. Он написал прекрасную книгу «Видение Британии». Эту книгу мы стараемся перевести на русский. Принц Уэльский умеет наживать себе врагов. И они всеми средствами старались и стараются отвлечь его от главного призвания. А оно у него не в том, чтобы ходить и гладить людей по голове, а заниматься спасением культурных ценностей. Принц Уэльский основал институт, где работает очень много талантливой молодежи. Институт чем-то похож на академию художеств Глазунова.
Так вот, меня позвали в институт принца Чарльза. Я рассказывал студентам о Москве, о Лужкове, о наших общих друзьях, показывал хорошие диапозитивы. В этом году я опять побываю в институте принца Уэльского.
Я устал от модернизма — и в музыке, и в живописи, и в архитектуре. Целый век тянется этот модернизм. Наскучил! И вот почему я не очень признаю Игоря Стравинского. Я его лично знал. Он даже сказал моей учительнице по моему адресу комплимент, дескать, у меня большие музыкальные способности. И тем не менее после «Весны священной» я не могу переносить музыку Стравинского.
Аркадий Ростиславович — во всем поклонник старины. Он считает себя убежденным монархистом, но монархия его устраивает только обновленная. Много путешествует, влюбляется в нетронутые ландшафты, вечно озабочен спасением всего, что гибнет от людского равнодушия. Наверное, занятость глобальными проблемами и «мировая скорбь» помешали ему найти свой женский идеал. Аркадий Ростиславович Небольсин — холостяк. Возможно, убежденный. Не станем гадать. На земле много иных удовольствий.
