Раскрыта тайна предсмертной записи Николая Гумилева

«Он должен был идти по линии наибольшего сопротивления»

15 апреля исполнилось 135 лет Николаю Гумилеву. Один из главных поэтов Серебряного века, он всей своей жизнью и смертью явил невероятные мужество и отвагу: покорял дикие места в Африке, храбро сражался на фронте Первой мировой войны и, наконец, не побоялся противостоять набирающей силу тоталитарной системе. И все же в памяти его божественные стихи об «изысканном жирафе», «шестом чувстве» и «заблудившемся трамвае». Автор биографии Гумилева, поэт, переводчик, критик Валерий Шубинский в интервью «МК» рассказал, почему Гумилев шел по линии наибольшего сопротивления, о его странствиях, отношениях с Ахматовой и трагической гибели.

«Он должен был идти по линии наибольшего сопротивления»
Николай Гумилев в старших классах гимназии.

— В стихотворении «Память» Гумилев пишет о нескольких своих ипостасях: ребенке, поэте и воине. Можно ли сказать, что он прожил три жизни?

— Все гораздо сложнее. Гумилев говорит, что этими жизнями все не исчерпывается. Они лишь сменяющие друг друга образы. «Мы меняем души, не тела». Его «я» не тождественно всем этим ипостасям. К тому же ребенок и есть истинный поэт, «словом останавливающий дождь». Тот же, кто «повесил вывеску поэта», являет собой ложный образ. Это отсылка к Бальмонту, на дверях квартиры которого, как у дантиста или адвоката, висела табличка «К.Н.Бальмонт. Поэт», что вызывало насмешки у современников. Для Гумилева такой жизненный выбор в его зрелый период был невозможен — поэт не должен требовать для себя каких-то привилегий, говорить, что «жизнь — его подруга, коврик под его ногами — мир», не должен возвышать себя над остальными людьми. Это человек, который принимает на себя все то, что несут все: и счастье, и несчастье. Жить со всеми, умереть со всеми, но — оставаясь поэтом. Когда начинается война, Гумилев уходит на фронт, когда в стране случается революция и начинается жесткая политическая борьба, Гумилев принимает участие в этой борьбе и погибает. С другой стороны, он реализует себя не только как поэт, но и как путешественник, как человек действия: «Я люблю избранника свободы, мореплавателя и стрелка». Это та третья жизнь, которую он выбрал.

— Вот почему Гумилев говорил Одоевцевой, что ему вечно тринадцать лет и он всегда идет по линии наибольшего сопротивления?

— Надо понимать, что сквозной сюжет жизни Гумилева — история гадкого утенка. Он не был человеком, которому все давалось легко. Есть два типа художников — Моцарт и Сальери, если мы говорим о Сальери не как о завистнике-отравителе, а как об особом типе творца. Моцарту все дается легко и сразу, он платит за это, но по-другому, своей жизнью, судьбой, а не методической работой. Вот Мандельштам в какой-то степени был Моцартом. Хотя на теоретическом уровне говорил о необходимости труда и сальерианстве, но жил как Моцарт. А Гумилев — это Сальери, человек, который всего достигает трудом. Его постоянно недооценивали. Он провел детство в Царском Селе, которое в то время было довольно обывательским местом, хотя и овеянным славными воспоминаниями. Гумилев был неловкий, некрасивый, плохо учащийся юноша, удобный предмет для насмешек. Вспомните хотя бы письмо Гиппиус Брюсову о первой встрече с Гумилевым. Она язвительно пишет о юноше, который к ней явился «с глазами судака». Его обзывали декадентом. Но Гумилев заставил себя уважать. Он едет в Париж, где слушает лекции в Сорбонне, а вернувшись в Россию, издает сборник «Романтические цветы», печатается в журнале Брюсова «Весы», постепенно входит в литературу, в первый ряд известных молодых поэтов. Гумилев доказывает всем, что чего-то стоит, и так на каждом этапе. У него не было выбора. Он должен был идти по линии наибольшего сопротивления.

— Поэтому и отправился в Африку?

— Гумилева интересовал мир первых, доисторических людей. Когда в 1919 году разным авторам предложили придумать сцены на исторические темы, он написал «Охоту на носорога». Для него этот доисторический период оказывается самым важным, потому что тогда человек становится самим собой. В Африке Гумилев нашел такой мир первоначальных чувств. Там человек только-только вышел из доисторического существования, оно в памяти, а рядом огромный мир еще не истребленной дикой природы. Примечательно, что Гумилев едет в Абиссинию (Эфиопию). Это была на тот момент чуть ли не единственная неколонизованная африканская страна, да еще и с древней историей, имеющая самобытную цивилизацию. В России тогда очень интересовались Абиссинией и предпринимали робкие попытки начать там собственную политическую игру. Гумилев отправляется туда сначала как дилетант-охотник, а последнее его путешествие финансирует уже Академия наук. Гумилев привозит целую коллекцию, которая сейчас хранится в Кунсткамере и составляет небольшую, но заметную часть африканского фонда. Исследовательская работа интересовала его как очередное приключение. Хотя он пытался ею серьезно заниматься, даже рылся на помойках в Эфиопии, записывал песни, посещал места, где практически не бывали белые. Например, в Шейх-Гуссейне — мусульманской святыне в Южной Эфиопии. Гумилев побывал и на краю экваториального леса, где жили людоедские племена. Хотя, естественно, он туда не заходил.

1913 год. Гумилев работает над «Африканским дневником».

— Зато отправился на фронт Первой мировой войны…

— Причем добровольцем. Гумилев же был освобожден от военной службы по здоровью (из-за косоглазия). В нем было ницшеанство, культ войны как рыцарского занятия, опасности, которая поднимает человека над собой. В этом отношении он соотносил себя с итальянским писателем Габриэле Д'Аннунцио. Гумилев уходит на войну вольноопределяющимся. То есть фактически рядовым, а в итоге получает два «Георгия», и его производят в офицеры.

С Анной Ахматовой и их сыном Львом.

— Не могу не спросить об отношениях Гумилева и Ахматовой. Как два великих поэта воспринимали творчество друг друга?

— С одной стороны, между ними были отношения, закончившиеся браком, который оказался неудачным. С другой, с первой их встречи, когда ей было четырнадцать, а ему семнадцать, начался творческий и человеческий диалог двух необыкновенных людей и очень разных поэтов. Он продолжался и после того, как они расстались. Сначала Гумилев был влюблен в Ахматову как в женщину, восхищался ей как человеком, а она с ранней юности была очень незаурядной личностью. Однако Гумилев долгое время ничего не ожидал от нее как от поэта. Но когда она родилась как большой поэт, он сразу это понял и оценил.

— А правда, что после стихотворения Ахматовой «Муж хлестал меня узорчатым,/Вдвое сложенным ремнем...» начали говорить, что Гумилев и вправду избивает Ахматову, и он отчаянно пытался доказать, что это не так?

— Гумилев очень нервно относился к тому, что стихи Ахматовой воспринимаются как автобиографические. Это и было так. У всех возникало ощущение, что эта женщина бесстрашно обнажает свою душу, открывает свои жизненные тайны. На самом деле в ее ранней поэзии присутствует сложная игра, и героиня стихов Ахматовой — далеко не всегда она сама. Понятно, что Гумилев как человек, находящийся рядом с ней, такое отношение к ее лирике воспринимал болезненно. Одоевцева пишет, что Гумилев, приводя строчки Ахматовой «Отними и ребенка, и друга, и таинственный песенный дар», сокрушается: «Как она может так писать о нашем ребенке». Вообще отношения между поэтическим текстом и личным опытом человека — это очень болезненная тема…

— И Ахматова, и Гумилев принадлежали к акмеистам, причем Гумилев возглавил это течение. Насколько оно для него было важно?

— Гумилев придавал акмеизму большое значение. Это была очень важная реакция на символизм, попытка возвращения к материальности, к вещности. Многие молодые поэты этого поколения, которые не входили в состав акмеистов, совершали такой же поворот. От символизма было два пути: в акмеизм или к самовитому слову — в футуризм. То, что Гумилев принял на себя функции организатора и руководителя акмеистического движения, важно, потому что он был очень футурологически чутким человеком, не только большим поэтом, но и великим критиком.

— Много говорят о его противостоянии с Александром Блоком. Как они относились друг к другу?

— Гумилев к Блоку относился с благоговением, хотя литературно они находились в противоположных лагерях. У Блока отношение к Гумилеву было сложное, но не всегда враждебное — литературное противостояние, сочетавшееся вполне с личным уважением и симпатией. Однако в последний год жизни их поссорили в ходе борьбы за влияние в Союзе поэтов.

— А вот с Максимилианом Волошиным Гумилев даже стрелялся из-за поэтессы Елизаветы Дмитриевой, скрывавшейся под псевдонимом Черубина де Габриак. Что там была за история?

— Черубина была не очень адекватной девушкой, и у нее были ложные воспоминания. Она передала Волошину, что Гумилев якобы грубым образом рассказывает о подробностях своего романа с ней. Волошин дал пощечину Гумилеву, что означало вызов на дуэль. Вообще, обычай дуэли всю вторую половину XIX века существовал только в офицерской среде. Причем для офицеров он был даже легализован. Закон допускал для них дуэль по решению суда чести полка. В этом случае они не подлежали уголовной ответственности. А в среде интеллектуалов мода на дуэли возникла в начале XX века как стремление противопоставить себя мелкобуржуазному миру и плебейской этике прогрессистов, попытка играть в людей пушкинской эпохи. Так, Брюсов вызывал на дуэль Андрея Белого, Мандельштам — Хлебникова. Понятно, что по кодексу чести дуэли между ними не были возможны, потому что Брюсов и Мандельштам — разночинцы, выходцы из купеческого сословия. Это было самоутверждение людей искусства, которые воспринимали себя как новую аристократию духа. Как правило, эти дуэли никакого кровавого разрешения не имели. Это была некая игра, в которой участвовал и Гумилев.

— Говорят о бесчисленных романах Гумилева. В какой степени его можно назвать донжуаном?

— Женщин в его жизни действительно было много. Он увлекался. Видимо, серьезные отношения его связывали, например, с танцовщицей Татьяной Адамович, с актрисой и художницей Ольгой Арбениной-Гильдебрант, часто случались и мимолетные романы. Последнее его свидание должно было состояться с Ниной Берберовой. Берберова все, что касается Гумилева, постаралась максимально мистифицировать. Она описывает их отношения в таком духе, что он за ней ухаживает, а она остается холодной и непреклонной. При этом зачем-то целыми днями ходит с ним по городу и, когда его арестовывают, передает ему в тюрьму пирог. Одно с другим не сходится. Свидание с Берберовой, на которое Гумилев возлагал большие надежды, было назначено на пятое августа 1921 года, но третьего его арестовали.

— Октябрьский переворот 1917 года, который Гумилев едва ли мог принять, он встретил за границей. Почему решил вернуться?

— Многие забывают, что в России у него оставалась Ахматова, которая тогда еще была его женой, и сын. Кроме того, Гумилев не очень понимал то, что происходит. Был у власти какой-то Керенский, теперь какой-то Ленин. Во все это он не вдавался, хотя чувствовал, что происходят какие-то неприятные вещи. Адамович вспоминает, как Гумилев говорил ему: «Я был в Африке, охотился на львов, переправлялся через реку с крокодилами и решил, что большевики уж точно не страшнее». К тому же никто особенно Гумилева за границей не оставлял. Чем ему там было заниматься? Его командировали в Салоники. До них он не доехал, служил при представительстве Временного правительства в Париже. Представительство закрылось, Гумилев поехал в Англию. Пытался получить направление в Персию, где еще шла война, не получил его. Гумилев вернулся в Россию с целой компанией людей. Никто из них не думал, что все это так серьезно и так надолго.

Фото из следственного дела. 1921 год.

— В своей книге о Гумилеве вы доказываете, что он участвовал в таганцевском заговоре, за который его расстреляли. Почему поэт решился на это?

— Гумилев был человеком действия, ему стало скучно. К тому же у него были личные переживания, связанные с тем, что его оставила Ольга Арбенина. На этом фоне он стал искать какую-то возможность самореализации. И кроме того, Гумилев считал, что поэты должны не только участвовать в человеческой жизни, но они должны участвовать в управлении миром, странами. Есть замечательные воспоминания Честертона о его разговоре с Гумилевым, про которого он говорит, что «сумасшедший русский под бомбами предлагает мне английскую корону». Сам заговор был очень странным. В подпольные группы, с одной стороны, входили благородные интеллигенты-идеалисты, с другой — офицеры, которые то ли собирались бороться с большевиками, то ли под прикрытием этого делали своеобразный бизнес. Во всяком случае, заговорщики не позиционировали себя как белые, скорее, они пытались найти возможность победы над большевиками без возвращения к прежнему. Непонятно, какие связи у них были в Красной Армии. Вроде бы они пытались найти какой-то выход на Тухачевского, в котором видели нового Бонапарта, хотя он жестоко подавил антоновское восстание и кронштадтский мятеж.

— Много говорят о якобы последнем стихотворении Гумилева, которое он выцарапал на стене своей камеры. Там есть знаменитые слова: «Я не трушу, я спокоен,/Я — поэт, моряк и воин,/Не поддамся палачу». Эти строки и вправду принадлежат Гумилеву?

— Нет, стихотворение абсолютно точно не его. Оно, скорее всего, написано поэтом, прозаиком, моряком Сергеем Колбасьевым. Но известно, что нацарапал Гумилев. Сын филолога-античника Георгия Стратановского, поэт Сергей Стратановский рассказывал мне, что его отец попал в ту же камеру, где сидел Гумилев, и он видел на стене выцарапанные слова: «Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь! Николай Гумилев». Его расстреляют 26 августа 1921 года.

— Как бы вы определили значение Гумилева?

— На советскую поэзию он оказал сильное влияние. В 1930-е годы даже были дискуссии, можно ли учиться у акмеистов, имелось в виду — у Гумилева. Привлекали, с одной стороны, формализм его поэзии, а с другой, ее мажорный, воинственный дух. Так что Константин Симонов и Николай Тихонов — в общем, эпигоны Гумилева. Хотя имя Гумилева вплоть до конца 1980-х вымарывали, не включали в антологии. Однако о том, насколько он был популярен, свидетельствует следующий факт. В 1943 году на оккупированной территории, в Одессе, некий человек за свой счет издал стихи Гумилева. А когда в 1947 году в лагерях для перемещенных лиц бывшие русские военнопленные и остарбайтеры получили возможность печатать книги, первым, что они издали, были стихи Есенина и Гумилева.

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №28522 от 20 апреля 2021

Заголовок в газете: Поэт на линии наибольшего сопротивления

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру