…Что такое чердак? Нечто пыльное, тесное и темное. В общем, делать там обычно нечего и далеко не уйдешь. С Эрмитажем все не так. Только вдумайтесь: общая площадь чердаков основных эрмитажных зданий (Зимний дворец, Малый и Большой Эрмитажи, Эрмитажный театр) более 52 000 кв. метров! Для таких просторов нужен свой хранитель.
“Папа” всех эрмитажных чердаков — научный сотрудник Сергей Маценков. Очки, клетчатый пиджак, джинсы. Таков современный образ музейщика. Он встречает меня около одного из подъездов Зимнего дворца.
— Я работаю в Эрмитаже почти двадцать лет, а местными чердаками и подвалами занимаюсь лет пять. Пока журналисты нашими поднебесными пространствами нечасто интересовались. Вы будете первой, — говорит Сергей, быстрым шагом преодолевая залы Зимнего дворца.
А на чердак-то как попасть? На лифте. На верхний этаж обычных посетителей не пускают. С нами в лифт сели заплутавшие иностранцы. Каково же было их удивление, когда двери открылись и вместо великолепия Эрмитажа они увидели темное пугающее пространство! Впрочем, иностранцев быстренько отправили вниз, а мы шагнули в обитель теней.
Осторожно, коты!
Темнота. Звуки пострашней, чем в фильме ужасов: ветер воет над крышей, грохочет железо… А ведь внизу люди ходят, любуются живописью — и не подозревают...
Но тут Сергей по-хозяйски зажигает свет. Яркие лучи освещают красный кирпич стен. Узкая металлическая дорожка петляет на неровном полу. Такие мостки, проложенные по всему чердаку, позволяют уменьшить нагрузку на потолок Зимнего.
Оглядываю помещение… Коты!!! Нет, это не бред. Огромные хвостатые силуэты вырастают вдоль стен… Приглядываюсь — коты нарисованные. Ростом они почти с человека. Раскрашены во все цвета радуги. Произведения нарисованы на плотном картоне и оборудованы незамысловатыми подставками.
— Котов нарисовали дети ко Дню мартовского кота, — поясняет Сергей. — Мы пока их переселили сюда. В хранилище всегда не хватает места.
А настоящие коты в Эрмитаже тоже имеются — только не на чердаке, а в подвале. Их там целая популяция. Они в Эрмитаже появились еще при Петре Великом: царь из Голландии привез себе кота. Есть легенда, что императрица Елизавета выписала из Казани партию кошек, особо отличавшихся в ловле грызунов. И сегодня хвостатые выполняют в главном музее России эту исторически сложившуюся роль: борются с мышами и крысами. По неофициальным данным, котов в Эрмитаже около полусотни. Необычных “сотрудников” музея исправно кормят, они получают медицинскую помощь — за здоровьем пушистых следит местный ветеринар. Во дворе Зимнего даже есть специальный дорожный знак, предупреждающий: “осторожно, кошки!”. А несколько лет назад был создан Фонд друзей котов Эрмитажа, который не только собирает средства на кошачий корм, но и устраивает арт-акции и выставки, посвященные животным. В последнюю субботу марта усатые-полосатые выбираются из подвалов. Спокойно гуляют по залам. А музейщики устраивают ко Дню мартовского кота фотовыставки, экспозиции детских рисунков.
Кошачья экспозиция предваряет вход в следующий зал. Здесь единственный на чердаке зал, где изредка бывают посетители.
— Чердачные помещения традиционно считаются невыставочными, — рассказывает мой гид. — Это и понятно: пол чердака — он же потолок для дворца — не рассчитан на большие нагрузки. И поэтому мы не можем организовать массовое посещение. Тем не менее с 2000 года решили поставить эксперимент и сделать на небольшой части чердака выставку. После было еще несколько кратковременных проектов.
Сейчас экспериментальная галерея пуста. На стенах — специальные люминесцентные лампы и крепления: здесь когда-то висели работы художников и фотографов. Так, в 2006 году в этом кусочке чердака была выставка фотографа Юрия Молодковца. Идея продвинутая. В экспозиции — сорок черно-белых фотографий и негативов скульптур классицистов XIX века, обернутых в полиэтилен. Рассмотреть негативы в лучах ультрафиолетового света можно было только встав напротив изображения. За каждым из них находился специальный белый экран. Выставка работала всего два дня.
Посторонним вход воспрещен
“Выставочный чердак” от остального бесконечного пространства отделяет незамысловатое заграждение — цепь. Вот он, неизведанный Эрмитаж. Каждая гаечка здесь пережила не одного царя. Где же они — сокровища ушедших веков? Роясь в сегодняшнем окаменевшем, музейщики однажды откопали послание из прошлого — письма придворной фрейлины Прасковьи Бартеневой.
— Да, представляете! Это было летом 2006 года. Во время ремонта в чердачном перекрытии около флагштока нашли переписку. Старые страницы сохранились просто чудом! А уж как они сюда попали…
— Действительно — как?
— Видимо, во время ремонта в советские времена много чего выбрасывалось. Каким-то образом со строительным мусором письмо завалилось в перекрытие. В основном переписка велась на французском языке. Письма, кстати, с печатями, относятся ко второй половине XIX века. Их изучает наш Отдел истории русской культуры.
И ведь есть что изучать. Оказывается, Прасковья Бартенева была звездой своего времени! Родилась в обедневшей дворянской семье. И недолго думая с ранних лет начала выступать на великосветских вечерах и благотворительных концертах. Скоро юная певица завоевала популярность в Москве и Петербурге. И уже в 24 года Бартенева получила титул камер-фрейлины и придворной певицы. Сильному голосу красавицы поддавались и романсы, и русские народные песни, и итальянские оперные арии. Именно Прасковья Бартенева стала первой исполнительницей партии Людмилы из оперы “Руслан и Людмила”. Сам Глинка занимался с Бартеневой. Ей и о ней писали стихи Жуковский, Вяземский, Соллогуб. Даже Лермонтов посвятил ей: “Скажи мне: где переняла/ Ты обольстительные звуки/ И как соединить могла/ Отзывы радости и муки?”
— Много было таких находок?
— На самом деле не очень. Часто находили старинные винные бутылки. Видимо, кто-то здесь выпивал и выбрасывал. Или со строительным мусором забросили. Еще ваксу с этикеткой, пузырек черного лака находили. То, что нашли спустя столетие, — уже антиквариат… Особенно поисками кладов тут никто не занимался.
А где хранятся чердачные сюрпризы? Всякие технические детали, связанные с историей ремонтно-строительных работ в Эрмитаже, отслужившее срок инженерное оборудование, предметы музейного быта Сергей держит в специальном помещении. Они, собранные по всему Эрмитажу, составляют маленькую закрытую экспозицию истории техники музея. Необычное хранилище было создано в 2004 году. Сейчас в нем около двух тысяч экспонатов. Некоторые из них даже успели побывать на специализированных выставках. Правда, чтобы туда попасть, нужно тоже особое разрешение директора Эрмитажа.
Исторический пожар
1837 год — роковой для России. Умирает Пушкин. Горит Зимний дворец. Вечером 17 декабря здание вспыхнуло как спичка.
— С момента постройки Зимнего в середине ХVIII века конструкции, поддерживающие крышу, и конструкции перекрытий залов были деревянные и располагались слишком часто, — говорит Сергей. — Между ними не было кирпичных перегородок. Огонь быстро распространился по чердаку.
Дворец горел больше 30 часов. Полностью выгорели 2-й и 3-й этажи дворца. С пожаром боролись две роты дворцовых пожарных, городские пожарные команды, рота дворцовых гренадеров, части гвардии. Всего около шести тысяч человек! За километры от города было видно зарево. От крыши ничего не осталось. Ясное дело, что после такого решили все делать из негорючих материалов. То есть из металла. Кстати, комиссию по восстановлению Зимнего создали очень оперативно: он еще и догореть не успел.
— В 1838—1839 годах здесь были смонтированы одни из первых в России железных конструкций перекрытий и покрытий, — объясняет музейщик. — Директор чугунолитейного Александровского завода Матвей Кларк разработал треугольные стропильные фермы для поддержания кровли, а для перекрытий залов дворца — эллиптические балки и так называемые шпренгеля.
Кстати, все шпренгеля, которые установлены и по сей день под крышей дворца, проходили жесткий отбор при монтаже. Их скрепляли по три и нагружали досками общим весом 1200 пудов (почти 20 тонн). Большая часть держащих конструкций делалась с помощью паровых машин на Александровском заводе, часть — вручную, кузнецами.
С тех пор — почти 170 лет — все так и стоит. И исправно, надо сказать, держит кровлю музея. Только в 1887 году заменили некоторые деформированные фермы и добавили новые. Русский строительный уникум даже немецкие исследователи приезжают изучать.
Есть светлые пятна под крышей Зимнего дворца. Вот в зале… то есть, пардон, над залом Отечественной войны 1812 года — настоящее окно в небо. Над залом стеклянный потолок. А над ним — стеклянная крыша. Стены белые, как в больнице. Что за строительные премудрости?
— А вы думали, как раньше свет в залы попадал? Не везде обходились светильниками. Сейчас здесь установлены дополнительные прожекторы. В прошлом солнечным светом обходились, — говорит научный сотрудник.
Выходим из “белого чердака”. Навстречу две тени. Двое юношей. Перемазанные, в испачканных джинсах.
— В Георгиевском зале еще кто-нибудь остался? — останавливает крепких ребят Маценков.
— Was wollen sie? Nicht verstehen... — забубнили те.
Вручив все-таки ключи от Георгиевского, немецкие инженеры быстро исчезают.
— У нас с немцами совместный научный проект, — поясняет гид. — Сейчас они исследуют наши конструкции, у них такого нет. Знаете, здесь даже некоторые гайки сделаны так, что подходят только к резьбе определенного болта.
За огромной дверью — целый лес стропил. Все пространство в тоненьких вертикальных железных прутиках.
— Эрмитажные шпренгеля стойко прошли войну, — прерывает немую сцену Сергей. — Во время воздушных тревог горожане спешили укрыться, а сотрудники музея спешили на крышу — тушить “зажигалки”.
В здания музейного комплекса попало 30 снарядов и две авиабомбы. Снаряды увязали в железной паутине стропильной системы или в толще чердачных перекрытий.
— Кстати, самое крупное обрушение произошло здесь, в Георгиевском зале (Большом тронном), над которым мы сейчас находимся. Только веком раньше, — продолжает Сергей. — В августе 1841 года обрушился потолок. Специальная комиссия решила, что причина обрушения — в дымоходах, проходящих в стенах. После пожара 1837 года они были перекрыты одним кирпичом. И некоторые балки, уложенные на эти ненадежные места, со временем стали проседать, из-за чего все и рухнуло.
Когда восстанавливали перекрытия Георгиевского зала, решили поднять потолок повыше. Над Георгиевским стало потеснее.
Не высовываться — стреляют
Здесь, на чердаке, и убить могут. По крайней мере в особые дни. Например, во время парада лучше не высовываться, рассказывают местные работники. Двое молодых ребят встретились нам уже на пути к выходу.
— Мы чердаками давно занимаемся. Пол-Петербурга облазили. Но Зимний дворец — место особенное, — говорят они. Они уже полгода исследуют стропильные конструкции на предмет исправности. — Во время парада голову лучше не высовывать. Снизу-то снайперов не видно, а вот отсюда они хорошо просматриваются. Если вдруг неправильно поймут, и “снимут” случайно.
— А с привидениями не сталкивались?
— Знаете, однажды было. Какое-то светлое пятно проплыло мимо нас. Как будто расплывшийся кусок мутного стекла. Потом пропало. Не могло же обоим почудиться...
