Смита представлять читателю особенно русскому, не надо. После того, как в 1981 году был опубликован его роман «Парк Горького», он стал всемирно знаменит. Русский детектив Аркадий Ренко, образ которого создал Шмит, стал в один ряд с другими знаменитыми литературными персонажами-сыщиками.
Но я сейчас пишу не о «Татьяне» а о том, как Смит писал ее. Герои Смита раскрывают чужие секреты. Но и у самого писателя был секрет, который он хранил целых 18 лет. В 1995 году врачи поставили ему страшный диагноз — болезнь Паркинсона. Еще до этого у него появились тревожные симптомы. Он часто терял равновесие, не мог открыть банку консервов. Смит поначалу не обращал на это внимание. «Это как злые духи, которые то появляются, то исчезают», — успокаивал он себя.
В 1995 году в День благодарения его друг-врач заметил что-то неладное. «Почему ты держишь руку таким манером» — спросил он писателя. — Она у тебя словно висит». Затем он заставил Смита подвигать рукой и печально заключил: «Боюсь, что у тебя болезнь Паркинсона». Так случилось, что в тот праздник Смит сидел за столом с человеком, у которого эта болезнь была уже в развитом состоянии. «Его приходилось кормить. Он как бы был замурован в самом себе. «А ведь был хорошим человеком с хорошими мозгами. Взглянув на него, я почувствовал, как рушится мой мир», — вспоминает писатель.
Стесняясь своей болезни, Смит скрывал ее не только от своих читателей, но и от своих издателей и редакторов. И боролся с болезнью. Он сравнивал ее с пулей, застрявшей в мозгу его героя Ренка. Любую минуту, поля могла сорваться со своего места и снова стать смертельной. «Мы начали играть с Паркинсоном в ловитки. Дело было не в том, чтобы забраться на Эверест, а в том, как сойти с него», — говорит писатель.
Смит не кабинетный скребун. Он не садился за письменный стол без доскональной подготовки. Особенно, когда живописал похождения советского детектива. Он ездил в Россию и на Кубу, посещал Чернобыль, изучал проблемы ядерного оружия, историю российской мафии и российских политических скандалов. Более того, в его записных книжках описание натуры иллюстрировалось ее зарисовками.
Скрывая свою болезнь, Смит боролся с нею. «Я как бы прятался от самого себя, искал пути, чтобы делать обычные вещи, например, побриться или ввинтить электрическую лампочку. Все это становилось целым приключением», — говорит он. Поначалу ему удавалось скрывать свою болезнь. «То, что я писатель, помогало мне. Тебе реже приходится бывать в обществе, на людях», — говорит Смит.
Впрочем, писателю пришлось открыться перед своим литературным агентом Эндрю Нэрнбергом, с которым они вместе ездили «на натуру». Реакция последнего была трагикомической. «О, Боже. Я думал, что это со мной что-то неладно! Ты как-то странно смотрел на меня. Твой взгляд был каким-то фиксирующим, а выражение плоским, что ли».
Но болезнь стала брать свое. «После дюжины лет и пяти романов», — как говорит автор, он уже не мог делать заметки и наброски, как оранжерею, для романа «Ворота жеребца» или рыбака для «Полярной звезды». И это стало сказываться на качестве его письма.
Спасательным кругом для писателя стала его жена. Он начал брать ее с собой на свои исследовательские вылазки. Она поддерживала его и в переносном, и в прямом смысле, как, например, когда он споткнулся на Красной площади в Москве. Чтобы скрыть дрожание руки, он часто прикладывал ее к подбородку как «Мыслитель» Родена, или прятал ее в карманы брюк. Знакомые говорили ему, шутя: «Что это ты шуруешь руками в штанах?»
Пыткой стал сам процесс писания. Работая над романом «Три станции», он то и дело нажимал не на те клавиши. Поправки занимали много времени, изнуряли физически и замутняли воображение. «Я словно ловил рыб голыми руками, которые все время выскальзывали из моих рук», — говорит Смит. (Это сравнение перекочевало на страницы «Татьяны».)
И тут супруга писателя (ей 70 лет) предложила ему стать его «пальцами». Смиту было трудно произносить громко фразы, которые он всегда лишь писал. Сначала от отказался от услуг жены. «Когда я иду к зубному врачу, я не хочу, чтобы надо мной вместе с ним хлопотала его жена», — говорит Смит. Но, в конце концов, муж и жена «нашли ритм». Пока Смит обдумывал фразы, жена его читала старые номера «Нью-Йорк таймс». Она говорила: «Я готова записывать все под твою диктовку, кроме убийства детей и собак». (В «Татьяне» это, тем не менее, происходит.)
Со временем фразы, диктуемые Смитом, становились плавными. Но трудности вновь возникали, когда он редактировал их, меняя одно слово на другое. Увлекшаяся жена словно входила в мир мужа. Хотя были и исключения. Сцены с сексом она не печатала. Она даже выходила из комнаты, когда Смит начинал корпеть над ними. Но жена исполняла не только роль машинистки. Она была и первым редактором мужа. «Поправки и дополнения, предлагавшиеся ею, можно найти буквально на каждой странице «Татьяны». Это был как «Ты плывешь или тонешь, или это просто вода течет?» — вспоминает Смит.
Видимо, не случайно, что в романе «Татьяна» важнейшую роль играет блокнот, содержимое которого никто не в состоянии расшифровать. Смит полушутливо-полуиронично говорит: «Я опасался, что и мой новый детектив-триллер окажется нечитабельным. А до этого — что я вообще смогу написать его».
Говоря о трудностях, которые ему пришлось преодолеть, Смит уже вполне серьезно предупреждает: «Я не хочу, чтобы мою книгу ценили как подвиг больного. Или я хороший писатель, или плохой. Я не хочу быть самым хорошим писателем среди тех, кто болен болезнью Паркинсона. Кому это надо?» (Смиту сейчас 71 год. Он живет в Сан-Франциско в доме викторианской архитектуры.)
Болезнь Паркинсона на сегодняшний день неизлечима. Ею сейчас страдают более четырех миллионов человек на нашей планете. Смита бесит его бессилие — дрожание конечностей, замедленность движения, общая закостенелость. Но вот связанные с этой болезнью галлюцинации он даже приветствует: черного кота, сидящего у него на коленях; вихрь, который поднимается с клавиатуры его компьютера; камердинера, наряженного в форму английского офицера. «Хотя для писателя галлюцинации излишни».
«Татьяна», написанная втайне от издателей и редакторов «Саймон энд Шустер», творилась в необычайной обстановке. В комнате, в которой создавался триллер, пол был выкрашен в синий цвет. На окнах были развешены рисунки доисторических животных. Сам писатель сидел как на жердочке на деревянном стуле. Он диктовал, а его жена Эмили, или Эль, как он ее называет, печатала на компьютере, подавала ему напечатанный текст, в который он вносил поправки.
Ни Мартин, ни Эмили не знали «получается» у них или нет. Словно слепые они шли вперед наощупь. Мартин говорит, что он привык «думать» кончиками своих пальцев во время писания и печатания. Без пальцев было много труднее создавать исторические сцены, захватывающие сюжетные повороты, юмористические сценки, выписывать характеры. «Меня одолевали сомнения. Это напоминало игру в футбол, когда ты теряешь контакт с партнером и не можешь продвигать мяч дальше. В моем случае — идею, нить», — говорит Смит.
Только закончив работу над «Татьяной», Смит решил, рискнуть прибегнуть к новому радикальному методу борьбы с болезнью Паркинсона, тем более что обычные лекарства уже потеряли свою эффективность. Новый метод заключался в глубоком стимулировании мозга и электрической пульсации, исходящей от ритмизатора, вживленного в мозг. Этот метод помогает сдерживать треморы и способствует словесной плавности.
Операцию провели в Калифорнийском университете, Сан-Франциско, с «учетом», что пациентом был именно писатель. Доктор Джилл Оустрем, принимавшая участие в операции, говорит, что пациент как бы находился между молотом и наковальней. Уменьшение доз лекарство грозило треморами. Увеличение — рвотой, пониженным кровяным давлением, галлюцинациями. Вживление стимулятора в США применяется с 2002 года. Оно называется Д.В.Я, но имеет эффект, влияющий на память. А она уже хромала у Смита в особенности краткосрочная и словесная. И хотя тесты на слова были приличными, но не для него — писателя, для которого слово — строительный материал.
Нейрохирург доктор Старр вживил Смиту электроды в ту часть мозга, которая называется globus pallidus. Вживление произошло лишь в левое полушарие мозга. Во второе полушарие вживление сделано не было. Врачи опасались, что это может привести к активной потере когнитивных способностей пациента. После операции ежедневная пытка дрожанием почти исчезла. Он даже готов к турне по Соединенным Штатам, для промоушена «Татьяны». А до этого Смита поехал в Италию, где начал работу над новым триллером. Он диктует — жена печатает.
Иногда возвращаются галлюцинации. Недавно ему померещилась женщина на лестнице его дома. Часто возникает черная собака. «Я уже не тот после того как заболел болезнью Паркинсона. Я уже не нахожу первое точнейшее слово, которое ищу. Приходится довольствоваться вторым, а иногда и третьим. Но у этого процесса имеются свои преимущества. Я по новому выражаю свои мысли, по-новому описываю предметы и действия. А это придает новую жизнь работе», — говорит писатель…
Все это Смит рассказал своему редактору Джофи Феррар-Адлеру лишь после того, как тот прочел рукопись «Татьяны» и сказал, что «влюбился» в нее. «Я бы никогда и ни за что не догадался, в каких условиях создавался этот триллер. Я ничего не знал ни о болезни Паркинсона, ни о вживлении в мозг Мартина стимулятора», — признается редактор…
Теперь автору этих строк остается лишь прочесть «Татьяну». С особым интересом и вниманием.
Мэлор СТУРУА, Миннеаполис
