Уж кто бы мог подумать, что умница, интеллектуал, наследник большой испанской актерской фамилии Хавьер Бардем, игравший у Джулиана Шнабеля кубинского поэта в “Пока не наступит ночь”, борющегося за право умереть человека у Алехандро Аменабара в драме “Море внутри”, инквизитора у Милоша Формана в “Призраках Гойи”, может превратиться в это. В убийцу по имени Антон Чигур в черной комедии, драме или триллере — выберите жанр по вкусу — братьев Коэн “Старикам тут не место”. Что сеньор Бардем, человек веселый, невероятно обаятельный и избегающий в своих ответах общих мест, может стать персонификацией смерти. Да еще и у самых “закрытых” режиссеров, привыкших работать со “своими” актерами. Дебют Бардема в кинематографе Коэнов несомненно удался.
“Мой герой болен”
— Первый кадр с вашим лицом вызывает в зале смех…
— Я думаю, все дело в этой дурацкой прическе. Мы очень долго выбирали образ для героя, и вот однажды в трейлере мне приделали именно этот парик, вошли Коэны и захохотали — они смеялись до слез. Я посмотрел в зеркало: “Да, мы нашли характер”. Эта прическа помогла мне понять, что мой герой — болен, что-то с ним не так: нормальный человек с такой стрижкой не будет расхаживать. Это стало отправной точкой. Так что я думаю, все дело в волосах — зрители думают: “Это негодяй или принц Вэлиант?”
— Ваш герой — злодей, но в нем есть и обаяние, и юмор; это ваша работа?
— Мне показалось, что черный юмор есть и в книжке Кормака Маккарти, но братья Коэн — именно те люди, которые знают толк в черном, макабрическом юморе. Черный юмор — это то, что было нужно для Чигура. Потому что в тот момент, когда я показался бы зрителям просто смешным, я бы исчез, я уже не смог бы быть страшным. И когда он задумывается, зрителю кажется, что он с кем-то беседует: с Богом, с небесами — не знаю с кем, но это добавляет ему загадочности.
— Вы вообще сосчитали, скольких человек вы убили в фильме?
— Когда закончились съемки, группа подарила мне торт — на нем были шоколадные фигурки всех, кого я убил. Около двадцати человек, если я не ошибаюсь. Это была первая шутка. Вторую мне тоже устроила группа: когда в последний день я спускался на эскалаторе, а внизу меня встречала группа, и на каждом был такой же парик, как у меня, включая Коэнов.
“Съемки у Коэнов больше похожи на армию”
— Коэны раньше с вами никогда не работали; перед тем как приступить к съемкам, вы встречались с ними, они пытались понять, являетесь ли вы частью их вселенной?
— Когда я впервые был на Торонтском кинофестивале и моя американская карьера только начиналась, мой агент спросила меня, с каким режиссером я хотел бы работать. Я ответил, что с братьями Коэн. Она ответила: “Это невозможно”. Позже, во время рекламной кампании фильма “Пока не наступит ночь”, я был на радио. Не помню, что это была за станция, но там я встретился с Коэнами. Они слушали мою беседу с ведущим, и когда тот задал мне вопрос, с кем я хотел бы работать, я, конечно, ответил: “С Коэнами!” После мы познакомились, и у меня в голове была только одна мысль: “Господи, как же мне хочется с ними работать”. И когда они все-таки предложили мне роль, это был настоящий подарок.
И, знаете, я не сказал бы, что их вселенная представляет собой что-то особенное. Если пересказывать их сюжеты — они выглядят логичными, смешными, грустными — какими угодно, но не странными, не необычными, не сложными. Но когда все составляющие складываются и они встают на режиссерское место, все меняется. Коротко говоря, когда начинается работа, это больше похоже на армию: они работают очень быстро.
— То есть работа с ними оправдала ваши ожидания?
— Оказалась даже лучше, чем я думал. Я работал с прекрасными, талантливыми режиссерами — с Алехандро Аменабаром, Милошем Форманом, Джулианом Шнабелем, с братьями Коэн, — и я сделал один вывод: чем известней режиссер, тем проще с ним работать. Это шокирует поначалу, но оказывается, что все звездные режиссеры — абсолютно нормальные парни, и работать с ними одно удовольствие.
— То есть вы встречались с противоположной ситуацией?
— Да, была пара случаев, когда человек мнит себя чем-то большим, чем он есть на самом деле. Бывают режиссеры, которым непременно нужно страдать во время работы. Они не могут без этого. Работа с Коэнами — полная противоположность. Это весело, легко и приятно. И ты можешь играть настоящее зло, потому что знаешь, что люди по ту сторону камеры защищают тебя, им действительно не все равно, что происходит с тобой. Мы шутим, смеемся, по команде “мотор!” я вхожу в кадр, делаю свою работу и выхожу без всякого ущерба для своей психики.
— Как вы выходите из шкуры своих героев?
— Я уже семнадцать лет работаю с одним учителем актерского мастерства. И он мне повторяет: каждая роль ложится на тебя тонким слоем, и, закончив съемки, ты должен избавляться от этого. Каждый день, приходя в отель после съемочного дня, я делаю всякие глупости — валяюсь на полу, ору, машу руками и ногами, швыряюсь подушками. Можно сказать, что выпускаю из себя энергию другого парня, которого только что сыграл. Потому что в противном случае он останется с тобой и будет потихоньку занимать твое место.
— Многие актеры рассказывают, что им помогает музыка. Это правда?
— Правда. Я слушал “Металлику”, я большой фанат такой музыки.
“Главное было — избавиться от акцента”
— А у вас не было чувства, что вы занимаете место коэновского актера — например, Стива Бушеми?
— Нет. Мы нашли хороший ответ на этот вопрос. Есть истории, которые они пишут сами, заранее зная, кто сыграет роли, и сыграют их “свои” актеры. В данном случае — это адаптация романа Маккарти, так что они были свободны в выборе актеров. Потому что Чигур в книге не принадлежит ни к одному миру, ни к одной национальности, ни к одной стране. Он ниоткуда. Нужен был кто-то не из Америки, кто-то, кто не вписывается в привычный американский пейзаж. Ну и, наконец, мне кажется, им нужно было оглянуться, отойти в сторону, чтобы начать сначала.
— Но теперь-то вы можете сказать, что вы стали частью их вселенной?
— Я очень хотел бы этого. Тогда моя карьера точно пойдет вверх. (Смеется.)
— Почему бы и нет: вы прекрасно говорите по-английски, у вас совершенно нет испанского акцента…
— Мой акцент был моей главной задачей. Действие происходит в Техасе. Люди там говорят с весьма заметным техасским акцентом. Да, я иностранец, но у меня не должно было быть испанского акцента, потому что в истории за Чигуром по пятам идут мексиканцы, и тогда зрители могли бы подумать, что я что-то украл у них, а это неверно. Антон Чигур — ниоткуда. И избавиться от акцента было нашей — моей и Коэнов — главной задачей. Чтобы не оставлять никаких следов.
Что касается дальнейшей работы — не знаю. Точно могу сказать, что я не ленив, но работать на другом языке непросто.
— Вы всегда хотели стать актером?
— Даже наоборот. Вся моя семья работала или в кино, или в театре, и я все это видел ежедневно и думал: “Нет, я не хочу такой жизни для себя”. 80% актеров остаются без работы. И я видел это. В актерской профессии много опасностей. Если ты востребованный актер, то рано или поздно приходит признание зрителей — и тогда человек может сильно измениться. Он забывает, кто он есть, он уже не может отличить золото от дерьма. А быть самим собой, крепко держаться за себя может далеко не каждый.
Поэтому пять лет я изучал живопись. Потом работал, но когда сыграл первую роль и получил гонорар — подумал: “Неплохие деньги!”. Мама пыталась меня отговорить поначалу, но я очень быстро понял, что моя работа должна быть данью уважения к моей фамилии, и я не могу работать абы как, я должен работать много и делать свою работу максимально хорошо.
— Вы рисуете до сих пор?
— Дурацкие рисунки. Комиксы.
“Смотрю в монитор: моя задница неплохо выглядит”
— Антон Чигур — персонифицированное выражение зла коэновского мира; что для вас является воплощением зла?
— Пожалуй, то же самое. Насилие. Насилие без контроля, без цели, без конца. Но у Антона Чигура была причина для насилия, в истории есть логика, и нельзя сказать, что его насилие бесконтрольно. Мне в этом смысле нравится философия персонажа, которого сыграл Томми Ли Джонс, — о том, что мир изменился, и в нем стало больше насилия. Да, мир изменился, и как европейский актер я не могу не видеть того, что в американских фильмах обязательно кого-нибудь убивают. А если не убивают — то фильм не удался.
Вообще, насилие и секс — в человеческой натуре. Америка выбрала насилие, Европа — секс. На съемках была история. Вы помните сцену, где Антон, сидя на унитазе в номере мотеля, совершенно голый, зашивает рану на ноге? Между дублями я встал размяться, ассистенты сразу стали прикрывать меня халатом, я сбросил его, начал прохаживаться по площадке. Смотрю: группа прикрывает глаза. Смотрю в монитор: моя задница неплохо выглядит (все это он показывает, вскочив со стула). Ну, хорошо, возможно, у меня не самая совершенная задница на свете. Но группа отводила глаза. Зато когда в другой сцене я убил трех мексиканцев, было море крови, группа аплодировала! Вот вам разница.
— Вы учились стрелять?
— Да, у меня был учитель. Он дал мне в руки пистолет и предложил прицелиться. Я (показывает, как дрожащими руками, зажмурившись, целится) прицелился, и он спросил меня с легким презрением: “И что, ты будешь играть Сугара?..” Позже, на площадке, мне дали пистолет, и большинство присутствующих знали, что это за оружие, какого калибра — плохое оно или хорошее. Это культура.
— Из всех кровавых убийств не показано лишь одно — убийство девушки. Режиссеры ее пожалели?
—Обожаю эту сцену. Нет, я не думаю, что пожалели. Мне вообще кажется, что это самая жестокая сцена в фильме.
— В финале Антон спокойно уходит — он заплатит за все свои злодеяния?
— Нет, и в книге это совершенно точно сказано. Он — судьба. Он — раздел между жизнью и смертью.
Ролик из фильма:
