Булатов словом отзовется

Знаменитый художник — “МК”: “Современное искусство сложно понять, но просто сделать”

Огромная надпись “Слава КПСС” на фоне голубого неба. Словно решетка, красные буквы заслоняют небеса. Это одна из самых известных картин Эрика Булатова, одного из основоположников соц-арта. Главные герои его философской живописи — слова. В 70-х советский минкульт ставил на его работах обескураживающую печать “Не имеет художественной ценности”. Сейчас произведения Эрика Булатова стоят сотни тысяч долларов, а сам художник — признанный мастер концептуализма. Он не часто приезжает из Франции в Россию. Одну из таких “вылазок” 76-летний мэтр сделал в Петербург, где прочел лекцию в “Новом музее”. А после лекции художник рассказал “МК”, почему так редко бывает в России.
Знаменитый художник — “МК”: “Современное искусство сложно понять, но просто сделать”

— Вы 30 лет работали в детской иллюстрации. Какие книги вышли из-под вашей кисти?


— Да, мы вместе с Олегом Васильевым делали иллюстрации к детским книгам. Мы полгода занимались книгами, полгода — творчеством. Это было непросто, нужно было успеть за полгода заработать денег, чтоб жить следующие. Наверняка вам попадались эти книги — “Золушка”, “Красная Шапочка”, “Спящая красавица”, “Кот в сапогах”, “Дикие лебеди”... За тридцать лет мы сделали больше ста книг. Сейчас, кстати, переиздаются эти книжки. И в октябре должно выйти пять книжек. Когда была моя ретроспектива в Третьяковской галерее, там был зал с этими иллюстрациями. Ко мне подходили люди, в основном пожилого возраста, говорили, что читали в детстве, смотрели картинки, они были любимые.


— Ваши работы попали в Европу в 70-х, а в конце 80-х вы уехали. Как ваши картины начали покупать иностранцы?


— Какой-то интерес к тому, что делается в России, был постоянно. Я даже не говорю о дипломатах и журналистах, которые ходили по мастерским и смотрели. Я показывал всем, кому интересно. Не скрывался никогда. Мои работы стали публиковаться в европейских и американских журналах. И постепенно ко мне стали приезжать люди, которые интересовались тем, что я делаю, хотели купить. Меня все время дергали, я боялся, что меня выгонят из мастерской. А я писал работы 2 на 2 метра и больше. Если я останусь без мастерской, то их некуда деть. Здесь никому эти картины не нужны. Абсолютно никому! Стоили они гроши. Я был готов их отдать бесплатно, лишь бы они уехали. Минкультуры ставило печать на мои работы “Художественной ценности не имеет”, то есть платить не надо. Значит, не было никаких таможенных сборов. А для иностранцев привезти из СССР что-то такое необычное за пять копеек было интересно. Так почти все мои картины оказались там. А то, что выставка была сделана в швейцарском музее, — это чудо. Ведь картины разошлись по разным людям, и собрать их вместе было большим трудом и риском.


— Это было перед самым развалом СССР?


— Да, в 1988 году. И когда выставка поехала по всей Европе, меня уже знали. Но материально я ничего не получил, это событие принесло мне имя. И уже следующие картины, которые я делал, имели хорошую цену.


— Сейчас ваши работы на международных аукционах стоят сотни тысяч долларов. Коллекционерам больше интересен ваш советский период или современные работы?


— Это русским коллекционерам интересны мои советские работы. Европейцы интересуются больше современными работами. И, кстати, иностранцы понимают суть моих высказываний намного быстрее, чем русские. Наши видят слово и улавливают в первую очередь его семантический смысл. А европейцы, не зная, что написано, понимают противостояние цветов, взаимоотношения пространства...


— Часто сталкиваюсь с тем фактом, что зритель не понимает современное искусство. Начиная уже с абстракционизма начался этот разрыв между адресатом и адресантом.


— Вопрос сложный. Взаимоотношения между зрителем и искусством изменились вот в каком смысле: раньше зритель понимал то, что изображено, но понимал, что так нарисовать сам не может. Это искусство было сложно сделать, но несложно понять. Сейчас ситуация прямо противоположная. Искусство очень сложно понять, а сделать совсем несложно. При каких обстоятельствах что-то просто сделанное становится искусством, непонятно. Но особенно сложно для русского искусства, которое всегда нуждалось в зрителе как в соучастнике художественного процесса. Когда зритель оказался отчужден от искусства, оно повисло в воздухе. Непонятно, что делать. Такой момент кризиса. Раньше жесткий отбор художников делали несколько арт-критиков и кураторов. Отобрав пару-тройку художников, они навязывали свой выбор. Но сейчас они потеряли свой авторитет. И стало появляться искусство другого рода, более понятное. Что касается меня лично, не думаю, что зритель от меня оторван.


— У вас есть в Москве мастерская, вы в ней работаете?


— Иногда работаю. Я написал там большую работу для Третьяковской галереи.


— Сколько времени вы проводите в России?


— Очень мало. Месяц, наверное, в году.


— Почему?


— Много чисто бытовых сложностей. Мне удобно и легко работается в Париже. И я не чувствую потребности менять своих привычек. Мне безразлично, в каком городе и стране работать, лишь бы свет в мастерской был хороший. Вас не удивляет, что Гоголь писал “Мертвые души” в Италии, Александр Иванов тоже писал в Италии. Человек работает хорошо там, где ему хорошо.


— Нынешняя проблематика вашего творчества?


— Это экзистенциальные проблемы. Все время стараешься понять нашу жизнь, нашу судьбу, что нас ждет. Это, в общем, вечные проблемы.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Популярно в соцсетях

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру