Артисту Лановому не идет быть антисемитом. Ему очень идет быть гением-негодяем. Что и подтвердила последняя премьера Вахтанговского театра "Посвящение Еве" (пьеса Э.Шмитта, режиссер Сергей Яшин, художник Алла Коженкова). События разворачиваются на некоем северном острове, где затворником живет знаменитый писатель, похожий на самодовольного индюка-мистификатора (Василий Лановой). Единственная связь с внешним миром — его многолетняя переписка с некой Еленой из провинциального городка. Выяснить тайну зачем-то опубликованной интимной переписки приезжает на остров некий журналист (Евгений Князев). Все-таки странная пьеса. Мужской дуэт в московском исполнении Ланового—Князева топчется на месте и страшно томит однообразием схемы взаимоотношений: журналист в истерике уходит — писатель его тормозит. Писатель психует — палит из ружья. А вокруг призраки (студенты Щукинского училища), и дым валит... Ни-че-го не происходит! — Дело в том, что Элен — моя жена, — устало опустившись на пол после всех истерик, сообщает журналист. И именно с этой реплики ружье, повешенное в первом акте, выстреливает. Драматургический, а не пороховой грохот производит страшные разрушительные действия. Под обломками — драма гения, журналиста, оказавшегося совсем не бумагомаракой, и их любовь к одной и той же женщине. Режиссеру Яшину явно удалось при полной статике мизансцен добиться внутренней энергетики и напряжения действия. По крайней мере уж зритель чувствует себя игроком, разгадывающим задачи, заданные в элегически-мучительном начале. И даже сама затянутость первой части спектакля становится понятной: без медленной оттяжки удар не произведет должного эффекта. Философию драмы подчеркивают декорации Аллы Коженковой, хотя всех декораций здесь — стол и винтовая лестница по центру. Лучшей метафоры нельзя было придумать: лестница как будто висит в воздухе, ничем не закрепленная. Эдакая спираль — не то любви, не то грехопадения. Но похоже, что эта лестница вверх ведет в никуда мужской тандем... Лановой, о котором в последнее время вспоминают в связи с его неприкрытыми антисемитскими выступлениями в духе товарища Макашова, наконец-то дал повод поговорить о себе как об артисте. Он замечательно сыграл гения-негодяя. В финале, при вести о смерти возлюбленной, из его груди вырывается нечто похожее на птичий клекот, и это посильнее прочих трагических проявлений, употребляемых артистами в подобных случаях. Его партнер — Евгений Князев, впрочем, не замеченный в политических глупостях, — очень точно провел своего героя от плохо притворяющегося дурака до человека, который знает настоящую, а не выдуманную писателями цену жизни и смерти. Два актера практически в отсутствие декораций явили настоящий театр.
