Сегодня кажется, что тело в танце всегда было открыто для зрителя: чем меньше на нем надето, тем лучше. В действительности балет появился на свет, спеленатый с ног до головы. Скрывалось и пряталось все, но танец не мог смириться с такой несправедливостью. И началась великая битва за тело, свободное от костюмных оков. Длинная дорога к "тютю" Трудно даже представить, как танцовщица на заре рождения балета могла танцевать. Сколько всего на ней было надето! Тонны ткани и килограммы фурнитуры. Многослойные юбки, а под ними жесткий каркас, гирлянды цветов по всему наряду, фижмы, туфли на высоких каблуках. Каким физическим здоровьем и акробатической ловкостью нужно обладать, чтобы справляться со всем этим хозяйством! Но справлялись, пока французская танцовщица Мари Камарго за несколько десятилетий до Великой французской революции не совершила свою, тихую революцию в балетном костюме. Она укоротила юбки, убрала фижмы и каркас, чуть "подпилила" высокие каблуки туфель. Вскоре и мужчины слегка обнажились. Танцовщик и балетмейстер Шарль Дидло сразил наповал весь Париж, когда появился в трико. Итак, кавалер уже в трико, но и дамы не отстают. К середине ХIХ века появляется сладкий символ балета — пачка. Ее рождение связывают с именем Марии Тальони. В 1832 году художник и модельер Эжен Лами создал для Тальони, выступавшей в роли Сильфиды, воздушный наряд из легкой полупрозрачной ткани. Этот костюм стал прототипом той пачки, которую знает каждый, кто хоть раз побывал в балете. В наши дни она укорочена до пределов возможного, и в ней с трудом узнаешь тот давний наряд Тальони. Но ведь к этому и стремится балет. Международное название пачки — "тютю", от французского — "tutu". С трико и тютю начинается та обнаженность, которая сегодня радует зрителя, жаждущего искусства тела. Но о полной свободе говорить еще рано. Первые скандалы Она придет в XX веке. Когда многое и в жизни, и на сцене, ранее казавшееся непристойным, станет обыденным. Но и XX век оказался крепким орешком, не так просто было его раскусить тем, кто стремился освободить свое тело. Так, в 1911 году в Мариинском театре разгорелся настоящий скандал вокруг костюма графа Альберта из "Жизели", в котором появился Вацлав Нижинский. На нем было надето все, что требовалось по роли, — трико, рубашка, короткий колет. Единственное, чего не было, — штанишек, обязательных в то время для танцовщика, а посему выразительные бедра Нижинского являлись зрителю в их неприкрытой откровенности. Эта откровенность возмутила присутствовавшую на спектакле императрицу Марию Федоровну и ее окружение. История закончилась увольнением Нижинского "за ослушание и неуважение к императорской сцене". Но не закончились его поиски танца и свободного тела в танце. В этом же году он появляется в "Призраке розы" в костюме, созданном Львом Бакстом, обтягивавшем тело, как перчатка. Чуть позже в "Послеполуденном отдыхе фавна" Нижинский выходит в трико, которое и сегодня смотрится современно и сексуально. Все эти телесные откровения происходят уже за пределами родного, но упертого отечества. Вызывающим казался современникам и наряд, изобретенный для своих танцев божественной босоножкой Айседорой Дункан. Айседора появлялась почти обнаженной, ее сценический костюм — это всего лишь легкая прозрачная туника. Социалистическая обнаженка Такой, почти голой, предстала Айседора перед зрителями голодной и холодной Советской России. Красноармейцы и матросы, раскрыв рты, взирали на упитанную даму, танцующую на сцене Большого театра босиком и едва прикрывшись. Но в те перевернутые годы это была не самая большая странность. К тому же страна Советов, рвавшаяся к новой жизни, и в искусстве искала нового. У свободного танца в России появилось множество поклонников. Поиск танцевальных и движенческих форм шел в обнимку с желанием предельно раздеть тело. "В начале было тело", — провозгласили советские дунканисты и превзошли здесь саму Дункан. Проходили "Вечера обнаженного тела Юрия Арса" и "Вечера освобожденного тела Льва Лукина". Это тело было красивым и эротичным. А предпочтение отдавалось не женскому, а мужскому телу. Мужчина становится главной приманкой в танцевальных композициях Лукина. Этот мужчина — артист Камерного театра Александр Румнев, чье едва прикрытое легкой набедренной повязкой тело источало чувственный гомоэротизм. Но к началу 30-х годов со студиями свободного танца и самим танцем все было кончено. Советская власть их задушила в зародыше. Ни о какой свободе, и в танце тоже, не могло быть и речи. В целях личной безопасности нужно было надолго забыть о гомоэротике, чувственности и обнаженном теле. Хотя в советской действительности оно, конечно, было. На праздничных парадах и спартакиадах маршировали сотни юношей и девушек — мускулистых, бронзово-загорелых, здоровых. Лишенных малейшего намека на чувственность. В здоровом теле — здоровый дух. Прикройте ляжки, товарищ! Строгости эпохи социализма распространялись и на балетное тело. Советские балерины выступали в огромных, как кочаны капусты, пачках, и даже в классах во время репетиций, где были все свои, поверх трико и купальника надевалось что-то вроде легкого халатика. Мужчины под трико поддевали специальные трусики, а сверху панталоны. Все это уродовало фигуру, было противно эстетике танца, но соотносилось с законами страны победившего социализма, где нет ни секса, ни обнаженного тела. Как анекдот звучит сегодня фраза министра культуры Екатерины Фурцевой, адресованная Майе Плисецкой, танцевавшей в "Кармен-сюите" с очень открытыми ногами: "Майя, прикройте ляжки, это Большой театр!" А ведь это были 70-е годы. И разве не анекдот, что в журнале "Советский балет" главный редактор лично отсматривала фотографии танцовщиков. Поскольку на фото могли пропечататься выпуклости, что имеются в паху у мужчин. А в ЦК подобные откровенности не одобрялись. Вот почему и беспокоилась главный редактор. И если обнаруживала преступную фотографию с явно выраженным на ней мужским достоинством, то достоинство в обязательном порядке ретушировалось. Это сладкое слово — бандаж Но это не значит, что советский артист балета безропотно сносил костюмные оковы. Тихо-тихо, но он освобождал свое тело от стыдливых прикрытий. Более всего тут постарались мужчины. В весьма откровенном наряде появлялся на сцене мужественный Вахтанг Чабукиани. Только трико, а под трико почти ничего. К максимальной обнаженности стремился Рудольф Нуреев. В "Корсаре" он выходил с голой грудью, а в "Дон Кихоте" надевал более тонкое трико, чтобы создать иллюзию кожи. Но в полную мощь он развернулся уже за пределами советской родины. Так, в "Спящей красавице", поставленной им для Национального балета Канады, Нуреев появляется укутанным в длинный до пола плащ. Чтобы снять его, танцовщик поворачивается спиной к залу, а потом медленно опускает плащ, пока тот не застывает чуть ниже роскошных, как две упругие дыньки, ягодиц. Если Нуреев был первопроходцем по обнаженности в Ленинграде, то в Москве с ним соперничал Марис Лиепа. Он так же, как и Нуреев, обожал свое тело, и столь же решительно обнажал его. Лиепа первым в столице выходил в бандаже, надетом под трико. Его сын, Андрис Лиепа, в годы, когда уже никаких табу по части костюма не существовало, появлялся с обнаженным торсом и в трико, которое, казалось, от перенапряжения лопнет в самых соблазнительных местах. Еще в 50-е годы волшебник танца, боготворящий тело, в особенности мужское, Морис Бежар придумал универсальный наряд для танцовщицы и танцовщика. Девушка в черном трико, юноша в трико и с обнаженным торсом. Затем наряд юноши совершенствуется, и молодой человек остается только в одном бандаже. Что такое бандаж? Это такая пикантность! Что-то вроде плавок, но ягодицы полностью открыты, а между ними тонюсенькая ленточка, которую совсем не видно, поскольку она утопает в глубинке между ягодичными половинками. Просто чудо ХХ века. Удивительно, но сегодня, когда позволено все, в отечественном балете мало кто стремится показать себя во всей телесной откровенности. Такие артисты есть в Мариинке, но в Большом театре танцовщики боятся своего тела, как будто оно у них обсыпано бородавками. Чтобы выйти танцевать в одном бандаже?! Никогда. "Вот еще, будем мы голыми задницами сверкать!" — утверждают звезды Большого. Поэтому и танец здесь такой пресный, как остывшее блюдо в диетической столовой. Снято все Хотя и бандажем сегодня уже никого не удивишь, он такая же традиционность, как балетная пачка. Главной приманкой становится нагое тело. Особенно часто оно появляется в коллективах, исповедующих современный танец. Обнаженное тело здесь и приманка, и соблазнительная игрушка. Оно может быть грустным, патетичным или шутливым. Такую шутку несколько лет назад разыграла в Москве американская труппа "Танцующие мужчины Теда Шоуна". На сцену выходили молодые люди, скромно одетые в коротенькие женские платьица, напоминающие комбинации. А через секунду, когда начинался танец, зрительный зал приходил в экстаз. Под юбочками у мужчин ничего не было надето. И зрители в безумном желании получше разглядеть богатое мужское хозяйство, которое им неожиданно открылось, готовы были слететь со своих посадочных мест. Головы их выворачивались вслед за танцевальными пируэтами, а глаза, казалось, вылезут из окуляров биноклей, что в одно мгновение уткнулись в сцену. Где танцовщики от души резвились в своем озорном танце. Это было и смешно, и возбуждающе, посильнее любого самого крутого стриптиза. В конце ХХ века тело в борьбе за свою свободу победило костюм. И это естественно. Ведь что такое балетный спектакль? Это танец тел, пробуждающих тела зрителей. Балетный спектакль лучше всего смотреть телом, а не глазами. И для такого телесного пробуждения зрителей у танцевального тела должна быть полная свобода. Так что да здравствует свобода!
