Когда-то давно, когда я был начинающим репортером, мне поручили сделать материал про волка, который жил на территории Краснопресненского ГАИ. Волчонка и его сестру подарили начальнику отдела — привезли с охоты. “Девочку” полковник отправил к сестре в деревню. “Мальчика” оставил на работе, во дворе. Жизнь волчицы закончилась трагически: она росла как простая дворовая псина, дружила с соседскими собаками. Но однажды без видимых причин перерезала полстада. Ее пристрелили. А жизнь ее брата я и фотокор Геннадий Витальевич Черкасов, по прозвищу Петрович, должны были “подсветить”.
В ГАИ, которое располагалось в Волковом переулке, нас приняли дружелюбно. Молодой волк, в которого превратился некогда привезенный с охоты щенок, признавал только знакомых милиционеров, которые кормили и “воспитывали” его. Поэтому самодеятельные дрессировщики вышли во двор широкой цепью, чтобы отвлечь “воспитанника” от нас с Черкасовым. Волк — великолепный желтоватый зверь, совсем не похожий на драных собак из зоопарка, — постовым обрадовался. Но как только из подвала на ватных ногах появились мы с Петровичем, он потерял к ним всякий интерес и, радостно взвизгнув, бросился к нам. Милиционеры ловко перехватили его, схватили за передние лапы, подняли, начали кружить. Волк кружился и, наверное, радовался, но при этом — как мне казалось — взгляда от моего горла не отводил. В какое-то мгновение он сумел выскочить из объятий, и нам только успели крикнуть: “Бегите, мать вашу!..” Впрочем, кричали зря: я и Черкасов-Петрович оказались в подвале со сверхзвуковой скоростью.
Тогда санитар леса, интеллигентно свалив голову набок, начал смотреть на нас сверху вниз через зарешеченное окно полуподвала. Я сказал Гене: “Давай открою стекло, и ты снимешь его близко-близко”. — “Давай”, — легко согласился Черкасов. Лишь только я открыл раму, волк просунул голову сквозь широко поставленные прутья и начал деловито пропихиваться в помещение. Со двора кто-то истерично закричал: “Вы что — он же пролезает через эту решетку!!!”
Мы с Черкасовым бежали по путаным коридорам ГАИ так быстро, как только могли, закрывая за собой все двери. Нас никто не догнал. Поэтому мы и живы. Так закончился мой единственный опыт участия в фотосъемках живой природы. А между тем десятки фотографов колесят по миру, чтобы сфотографировать волков, медведей, львов даже не в городском дворике ГАИ, а в лесах, льдах и джунглях. Кто-то ныряет на самое дно, а кто-то, наоборот, зависает в небе. И все только потому, что горожане хотят красивых, трогательных, страшных портретов братьев наших меньших...
Съемки животных — не просто жанр. Это образ жизни фотографов. Жизни, которая мало напоминает бестолковую и радостную беготню Шарика из “Каникул в Простоквашино”. Это тяжелая и изнуряющая работа, очень опасная, часто — в одиночку. Фотоохота требует колоссального опыта. Репортер должен знать, как экипироваться, где найти зверя, уметь приготовить ему “ловушку”, заманить в нее “модель”. Каждый раз приходится продумывать специальные технические средства: ведь тот же волк, жрущий лося, не подпустит к себе близко человека. Значит, фотокамерой надо управлять дистанционно, как-то поняв, что волк будет трапезничать именно здесь. А для того, чтобы сфотографировать какую-нибудь росомаху на дереве, все деревья около приманки надо будет утыкать объективами.
Но никакие технические примочки не помогут бороться с гнусом, не сделают так, чтобы ноги не стирались в кровь, а обитатели леса принимали тебя без маскировки за часть местного пейзажа. Все это требует труда, почти не представляемого в городских условиях. Но, несмотря на это, количество классных фотографов-анималистов стабильно остается приблизительно одинаковым. На место выбывших приходят новички. Это доказывает, что всегда есть достаточно определенное количество людей, которые именно так доказывают свою состоятельность. И хотя за подобные репортажи легендарный географический журнал “Нэшнл Джеографик” платит приличные деньги, только гонорарами этот фанатизм фотографов-охотников не объяснить. Вы только посмотрите, как на снимке Джима Бранденбурга прыгает по льдам арктический волк! Скорее всего он сломя голову убегает от фотографа, который прыгает по этим льдинам за ним. Просто за деньги такое не делается.
Но если говорить о фотоанималистике, то нельзя не отметить целого пласта репортерских снимков, которые тоже посвящены животным. Но делаются в джунглях городских. Речь идет о собаках.
Ни одно животное — даже кошки — не заслужило такого внимания. Нет собачьих мифов, которые не были бы безусловно подтверждены и остроумно зафиксированы фотографами: о сходстве хозяина и пса; о том, что собака в доме всегда главная; что нормально поговорить можно только с четвероногим другом. Не говоря уже о том, что как может полюбить человека, например, мой знакомый лабрадор Луша, так не может никакой другой человек.
Такая популярность собак не удивительна. Ведь фотомастера тоже были детьми. Они смотрели “Лесси” или “Четыре танкиста и собака”, многие наверняка мечтали организовать приют для бездомных потомков шакалов (от волков произошли только лайки и овчарки). И даже когда люди вырастают и часто звереют страшнее, чем любой бультерьер, собаки вызывают какое-то особенное, трогательное чувство. В этом легко убедиться в электричке, когда едешь на дачу. “Погорельцы”, “не местные” крашеные цыганки с копиями каких-то метрик в руках, даже инвалиды-“афганцы” уже не в состоянии разжалобить вагон и получить сравнительно большую выручку. Зато если войдет попрошайка с собакой — подадут обязательно.
Больше других на “собачью” тему снял великий фотограф Эллиот Ирвит. У него есть десятки забавных и радостных фотографий. Но мы публикуем работу Ричарда Калвера — не только потому, что это шедевр на все времена. Вернее, это шедевр именно потому, что, посмотрев на эту фотографию, сразу перестаешь сомневаться в главном тезисе всех собачников: ОНИ такие же, как МЫ, только лучше...
