Затяжной прыжок Джозефа Байерли

60 лет назад, в июне 1944 года, массированной высадкой войск союзников на побережье Франции открылся второй фронт в Европе. Сейчас, когда бывшие страны антигитлеровской коалиции вновь вынуждены создавать единый фронт — против терроризма, встреча президентов ведущих держав мира, среди которых и Владимир Путин, именно в Нормандии весьма символична. Об этом говорили накануне юбилея и участники московской конференции, посвященной 60-летию десанта. На ней присутствовал заместитель посла США в РФ Джон Байерли. “Операция в Нормандии была общей победой”, — сказал он...

Эта фраза для американского дипломата во многом имеет личное звучание. Его отец, Джозеф Байерли, был единственным солдатом той войны, сражавшимся в двух армиях: американской и советской.


— Вы были среди тех, кто высадился в Нормандии, 6 июня 1944 года, в тот самый день “D”?

— Еще раньше, за день до этого, — 5 июня. Мы, воздушный десант, высаживались за несколько часов до главных сил: 13400 американских и 7000 британских парашютистов. Мы прыгали ночью, и мне повезло, что я находился на борту одного из головных самолетов. Едва немцы опомнились, они открыли зенитный огонь, и несколько машин, следовавших за нами, погибли в воздухе со всеми людьми. Когда я открыл свой парашют, то увидел, что опускаюсь прямо в расположение немцев: подо мной горел дом, который они подожгли специально, чтобы осветить окрестности, и при свете пожара стреляли по нашим...

— Как же так получилось, что, десантировавшись в Нормандии, вы “приземлились” в России?

— Вообще-то я приземлился сначала на крышу церкви во французской деревушке Ком Дю Монт. Это было самое высокое здание в тех местах. Как оказалось, я покинул самолет на несколько секунд раньше, но этого было достаточно, чтобы оказаться далеко от цели нашего подразделения — двух мостов через реку. Мы должны были удержать их для дальнейшего продвижения наших частей, которые высаживались с моря и атаковали Атлантический вал в лоб, чтобы потом двигаться в глубь побережья...

Лишь много лет спустя Джозеф Байерли узнал, что его товарищи по оружию из 101-й воздушно-десантной дивизии захватили те мосты и держали их больше двух суток. Самого Байерли сочли погибшим. С тех пор как он опустился на крышу церкви в Ком Дю Монт, у него была своя война, которая привела его в конечном счете в танковый полк Советской Армии.

— Я спустился с церкви и почти 20 часов пытался пробраться к этим мостам, — вспоминает бывший десантник. — Несколько раз натыкался на немцев. При первой такой встрече я услышал их раньше, чем они меня, и, бросив пару гранат, скрылся во тьму. Второй раз мне не повезло. Я решил перебраться через живую изгородь — выше человеческого роста, такую плотную, что за ней ничего не разглядеть. Когда я спрыгнул по ту сторону, то угодил прямо на позицию немецкого пулеметного расчета. Так я попал в плен.

— Без единого выстрела?..

Байерли смотрит на меня снисходительно. И мне становится неловко. Наше поколение воспитывалось на фильмах о войне, где герои сражаются до последнего патрона. А Джозеф Байерли — сам часть той войны. И то, что с ним было, — это не фильм.

Он улыбается:

— Не вы первый задаете этот вопрос. Почему я сдался? Когда я спрыгнул с этой чертовой изгороди, у меня в руках был автомат Томпсона. Но мне в грудь смотрели шесть “шмайсеров” и дуло тяжелого пулемета. Что бы вы сделали на моем месте?..

* * *

В феврале 1945 года в американское посольство в Москве явился человек в жалком подобии американской униформы. Он назвал себя Джозефом Р.Байерли, сержантом 101-й воздушно-десантной дивизии.

— Сначала мне отвели комнату, накормили, дали возможность принять душ, а потом сказали: “Извините, мы проверили, но Джозеф Байерли погиб при высадке в Нормандии”. Меня тут же перевели из посольства в гостиницу под надзором морского пехотинца, с которым мы подрались, поскольку я рвался доказать, что я — это я. Я твердил, что за меня мог бы поручиться сам маршал Жуков, ведь это благодаря ему я оказался в Москве. Но рекомендательное письмо Жукова у меня забрал советский майор, который проводил меня до посольских ворот. Наконец я убедил отправить в Штаты мои отпечатки пальцев. Это сработало.

— Письмо Жукова?.. Вы встречались с прославленным маршалом?

— Вот как сейчас — с вами. Только я лежал на больничной койке в санбате. Наша танковая часть попала под бомбежку. Меня крепко зацепило, и я угодил в госпиталь. Однажды в палатах возникла необычная суматоха, появилось все госпитальное начальство и несколько военных, один из которых был явно очень высокий чин.

Главврач ему говорит: “Вот, товарищ маршал, — это американский солдат, который добровольцем сражался в нашем танковом полку”.

Это и был легендарный Жуков. Его переводчик, кстати, говорил на чистом, “оксфордском” английском. Маршал очень заинтересовался моей историей и попросил рассказать о моих приключениях.

— Читатели “МК” тоже с интересом послушали бы о них... Что было потом, когда вы угодили в плен?

— Лагеря. И несколько побегов. Мне крупно повезло: меня взяли в плен немецкие парашютисты и не пристрелили только потому, что я тоже был десантник, но зато обобрали дочиста. Так я стал POW — “prisoner of war”, а попросту — военнопленным.

— Ваших воспоминаний — на целую книгу. Но ведь были, наверное, наиболее яркие моменты...

— Множество. Большей частью — трагичные. Но не только. Помню первый допрос. Меня привели в какой-то дом, где были люди из немецкой разведки. Я сказал, что я простой солдат.

— Неправда, Джозеф Роберт Байерли, вы и радист, и подрывник! Мы все о вас знаем, — это сказала молодая женщина, которая была среди немцев, и я вдруг узнал ее. Наш полк перед высадкой дислоцировался в Англии близ Рамсбурри — местные девушки ходили к нам на танцы, и эта хорошенькая блондинка частенько мелькала среди них.

— Шпионка?!

— Точно. Но она не все знала (смеется). Она и представления не имела, что меня дважды, в мае и в апреле 1944-го, тайно высаживали в немецком тылу за Атлантическим валом. На мне был пояс с золотыми монетами — для французских партизан. Оба раза я благополучно вернулся. Если бы немцы знали, что я имел контакты с подпольем, меня бы взяли в оборот. А так я не представлял для них особого интереса, и меня отправили в тыл.



* * *

Джозеф Байерли показывает мне альбом: его фото военного периода и снимок, сделанный в лагере для военнопленных.

— Мне присвоили номер XIIA 80213. Первые цифры обозначают лагерь — он назывался Stalag XIIA и размещался в Германии под Лимбургом. Там меня “зарегистрировали”. Но в итоге моих лагерных скитаний, во время которых, еще во Франции, я пытался совершить первый побег, когда наша колонна угодила под бомбежку, я попал в лагерь Stalag III С под Крустином, уже в Польше. Оттуда я бежал дважды, и второй раз — удачно.

— Откуда у вас этот снимок — он же из немецкого архива?..

— Я сам забрал его из сейфа в кабинете начальника лагеря. Это было, когда наш танковый полк — советский полк, в который я вступил добровольцем, — отбил лагерь у немцев. Правда, пленных там уже не было. Неожиданно меня вызвали к командиру полка. Я нашел его и группу старших офицеров у огромного сейфа, где хранилась лагерная документация. У русских было несколько килограммов американской взрывчатки, но они не знали, как ею воспользоваться. Меня обучали взрывному делу, и я вскрыл этот сейф как орех. Там кроме бумаг нашлось немало денег, видимо, конфискованных у пленных: доллары американские и канадские. И личные дела беглецов с фотографиями. Я нашел свое “дело” и взял оттуда вот это фото. Заодно набил карманы долларами. Русские офицеры затоварились из сейфа часами, фотокамерами и рублями, которых тоже там было в избытке.

— Об этом в героических хрониках не пишут... Но как вам удалось совершить побег?

— В Stalag III С нас, американцев, было 1500 человек. Кроме нас около 10000 русских, среди которых я, к своему удивлению, увидел немало женщин — не менее 200—300. Мы знали, что русская армия близко, и понимали, что это наш шанс. У нас была своя подпольная организация, я сам числился в “комитете по побегам” и планировал их. Но первый раз бежать помог счастливый случай. Мне сказочно повезло: я выиграл в кости 60 пачек сигарет. Это была неслыханная удача — немцы и те страдали от недостатка курева. На мой выигрыш мы подкупили охранника, который в безлунную ночь сделал вид, что не слышит, как мы режем проволоку ограждения. Мы бежали небольшой группой и сели в товарный поезд, идущий, как мы думали, в Польшу. На самом деле он шел в Германию, где мы угодили прямиком в руки гестапо...

Нас несколько дней страшно избивали, чего не случалось в лагере. На наше счастье, вермахт ревниво относился к своей “собственности”. Пятеро немецких офицеров вскоре прибыли, чтобы забрать нас. Я слышал, как гестаповцы и армейские чины дико ругались между собой: кому из них мы принадлежим. Гестаповцы в конце концов уступили, и я вновь попал в “родной” Stalag III. Там был один старый охранник, Шульц, ветеран Первой мировой. Когда он увидел, что нас везут обратно, он сказал: “Вы не в своем уме, парни, — зачем бежать, рисковать жизнью, когда скоро войне конец?!” И он красноречиво кивнул на Восток, откуда уже слышен был грохот артиллерийской стрельбы.

— Но вы все же вырвались, добрались до наших?..

— Был январь 1945-го. Мы разработали новый план. Бежать должны были трое. Один прикинулся больным, и мы сказали охране, что его надо отправить в лазарет, который находился за основной территорией. Нам открыли ворота, а когда мы потащили носилки, другие пленные затеяли шумную драку, отвлекая внимание немцев. Мы этим воспользовались, и нас засекли, когда мы уже были довольно далеко. Раздалась пальба вслед, и оба моих товарища попали под пули. Я один добрался до леса.

Я шел на восток три дня. На четвертые сутки спрятался в сарае, на каком-то одиноком хуторе. В эту ночь стрельба шла, казалось, со всех сторон. Под утро стало тише, и, выйдя из своего убежища, я увидел, что на хуторском дворе полно русских солдат и стоят американские танки “Шерман” с красными звездами на башнях. По-русски я знал только два слова: “американски товарищ”. Но и этого было достаточно.

— Почему вас сразу не отправили в тыл?

— Я сам попросился, чтобы меня взяли в полк. Мы были на передовой, шанс добраться до ближайшего консульства США был ничтожный — таковых просто не было, — и я думал, что кратчайший путь домой — с русскими, через Берлин. Из-за меня возник спор — между командиром батальона (это была женщина-майор) и комиссаром. Майор хотела оставить меня, а комиссар кричал, что мне нечего делать в полку. В батальоне среди танковых экипажей было очень много женщин — даже командиры танков, и я сказал себе: “Эти русские воюют всем народом!” И объяснил как смог, что если тут даже женщины воюют, то я — десантник, пулеметчик, подрывник — тем более должен бить “наци”.

Командир убедила комиссара. Мне выдали автомат и посадили в танковый экипаж. Через несколько часов мы уже пошли в бой...



* * *

Воевал Джозеф Байерли всего месяц, и все это время батальон находился в непрерывных боях, пока не угодил под бомбежку “Юнкерсов”.

— Ну а дальнейшее вы знаете, — улыбается Байерли. — Конец истории получился, как в кино: хеппи-энд. На следующий день, когда Жуков побывал в нашем госпитале, от него явился офицер с письмом на бланке, украшенном пятиконечными звездами и подписью самого маршала.

Я спросил: “Что там?”. Офицер рассердился: “Не будь дураком, подписывай!” Это письмо было как волшебная палочка: оно открывало мне любой КП, меня сажали в любой грузовик, шедший на фронт или с фронта. Я направился было в Варшаву, где, как мне сказали, уже есть наше посольство. Но увидел полностью разрушенный город. Тогда я пристроился на санитарный поезд, идущий в Москву. И вот я в Москве 1945 года. Иду по городу, выстоявшему и победившему в жестокой войне. Еду на знаменитом московском метро к гостинице “Националь”, где тогда размещалось американское посольство. Я, можно сказать, почти дома...




Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру