Мужчины в этом доме живут только в чемоданах.
Озорной мальчуган Андрюша, добрый философ Гном, красноносый бедолага Пьяница…
Они говорят то, что хотят услышать их хозяйки. И не перечат им в ответ. Разве что понарошку.
Не девичья это профессия — вселять живые голоса в мертвую плоть. Не профессия — дар. Фокус-покус, аттракцион без последующего разоблачения. Чревовещание.
Женская династия волшебниц-чревовещательниц в мире всего одна. В Москве. Это мать, дочь и внучка Донские. На троих им почти 200 лет. Больше ста из которых — в совокупности — актрисы провели на сцене.
Именно там Донские познали настоящую славу, признание зрителей, а потом несправедливую горечь забвения. И еще невозможность для себя обычного женского счастья. Потому что мужчины в их доме уживались только в чемоданах. Они были куклы.
Трескучий, как дрова в камине, голос плывет по маленькой комнатке. Среди потрепанных афиш вековой давности, старомодных концертных платьев и собственных юных фотографий-обманок.
На которых давно уже — не она.
95-летняя Мария Григорьевна Донская. Первая русская чревовещательница.
— Ты веришь в любовь, мой преданный друг? — спрашивает Мария Григорьевна у игрушечного Гнома. И кукла отвечает.
А я, как в детстве, открываю рот. При виде чуда.
Ее лицо гофрировано временем, будто мейсоновский фарфор. Они с Гномом кажутся невероятно похожими. Как бывают похожими очень близкие и много пережившие вместе люди.
Они оба словно сошли с дагерротипов начала прошлого века. Они и есть само прошлое, даже позапрошлое. И это позапрошлое прошлое стойко, как аромат ее духов.
Но реальны в комнате только куклы.
— Вот, видите, Андрюша, его придумал еще мой отец, Григорий Донской, первый русский чревовещатель. Моя подруга Мария Миронова (мы выступали с ней в одних концертах) назвала в честь этой куклы своего знаменитого сына Андрея. В 1938-м, кажется, это случилось, — нечаянно роняет чревовещательница Мария Донская.
Заслуженная артистка Советского Союза, прима революционной, сталинской и брежневской эстрады. Она живет в Выхине. В съемной квартире с вечным ремонтом. Вместе с 60-летней дочерью Евгенией и 30-летней внучкой Машей.
— Извините, что встречаем вас так нескладно, — говорит вторая Донская, дочь первой, Евгения Захаровна. — Наше настоящее жилье на Садово-Каретной приходится сдавать. Кушать на что-то надо… Шикарная стометровая квартира, в которой жил еще Буба Сичкин из “Неуловимых”. Он продал ее нам, эмигрируя в Израиль. Потом звонил. Просил вернуть за любые деньги, и тогда он готов хоть по шпалам прибежать обратно в Россию. Он умолял нас об этом незадолго до смерти. Но мы с девочками не согласились. Это было единственное наше богатство. После перестройки нам самим пришлось съехать с Садовой. Когда из той квартиры вынули Донских — она умерла. Ее душа ушла вместе с нами.
…И переместилась, верно, в теперешнюю квартиру. Все вещи в доме Донских, оказывается, умеют разговаривать. Стулья, шкафы, даже чашки...
Т-с-с-с, надо только научиться их слушать!
Лай на пяти языках
— А ведь она могла бы стать балериной, и неплохой, — мечтательно вздохнул тряпичный Гном. — Меня смастерили гораздо позже, но Андрюша, самая старая фамильная кукла, рассказывал, как грациозно танцевала когда-то юная хозяйка в синематографах Одессы, “разогревая” публику перед сеансами.
Дивертисменты. Маленькие танцевально-акробатические номера.
Выступает Мария Донская, дочь первого русского чревовещателя Григория Донского.
Отец в семье был кормильцем и авторитетом. Сын рыночной торговки петушками на палочках, мальчишкой увидевший в заезжем шапито, как беседует гастролер-иностранец с “говорящей” куклой, Григорий загорелся превзойти его успех.
Нужны были хорошие легкие. Крепкое горло. На вдохе следовало говорить самому. На выдохе — отвечать за неживого партнера. По 12 часов в день. От представления к представлению. Зрители на скамейке лузгали семечки, а артист возвращался домой с одеревеневшим голосом, к ночи начинался надсадный кашель.
Григорий заказал в немецкой фирме целую труппу кукол-актеров с богатым реквизитом. Примы номера — Джон и Паулина из папье-маше — выезжали к публике на колясочке, запряженной двумя дворняжками.
Донской придумал выступать с живой собакой, которая лаяла на пяти языках. И снискала своим лаем славу им обоим, гастролируя по всей Европе.
“Автомат” Андрюша — единственная кукла, образ которой с модификациями дожил до наших дней.
Вершиной карьеры Григория Донского стало приглашение на Ходынское поле в день коронации Николая Второго. Гостям на празднике раздавали кружки с царским гербом и фунт пряников.
Когда из-за дармового угощения началась давка, чревовещатель спасал кукол.
А вскоре в гибельную Ходынку превратилась вся Россия.
— Незадолго до революции отец купил в Одессе роскошный особняк за тридцать тысяч золотом. Отдал за него все, что имел, — усмехается Мария Григорьевна Донская. — Он хотел обеспечить себе достойную старость. Но после октябрьского переворота особняк реквизировали революционные матросы. Папа ходил жаловаться в ЧК, но там отмахнулись: “Лес рубят — щепки летят!”
В самое голодное время Гражданской войны Донской продолжал выступать. В разъездных балаганах. Уже не за золото. За десяток куриных яиц, краюху хлеба, литр молока.
“Добрый вечер, почтеннейшая публика. Перед вами волшебник-чревовещатель и его Андрюша!” И смеялись революционные матросы, и хлопали в ладоши, и просили еще.
По-своему они были совсем неплохими людьми.
И в глубине души тоже, наверное, хотели поверить в чудо.
Из троих детей Донского ни один, казалось, не унаследовал странный талант отца.
Кроме младшей дочки, хрупкой Марии, мечтающей о балете.
— Танцовщицей ты станешь одной из многих, а вот чревовещательницей — уникальной, эта профессия тебя всегда прокормит, — убеждал 17-летнюю девушку Донской.
Честно говоря, он и сам не верил, что у нее получится.
Пороки и их поклонники
Берет пажа, лихо сдвинутый на упрямый лоб, обтягивающее трико, подведенные революционно-алой помадой губы. Мадонна с куклой.
— На гастролях в Баку на одном из концертов ко мне за кулисы прошел чекист в кожаной тужурке, он сказал, что влюбился в меня с первого взгляда и просит стать его женой, — вспоминает Мария Донская. — Папа никого ко мне и близко не подпускал, а этот человек прорвался, используя свою власть.
Он был гораздо старше ее. 35-летний старик. Честно признался, что не свободен. Но ради безумной любви готов бросить супругу и маленькую дочь. “Я сама была еще ребенком, — продолжает Мария Григорьевна. — Отец был против нашего романа. Ведь это означало, что мы больше не сможем работать вместе, репетировать круглые сутки, гастролировать. Но я предупредила жениха, что замужество не заставит меня бросить сцену”.
После скоропалительной свадьбы Григорий Донской по-прежнему жил и выступал с дочерью. Чекисту это не нравилось. Он грозился выбросить на помойку всех кукол.
— Я превращалась в его марионетку, которая только варит щи, — рассуждает старшая Донская. — Я не хотела рожать. Потому что это означало бы конец даже той призрачной свободы, которая у меня еще оставалась. Семья, дети — для актрисы это невозможно. Они по каплям, как мне кажется, выпивают ее талант, красоту и силы. Наверное, муж уничтожил бы мою душу. Но как-то я уехала на гастроли с куклами, а когда вернулась — чекист умер от скоротечной чахотки, в которую перешло крупозное воспаление легких.
Ее карьеру спасли миллиарды туберкулезных палочек, сожравших легкие некогда любимого человека.
Самой Марии сказочно повезло — организм оказался сильным. Тогда же она поклялась, что не позволит поработить себя еще раз.
Куклы меж тем жили по законам нового времени. Буржуазная парочка Джон и Паулина, отцовские любимцы, ушли на покой. Новыми партнерами актрисы стали репродуктор, вещающий против “западных” голосов, и говорящая винтовка.
— Что ты будешь делать, винтовка, если премьер Чемберлен нападет на СССР? — вопрошала чревовещательница на злобу дня.
— О, я буду стрелять, — чеканила та. — И стрелять без промаха.
Старый кукольник из театра Образцова смастерил нового Андрюшу, отличающегося от своего предшественника классовым пролетарским сознанием.
Он и был как будто ее ребенком. “Я отдавала кукле всю свою нежность!” — говорит Донская.
Туш возле мясных туш
— Только раз хозяйка изменила нам, родив настоящую дочь, — продолжает старик Гном. — Шла большая война, на которой чувства обострены. Отец ребенка был фронтовиком. Мария в составе актерских бригад ездила с Андрюшей на передовую.
Пешком через Волховский фронт по первому снегу. В декабре 1942-го мороз трескуч. На солдатском подшлемнике, в который одета Мария, нарастает толстенная корка изо льда.
Она топит ее своим хрупким дыханием. Судорожно сжимая под шинелью холодное тельце куклы.
На концерте бойцы слушали реплики-насмешки Андрюши, плача. Вспоминали, видно, собственных детишек в далеком тылу. “Там, где танк брата Сережки, от немецкого танка остаются рожки да ножки!” — кривлялся игрушечный малыш. А его партнерше поскорее бы закончить выступление — и к любимому.
— Женя родилась в конце войны. Я рассудила: если этого мужчину убьют, то пусть хоть ребенок от него останется, — вспоминает Мария Григорьевна. — Не знаю, смогли бы мы вытерпеть вместе в мирное время? Женин отец умер почти сразу после победы. Не от старых ран. От инфаркта. После его ухода я осознала, что останусь одна со своими куклами уже до конца.
С маленькой Женей сидела бабушка, бывшая цирковая гимнастка, пока мама-чревовещательница кормила гастролями семью.
После победы жить стало “лучше и веселей”. Открывались Дворцы культуры, парки и летние эстрады. Артисты стали востребованы как никогда.
Но талантливых продолжателей у столь редкого жанра не было. Мария старела. И как когда-то отец от отчаяния обратил внимание на нее, начинающую балерину, так и она разглядела наследницу в подросшей дочери.
— Я мечтала стать художницей, — усмехается Евгения Донская. — Но мама мне тоже сказала, что художницей я буду одной из многих. А так мы можем выступать вместе. У нас одинаковый тембр голоса, и мы по очереди говорили бы за Андрюшу и других наших кукол.
Ее творческая юность пришлась на самое благодатное для артистов эстрады время. Застой. Можно было выражаться эзоповым языком, и зрители воспринимали это как необычайное геройство, усматривая за каждой невинной фразой двойной смысл.
Впрочем, Андрюша не стремился в диссиденты. Ему и так было хорошо.
— Переехали из коммуналки в огромный дом на Садовой, где за каждой дверью прятался народный или заслуженный артист — Хачатурян, Смирнов-Сокольский, — вспоминают Донские. — Трехкомнатная квартира, которую купили мы, располагалась прямо над кооперативом Утесова. Когда выходили за хлебом в соседнюю булочную, обязательно наряжались и причесывались, будто перед ответственным выступлением. Если не накрасишь губы, такие слухи о тебе тут же поползут, что ты страшно больна!
Звали Донских и на закрытые концерты: партийный истеблишмент, директора крупных магазинов.
— Гена Хазанов предлагал выступить в “Елисеевском”. Директор гастронома заранее составлял список избранных — того же Райкина, Магомаева, самых известных звезд, всем нужна была копченая колбаса и красная икра, — продолжает Евгения Захаровна.
Концерт проходил возле огромного верстака, на котором мясники лихо разделывали говяжьи и свиные туши.
Глядя на картину в стиле сюр, кроваво-красные мясные обрезки на фоне белых продавцовых халатов, Женя Донская думала, верно, о том, как тысячу раз прав был покойный дед, обещая, что их профессия не даст умереть с голоду.
А в 20 лет Евгению Донскую пригласили выступать в Париж. Знаменитый продюсер Бруно Кокатрикс из зала “Олимпия” искал по всей планете таланты, чтобы зазывать их на сцену, где пели Эдит Пиаф и Шарль Азнавур. Лучшие московские звезды показывались перед французским импресарио. Но он всех забраковал — даже Райкина, потому что его специфический юмор невозможно было перевести.
Зато Женю Донскую с говорящей собакой Дианой, которая лаяла на пяти языках, взяли на ура. Спасибо придумщику-дедушке!
Лай собаки помогали адаптировать на французский лучшие и самые проверенные переводчики Советского Союза. Диана и ее хозяйка имели во Франции оглушительный успех. “Русская чревовещательница доставила огромное удовольствие залу!” — пестрели в мае 65-го года заголовки “Юманите” и “Ле Монд”.
Вечерами, после оваций избалованной публики, Женя варила себе “суп-пакет” из вермишели. Чтобы не тратить на еду скромные валютные гонорары.
Обратно в Москву она везла полный чемодан концертных нарядов и грима.
— Я была тогда такая счастливая, любовь в мою жизненную программу просто не умещалась, — усмехается сейчас 60-летняя Евгения Захаровна. — Хотя замуж потом выходила три раза. И три раза разводилась. Собственно говоря, все мои супруги были одинаковыми, даже рассказывать не о чем. Все они требовали к себе внимания, уговаривали, чтобы я уехала от мамы, бросила сцену, занималась исключительно их драгоценными особами. Когда я им объясняла, что у нас с мамой общий номер и мы, целыми днями репетируя, не сможем жить раздельно, смертельно обижались.
В отличие от мужчин ее куклы никогда не скандалили. Не хлопали дверью. Не ходили налево.
Так что мужья в сравнении с куклами были изначально неконкурентоспособными.
Куклы не плачут
— Папы нет?
— Нету…
— А ты, Андрюша, хотел бы, чтобы он был?
— Конечно!
— Бедный малыш, бедный мальчик, — Евгения Донская прижимает к себе грустного игрушечного паренька.
Самая младшая из чревовещательниц, внучка Маша, с детских лет была обречена выйти на сцену. Дуэтом уже со своей мамой Женей.
— Когда в 18 лет я собралась замуж, мой отец, мамин супруг №2, сказал, что подарит на свадьбу отдельную квартиру. Чтобы я переехала туда вместе со своим любимым человеком, подальше ото всех этих кукол, — вспоминает Маша.
Свою первую брачную ночь она отложила почти на месяц. Начались елки, и она моталась по ним с Андрюшей. Приезжала в отдельную квартиру за полночь. Жених ждал. Но недолго.
Так и третья из Донских тоже осталась одна.
И вернулась к маме и бабушке.
А потом СССР перестал существовать. Вместе с ним ушло в небытие и редкое искусство чревовещания.
— Старики перестали ходить на концерты, потому что у них нет денег, а молодым мы были неинтересны. Прогрессивное поколение. “А, у куклы внутри, наверное, магнитофончик спрятан?” — так нас тинейджеры спрашивали. Телевизор тоже не добавлял популярности, говорящих кукол на экране нынче пруд пруди. Обычные телевизионные фокусы, — вздыхает Маша Донская. — Мама иногда неделями ждет, пока ей позвонят и пригласят выступить: в богатые семьи на Рублевку или в детские сады, она на все согласна. А пока телефон молчит, сидит перед зеркалом с куклой и разговаривает с ней.
В XXI веке Донские заканчивают тем, чем начинал знаменитый основатель их династии.
Возможно, если бы у них был хороший продюсер, они бы раскрутились в нынешнем шоу-бизнесе.
Но что понимают в серьезных мужских делах три интеллигентные женщины, посвятившие себя искусству? Профессии и зрителям, которые их предали?
В итоге Маша Донская переквалифицировалась в лингвисты.
Когда она ждала ребенка, то была уверена, что родится мальчик. Первый в их семье. И на этом закончится полоса неудач. И они — слабые женщины — смогут наконец переложить заботу о себе на его мужские плечи. “Я хотела назвать сына Ваней. Но мама и бабушка убедили, что он должен быть только Андреем”, — улыбается Маша.
Она не надеется, что ее малыш продолжит семейную династию. Говорит, что в этой стране, наверное, это никому уже не нужно. Вместе с мамой и бабушкой они пока прячут от четырехлетнего Андрюши его тряпичного тезку.
Куклу, но не игрушку. Вечного мальчугана, которому почти 130 лет.
