— В 1997 году — тогда я впервые побывал в США в составе делегации из России — мы ехали с американцами в автобусе в Сан-Франциско, болтали, шутили… Вдруг в окне я увидел маяк и говорю: “О, этот маяк мне хорошо знаком”. — “Откуда, — спрашивают американцы, — если в Калифорнии вы впервые?” — “Вы забыли, что я участвовал в ядерном планировании, и этот маяк был точкой прицеливания для наших ракет. Рядом с ним у вас тут проходит разлом земной коры. Если по нему ударить, то пол-Калифорнии сразу сползет в океан”.
В автобусе стало тихо. Никто больше не шутил. Все американцы, которые в нем ехали, жили в Сан-Франциско, и в случае такого удара их город вместе с домами и семьями тоже сползал в океан...
Эту историю мне рассказал генерал-полковник Виктор Иванович Есин. В 1994—1996 гг. он был начальником Главного штаба РВСН, первым заместителем главкома РВСН. В 1997—2002 гг. работал в Администрации Президента, в Совете обороны РФ, в аппарате Совета безопасности. Ныне кандидат военных наук профессор Виктор Есин — первый вице-президент Академии проблем безопасности, обороны и правопорядка. Консультант командующего РВСН.
С той поры, когда генерал Есин планировал удары по Калифорнии, многое изменилось во взаимоотношениях России и США. Тех ракет Р-36 ОРБ (орбитальные), которые могли облететь земной шар и ударить по калифорнийскому маяку, у нас больше нет. Мы их уничтожили по Договору ОСВ-1.
Теперь у нас и другие ракеты, и другие угрозы. О них мы беседуем с Виктором Ивановичем в подмосковной Власихе в штабе РВСН:
— Раньше с американцами мы были несовместимы и готовы были друг друга стереть с лица земли. Сегодня все иначе. Мы стали ближе. В мире теперь все взаимосвязано.
— Конечно, если даже наш Стабилизационный фонд лежит в США, какая уж тут ядерная война!
— Я вам прямо скажу: по обычным вооружениям мы существенно отстаем от Запада, хотя и начали несколько подниматься. Но тут мы вряд ли уже догоним НАТО. Именно поэтому по ядерным вооружениям мы обязаны соблюдать баланс средств — о паритете речи теперь не идет, да он и необязателен. Сейчас американцы могут нас уничтожить 4—5 раз, а мы их — 1—2 раза. И это — баланс возможностей.
— Странный какой-то баланс…
— Нынешние подходы к ядерной теме в целом изменились. Макнамара (Роберт Макнамара — бывший министр обороны США. — О.Б.) считал, что неприемлемый ущерб — это когда гибнет 25% населения и 60% промышленности. При меньшем ущербе военные действия допустимы. Сейчас же в США считается, что, если по ним будет нанесен даже один ядерный удар, это уже неприемлемый ущерб. Так что в рамках нынешнего понятия неприемлемого ущерба баланс сил с США мы удерживаем.
— И долго мы его еще сможем удерживать? Наши ядерные силы тают на глазах. Раньше мы делали тяжелые межконтинентальные ракеты (МБР), такие, как “Сатана” с десятью боеголовками, а теперь все больше легкие моноблочные “Тополя”. Вы знаете, что даже сами ракетчики иронично называют их карандашами, а будущую “Булаву” — булавкой?
— У многих сложилось неверное представление, что главное в МБР — забрасываемый вес. На самом деле главное — возможность гарантированно поразить цель, прорвав при этом ПРО противника. И, как ни парадоксально это звучит, но лучшие свойства для прорыва ПРО имеет ракета с моноблоком.
Вот смотрите: на взлете время работы двигателя тяжелой ракеты — 4—5 минут. Через полторы-две минуты после старта ее засечет спутник, затем — наземный локатор. А ей надо еще 5—7 минут, чтобы “развести” 6—10 боеголовок. И все это время работает двигатель, а значит, он дает горящий факел — самый демаскирующий признак. Его прикрыть ничем невозможно, как и момент отделения боевых блоков. Естественно, система ПРО их вычислит и с большой вероятностью уничтожит.
— Разве моноблочная ракета не дает факела?
— Дает, но у “Тополя-М” факел работающего двигателя горит максимум 2 минуты, так как дополнительного времени для разведения блоков ему не требуется. Чтобы засечь его старт, у системы ПРО остается 15—20 секунд. За это время, как показывают наши расчеты, она сделать этого не способна. Поэтому-то для прорыва ПРО лучше всего моноблок.
Мало того, забрасываемый полезный вес у “Тополя” — 1000 кг, у “Тополя-М” — 1200 кг, а вес боеголовки составляет меньше трети от полезной нагрузки. Представляете, какой на ракету еще можно навесить комплекс средств преодоления ПРО, чтобы вводить неприятеля в заблуждение? Я уже не говорю, что по точности блок “Тополя-М” превосходит блок тяжелой ракеты. Поэтому если раньше на уничтожение шахтной пусковой установки “Минитмен-3” мы планировали как минимум 2 блока, то теперь достаточно одного.
СПРАВКА "МК"
У боеголовки “Тополя” мощность термоядерного заряда — 800 килотонн. Для сравнения: мощность атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму, — около 20 килотонн. То есть “Тополь” — это 40 Хиросим.
— Выходит, десятиголовая “Сатана”, которая выводит на орбиту больше 8 тонн, хуже одноголового “Тополя” с полезной нагрузкой в 1 тонну?
— Пока у американцев нет эффективной ПРО, “Сатана” лучше. Но мы-то делаем перспективную группировку — для тех условий, когда США развернут мощную ПРО. Ведь американцы до сих пор не говорят, какой будет ее облик. Но ясно, что она уже стала не национальной, а глобальной. Сейчас США заключили соглашение с Японией и Австралией — там будет размещен очередной, четвертый район ПРО. Где планируется 5-й и 6-й, пока неизвестно. США также развернут группировку в космосе. В том числе и ударную. И прорывать надо будет уже ее. “Сатане” такое не под силу. “Тополь-М” сможет.
— Что это доказывает?
— Когда задается тактико-техническое задание для новой ракеты, то сначала делается прогноз и оценка возможного развития средств противодействия ракетного оружия, то есть ПРО. “Тополь-М” создавался с таким расчетом.
— Так чего же мы нервничаем по поводу ПРО в Европе, если мы уже все просчитали и имеем ответ?
— Нервничаем правильно.
— …потому что нечем ответить?
— Нет. Просто теперь мы вынуждены тратить больше денег на развертывание средств, которые нам были бы не нужны, если б американцы не вышли из Договора по ПРО. Нам не надо было бы создавать ни маневрирующие, ни гиперзвуковые боеголовки, а сейчас мы вынуждены их делать — нас загнали в угол.
Если бы американцы подписали с нами договор, что в Польше 10 противоракет и один радар в Чехии и больше никогда ничего там стоять не будет, то с этим можно было бы смириться. Но они же не подписывают, а лишь голословно утверждают: мы вам не угрожаем. Голословно они уже утверждали, что когда объединим Германию, то там не будет ни одного натовца. А теперь где они?
Какие бы ни были хорошие личные отношения Буша и Путина — это все слова. Международное право принимает к рассмотрению лишь документ. Но документа, который бы говорил, что облик американской ПРО будет только таким, и никаким другим, нет. Вот и в Калифорнии к концу года вместо 2 противоракет будет 4, а на Аляске вместо 14 — уже 20.
— Говорят, их противоракеты не слишком отработаны?
— Да. Их боеголовки по реальным МБР еще ни разу не стреляли. Они ими работали только по натурным мишеням. Мы это делали еще в 1961 году. Правда, потом пошли на соглашение с американцами и подписали в 1972 году договор, ограничивающий развитие ПРО. Сегодня мы имеем ПРО вокруг Москвы, да и то с небольшими возможностями. Вот сейчас у американцев почти 5 тыс. боевых блоков. Из них для поражения объектов на территории Москвы и области предназначено примерно 800—1000. Мы из этой тысячи способны отразить лишь несколько десятков. Так стоит ли вообще говорить о нашей ПРО?
— А может, стоит? Задуматься, например, о ее создании. Иначе как-то некрасиво выходит: США создают систему обороны, а мы, словно какие-то агрессоры, — средства нападения — ракеты.
— Чтобы нам создать такую же ПРО, как у них, надо, чтобы вы ели одну картошку, а некоторые вообще ничего не ели. При размерах нашей страны, чтобы закрыть все направления, никакого Стабилизационного фонда не хватит.
— США же могут себе это позволить?
— Могут, но не сразу. Постепенно. Лет через 50—60. Мы же пока будем совершенствовать наши наступательные средства, так как на это нужно в 100 раз меньше денег, чем на то, чтобы выстроить вокруг России “забор” из противоракет. А потом, мы же не стремимся уничтожить всю Америку.
— Ну да, Калифорнии хватило бы…
— Нам достаточно иметь потенциал для нанесения неприемлемого ущерба. Мы в своей стратегии ядерного сдерживания базируемся на противоценностном ударе, то есть уничтожении ценностей. Это не ракетные шахты, которые уничтожаются при нанесении контрсилового удара, это инфраструктура агрессора, его города. В общем, мы ему говорим: какую бы ПРО ты ни строил, мы гарантируем, что хоть 10 боевых блоков, но доставим к твоей территории и нанесем неприемлемый для тебя ущерб. И тогда никто не рискнет нажать ядерную кнопку.
— Выходит, нас вынуждают создавать оружие нападения, так как оно дешевле, чем система защиты? И потому мы создаем группировку в основном из моноблочных ракет, способных преодолеть любую ПРО?
— Не совсем. Если сделать всю группировку моноблочной, то она, конечно, будет очень эффективной, но при этом страшно дорогой. Когда один боевой блок несет одна ракета, посчитайте: сколько ракет нужно сделать? Весь смысл разделяющихся головных частей — когда одна ракета несет 4—6—10 блоков — в том, чтобы затраты государства были меньше. К созданию группировки надо подходить по-умному: часть ее должна быть моноблочной, а часть — с разделяющимися боевыми частями. Так ее стоимость будет приемлемой.
— Морскую “Булаву” делают с несколькими блоками. Значит, ею не собираются поражать стратегические объекты?
— У моряков другие задачи. Они в основном бьют по целям, не имеющим серьезной защиты, таким, как города, предприятия, поэтому им не требуется очень уж высокой точности.
— У морских ракет точность меньше?
— Конечно. Это связано с тем, что местоположение подлодки труднее определить, чем “точку” наземного комплекса.
— Почему же американцы делают ставку на ракеты морского базирования, если они неточные?
— Они решили эту проблему. В США создана глобальная система навигации. У нас, к сожалению, такой пока нет. Вот когда ГЛОНАСС покроет все, тогда и точность стрельбы нашими подлодками намного улучшится.
Когда мы делали “Тополь”, то были вынуждены отказаться от ГЛОНАСС — в ней было слишком много “мертвых зон”. И мы создали наземную высокоточную систему навигации.
— Странно: у моряков своя система навигации, у вас — своя. Вам не кажется, что для всей ядерной триады — РВСН, подлодок и авиации — должна быть не только единая навигация, но и единое управление и командование, примерно как в США?
— Мы давно об этом говорим. И Генштаб в принципе с этим согласен. Но время пока не пришло. Необходимо разделить функции административного и оперативного руководства войсками. Без этого стратегическое командование создавать нельзя. К тому же подобные реформы не должны быть отданы на откуп военному ведомству. Ну вот представьте: сижу я, руковожу, а у меня вдруг пытаются что-то отобрать, что-то из-под меня вывести. Конечно, я буду против. В этом главная причина всех неудачных реформ в нашей стране. Реформу должен проводить независимый государственный орган, который может принимать непредвзятые решения. Им мог бы стать Совет безопасности, но тогда необходимо повысить его статус.
— Сейчас вообще, по-моему, нет единой стратегии по поводу будущего облика военной организации государства.
— Есть. Она находится на рассмотрении в аппарате Совбеза. Проект, разработанный Генштабом, принят за основу для дальнейшей доработки. Когда говорят: нет стратегии, то имеют в виду, что нет документа. Но стратегия существует и в Послании президента, и в выступлениях военачальников.
— Ну да, и мы всей страной отгадываем: кто и что из них имел в виду? А армия, между прочим, содержится на наши деньги, и мы имеем право знать, что с нею собираются делать.
— Вы правы. Пока целостной утвержденной стратегии нет, в армии многое зависит от того, какой конкретно военачальник руководит конкретным видом или родом войск Вооруженных сил.
— И от конкретных интересов этого военачальника… Вот, например, в РВСН: кто решает развивать жидкостное или твердотопливное направление в ракетостроении и почему?
— По этому поводу я слышал много сплетен. Дескать, Юрий Соломонов, который делает твердотопливные ракеты, что-то там пролоббировал, или маршал Сергеев, когда был министром обороны, отказался от жидкостных ракет. Но это все не так.
В 2000 году в Совете безопасности было принято решение раз в три года делать системный проект по разнородным силам ядерного сдерживания. Делает его межведомственный коллектив лучших ученых-практиков, он и определяет оптимальную группировку: сколько в ней должно быть жидкостных, сколько твердотопливных ракет, с каким забрасываемым весом и где: на флоте, в РВСН или авиации… По тем задачам, которые сегодня стоят перед РВСН, оптимальной группировкой в ближайшей перспективе является твердотопливная.
— Но, говорят, жидкостные ракеты более точные и управляемые.
— Это, видимо, говорят те люди, которые уже давно отошли от дел. Да, в свое время тягу твердотопливных ракет регулировать было тяжело, но эту задачу удалось решить. Соответственно, и по точности твердотопливные ракеты не уступают жидкостным.
Кстати, в недавно сделанном системном проекте о будущей ракетной группировке упомянуто, что после 2012 года Ракетным войскам может потребоваться жидкостная ракета. К 2012 году научно-технический задел под нее будет создан. Если обстановка потребует, то разработчикам будет выдано задание, и через 7—8 лет у нас будет новая жидкостная ракета. Но раньше 2020 года она ракетчикам не нужна.
— Из чего вы делаете такой вывод?
— Следует учитывать возможности США. Если они развернут в космосе ударную группировку — это может быть не раньше 2020—2025 г., — тогда нам потребуется обладать возможностями по прорыву космической обороны, и забрасываемого веса у ракет потребуется больше. Тогда мы уже не обойдемся “Тополем-М” и “РС-24”. Мы с упреждением — в 2012 году — закажем новую жидкостную ракету.
— Как раз к тому времени, когда угробят все КБ и заводы, их делающие.
— Ничего подобного. Они сейчас работают на космос. И правильно. В ракетах-носителях главная величина — забрасываемый вес. Им ПРО прорывать не надо.
— А может, ее никому прорывать не надо? Может, и у нас, и в США военные подталкивают руководство к излишней милитаризации страны? Возможно, государство должно сдерживать амбиции военных?
— Абсолютно верно. Потому российское общество и ставит вопрос о гражданском контроле. В США он, кстати, есть и достаточно успешно функционирует. У нас пока имеются только его ростки.
Вот и журналистика должна щекотать нервы нашим политикам и военным. Это обратная связь с военно-политическим руководством страны, с системой управления ею. Вот на ракете в системе управления всегда имеется обратная связь. Если ее нет, то ракета либо не взлетит, либо полетит не туда.
Так и СМИ: если наше правительство движется не по оптимальной “траектории”, то, чтобы его довернуть, нужны СМИ. А если они будут бездействовать, “полетим” не туда.
— “Не туда” мы уже “летали”. Ракетчики рассказывали, что в самом центре Пентагона есть кафе. Оно когда-то было главной точкой прицеливания для наших стратегических ракет. А для американских — Спасская башня в Кремле. Потом эти точки из координат убрали. Но сейчас мы снова слишком часто стали говорить о взаимных угрозах. Может, политиков пора “довернуть”?..
