Просто Марыля

Она опаздывает пока на 8 минут, но, позвонив с дороги, вежливо предупреждает, что едет. Она подъезжает на красном “Порше”. Она не кутается зябко в меха.

Входит в отель — дубленка, подбитая светлой норкой, нараспашку.

Белая челка — до глаз. Волосы — до локтя. Говорит по-русски хорошо, мило коверкая фразы и путая окончания.

Судя по пунктуальности и деловитости, в ее жилах, должно быть, течет немецкая кровь.

Марыля Родович была, есть и остается королевой польской эстрады. Накануне Нового года — звезда в интервью обозревателю “МК”.

Варшава. Центр. Блиц-опрос возле отеля “Виктория”. За 20 минут до интервью. Вопрос: кто такая Марыля Родович?

— Это моя юность! О, Марыля — девушка с гитарой (пожилой пан в пальто и с портфелем).

— Нет, она совсем не из рокеров. Но поет бардзо мило (по виду студент-ботаник). И свободная такая. Моя мама ее очень любит.

— Очень интеллигентная, но в ее возрасте надо быть скромнее в смысле прически (пани средних лет, очевидно домохозяйка).

— В Кракове в прошлом году на Сильвестре (Новый год. — М.Р.) мы были на площади. И вся площадь пела вместе с ней. (Две подружки лет по двадцать. Смеются, напевают старый гимн польских хиппи: “Сяду я в поезд, быстрый как ветер…”)

— Пани Родович? Королева! Она здесь часто бывает, дает интервью (швейцар отеля, мужчина в фуражке и в малиновой накидке).

А вот и она на красном “Порше”. Королева без черных очков и без охраны.

1.
 Блиц.

— Пани Марыля или Марыля?

— Можно Марыля.

— Вы любите скорость?

— Это зависит… (Задумывается.) Если скажу “да”, это не будет правда. Если скажу “нет”, тоже не будет правда. (Смеется.)

— Нарушаете ли вы правила дорожного движения?

— Очень часто.

— Переходите улицу на красный свет?

— Бывает.

— Переводите старушек через дорогу?

— Нет. (Смеется.)

— Марыля, на протяжении многих лет вы практически не меняли имидж. А кто его вам придумал?

— Это не придумано. Это было во мне. К тому же я очень интересуюсь модой. Слежу за всем, что появляется. И то, как я выгляжу теперь, всегда было согласно с моей внутренностью. Правильно говорю?

— Почти. Но всегда одна и та же прическа. И одежда: что-то длинное, рваное. А почему вы не выступали в коротких юбках?

— Как нет?! Часто. У меня особенно часто одежда менялась. Вот видите юбку? (Демонстрирует длину черной юбки выше колен.) Так люблю. А волосы… Было время, когда они были короче. Но теперь я лучше знаю, что делает мне красоту. Вот я не могу понять, почему женщины делают себя старше — через одежду, через волосы. Они одевают эти странные длинные юбки. В них нет секси.

Когда я начала петь, выходить на сцену, я видела артисток в золотых платьях. Все это было таким чужим для меня. А я выходила босиком, чтобы показать совсем другие чувства, другую эстетику. Был такой случай. Еще в Советском Союзе, в 80-е годы. Концерт в Новосибирске. После концерта в аэропорте — или “аэропорту”? — я заказала обед. Подошла официантка. И она отказалась обслуживать меня.

— В самом деле не обслужила иностранку? Звезду?..

— Она сказала, что была на моем концерте. И она обиделась на меня, потому что (начинает загибать пальцы. — М.Р.): во-первых, у меня не было сапог на высоком каблуке. Второе — не было блестящего платья. И вообще, я не похожа на Аллу Пугачеву. Мы сделали скандал, потому что она демонстративно сказала, что всех обслужит. Всех, кроме меня.

— Вы обиделись?

— (Смеется.) Нет, я была просто глодна. Девушка, которая занималась нашей группой, написала жалобу, и эту официантку выбросили з работы. Она пришла ко мне в гостиницу с плачем, что у нее дети. И я пошла к ее шефу просить, чтобы ее снова приняли. Мне сказали: “Хорошо, возьмем”. Но я слышала, что нет, все же выбросили.

— В какой мере на ваш имидж повлияла эстетика хиппи?

— В очень большой. Это была идеология свободы, любви — нет никакой борьбы, только любовь.

2.
— На сцене вы всегда себе позволяли делать всё что хотели?

— В принципе да.

— И никто вас не “редактировал”, как ваших коллег в СССР? Ту же самую Пугачеву еще как “строили”.

— Меня, нет, не редактировали. У меня не было политических песен. Может быть, были в песнях аллюзии, двусмысленности. Но в то время это была целая игра между людьми, которые писали песни, и цензурой. Цензура об этом знала. И авторы знали, что те знают. Но я не боролась… не знаю за что.

У меня были проблемы с цензурой, но очень смешные. Когда я записала пластинку для детей, там была песня “Был король”, такая старая польская песня. А в это время умер Брежнев. И тогда с радио выбросили того редактора, что пустил эту песню в эфир.

— Марыля, вы опасная женщина — из-за вас людей выбрасывают с работы. Хотя пела она все больше про любовь-морковь.

— Ну да. (Смеется.) На этой пластинке была еще песенка про хлеб, к которому самое лучшее будет…

— Икра?

— Нет, мармелад. Потому мармелад, что после войны ничего не было, только мармелад. Но они в этом тоже что-то усмотрели, хотя песня — довоенная. Или… как сказать, когда вода выливается с реки? О, наводнение. “Мне нужна большая вода для моей души… На все мои болезни, на все мои боги”. Бога? Ну, в общем, прекрасный текст, но они тоже сказали, что это аллюзия с наводнением в Польше, и сняли текст с телевизийной программы.

— Я ошибаюсь или нет? Все президенты Польши, а до них партийные лидеры очень любили Марылю Родович.

— Любили, это правда. И теперь, и предпоследний президент, говорили, что любят мои песни, любят меня.

— А вы их?

— Это зависит, какие это люди. У меня такая натура: когда приходит новая власть, я хочу быть уверена, что они что-то хорошее сделают.

— Но за любовь надо платить. Чувствовали ли вы, что власть со своей любовью вас использовала?

— Бывало. Я отказывала всегда. Опыт коммунистического времени такой сильный во мне и я помню, как в своей пропаганде они использовали артистов. А потом народ думал, что артисты с ними. Когда кончилась коммунистическая власть, многие, особенно журналисты, говорили, что артистов, которые были со старой властью, надо убить и глубоко закопать под землю. В переносном смысле.

— И вас закопать?

— Конечно, между другими и меня, так как мы напоминаем им о прошлом. Но это не моя вина, что я родилась тогда. Что же, надо было подождать до 90-го года? Теперь это поменялось, но в начале 90-х было неприятно. Не хотели пускать мои песни по радио, особенно по частным — только за большие деньги. Так продолжалось 7—8 лет.

3.
— Марыля, вы замечательно говорите по-русски: правильно и довольно бегло. А можете произнести: Карл у Клары украл кораллы?

— О, нет. Как, как?

(Старательно повторяет за мной.) Карл… у Клары… Но трудно. Моя бабушка была белоруской и ребенком ходила до русской школы, семья жила в Вильнюсе. Другая бабушка была из Тулы. Я помню, мой отец выучивал русские слова. Он всегда говорил: “Это ерунда на постном масле”.

— Вы чувствуете в себе кровь тульской бабушки?

— Да, хотя у меня было не так много контактов с этой бабушкой, я ездила только на каникулы к ней. Бабушка говорила до конца дней на русском и французском. Она была дочерью купца. Я люблю говорить на русском языке. Чувство юмора люблю и русскую натуру.

— Широкий жест?

— Да. У меня такой жест. (Откидывает руку.)

— Самое яркое воспоминание детства?

— Мы жили очень бедно, все в одной комнате у богатых евреев. Это было не в Варшаве, а в маленьком городке — во Влоцлавеке.

(В этот момент к нам подходит высокий мужчина: зачесанные назад волосы с проседью, серый элегантный пиджак.)

— Мой муж, Анджей. Он здесь случайно. У него — встреча. Так о чем мы? Да, дядя жил в Чикаго и посылал нам посылки. И это был праздник, такой большой. Там было много одежды, и надо было подождать, когда моя мать вернется с работы и откроет посылку. На меня самое большое впечатление производили кнопки.

— Какие кнопки?

— Были такие прекрасные, чудесные кнопки на одежде, и моя бабушка отрезала эти кнопки. Они становились моими игрушками. Я ходила за шкаф и играла в большие борьбы. Побольше кнопка — лошадь, поменьше — солдат. Я делала войну, врага, армию…

4.
 Блиц.

— Деньги — это зло?

— Нет.

— Любовь — это испытание?

— Испытание — что это? Понятно, да.

— Страсть — это наказание?

— Нет. Не-е-е-е-т. Но как можно наказание?..

— Про вас известно, кажется, всё. Но есть белые пятна в биографии. Например, первое — Даниэль Ольбрыхский, который считался вашим женихом. Все-таки непонятно, почему вы расстались?

— Разные характеры… Мы с Даниэлем встречались три года.

— А как познакомились?

— Очень интересный случай. Я покупила в Берлине “Порше”, машину любимую. Но тогда была плохой молодой водитель. Я поехала на нем на гастроли в один город в Польше. И ночью был снег и лед. Я боялась ехать обратно в Варшаву. Пришлось оставить там машину. Вернулась на чужой. И мой менеджер в Варшаве случайно встретил Даниэля в парке, где он был с маленьким сыном на прогулке. Менеджер знал, что Даниэль любит машины, и спросил его: “Не хочешь проехаться? Марыля покупила авто и боится ехать — лед”. И он не сказал ничего жене и поехал в этот город. Всю ночь ехал поездом, таким нормальным. Привез “Порше” до Варшавы и оставил в нем открытку: “Фетишист украл машину”. И как это сказать… (Приобнимает меня.) О да, что “он обнимает пока руль. Пока!”
И что было дальше? А, да. Он играл “Гамлета”. Он меня посадил в ложу слева и играл только мне, не к публике. Ужас! Мне было так стыдно!

— Он сделал вам предложение?

— Нет, нет. Потом мы договорились, что будем вместе ездить на лошадях. И мы встретились в стайне, то есть в конюшне. И там он меня поцеловал и смердил лошадью. (Смеется.) Это было впечатление сильное. А потом он поехал в Москву, там играл с театром. Пригласил меня туда. Я поехала, но он был занят — имел репетиции — и послал за мной в аэропорт Володю Высоцкого. Я, конечно, слышала, кто это — Володя Высоцкий, и что они дружатся с Даниэлем. В Париж к Марине, например, он ехал всегда через Варшаву, встречался с Даниэлем, пел… И вдруг я в аэропорту вижу мужчину, который проходит все заборы (правильно — заборы?) — и его никто не останавливает. И только все повторяют: “Володя, Володя”…

Мы вышли из аэропорта и на его белом “Мерседесе” поехали к Даниэлю на репетицию. И потом спали у Володи дома на Грузинской улице. Спали в кровати, где Володя нормально спал с Мариной. Он всю ночь писал стихи и говорил с ней по телефону. Пришел Никита Михалков — он был сосед.

— А Высоцкий не говорил вам, что вы похожи на Марину Влади?

— Нет. Только говорил, что я пою как зверь. (Смеется.) Мне в школе говорили, что я на нее похожа.

— И все-таки почему не состоялся ваш брак с Ольбрыхским? Прекрасная пара разбилась — почему?

— Потому что он сильно пил. И потом, так всегда есть — женщине кажется, что ее любовь будет менять человека. Я нормальная женщина, верила — это пройдет, я буду его изменять. Но уже через 2—3 года эта “химия”, т.е. любовь, не работает, как вначале. И потом, я много терпела от него.

— Может быть, он вас бил?

— Нет, нет. Даниэль был джентльмен. Очень хороший человек, такой прямо — правильно говорю? — ли-ней-ный. Но он очень любил себя, и, например, когда я была беременна (конечно, от Даниэля), что-то там сломалось внутри, и я потеряла ребенка.

— Выкидыш?

— Это ночью случилось, дома. Он испугался. Он говорил: “Мы — как свободные лошади. Нам еще рано — дом и ребенок”. И когда я была в больнице, он не имел времени прийти ко мне. Это, знаете, такие моменты, которые остаются на сердце. Много было случаев неприятных для меня. И так все кончилось.

5.
 Блиц.

— Вы легко даете взаймы?

— Да.

— И крупные суммы?

— Можно так сказать.

— Если я попрошу у вас взаймы, могу рассчитывать на…?

— Сколько?

— Как строится день Марыли Родович?

— Если у меня нет концерта, всё кружится вокруг профессии моей. И встречи, и интервью, репетиции — каждый день что-то. И если это есть, я стараюсь спать долго. Это лучший способ на красоту. Выспаться — страшно важно. Еще очень люблю закрыть дверь в своей комнате…

— И?

— Открываю Интернет. Я на “ты” с Интернетом. Мой сайт — я каждый день здесь встречаюсь с моими поклонниками, разговариваю с ними.

— А кроме комплиментов пишут, например, обидные вещи?

— Тоже. В последнее время — что я убиваю животных и ношу шубы. (Похлопывает мех на дубленке, что валяется на кресле рядом.) Когда видят фотографии в шубе, они ругаются, но другие поклонники спорят с ними.

— А вы что думаете на этот счет?

— Например, я ношу кожаные сапоги. Моя сумка тоже кожаная. И если стать “зеленым”, надо отказать всему. В принципе весь мир построен на том, что один кушает другого. Корова кушает траву, которая тоже хочет жить. Мы кушаем корову, и нас потом кушают эти, как их, червяки. Так что не все од-но-знач-но.

— Вы бережете голос? Например, стараетесь не говорить на морозном воздухе?

— (Смеется.) Это не я. Я даже не имею шарфа. Я ненавижу высокие воротники. Мы — закаленные.

— Может, вы купаетесь в проруби? Моржуете?

— Нет. Но батареи у нас выключены. Потом еще — окна открыты. Я помню, два года назад было — 33 градуса и были открыты все окна. Очень приятно спится.

— Распеваетесь с концертмейстером? Пьете яйцо перед концертом?

— Никогда. С мая до октября у меня много концертов, особенно много на стадионах, площадях.

— Ужас!

— Почему ужас?

— Потому что связки надо беречь.

— Нет, нет!!! Совсем не обязательно. Чем больше концертов, тем сильнее они становятся.

— Марыля, ну вы просто Кобзон в юбке.

— Но это правда. Вот если пауза у меня в работе, потом я плохо чувствую себя во время концерта.

— Простите, но во время менопаузы вы тоже пели?

— Конечно! А что? Какая это пауза? В первый раз слышу. У нас никто на это не обращает внимания. И к тому же у меня в ансамбле никто не может быть больным. Если я умру, вот тогда можно отказать в концерте.

6.
— Во взаимоотношениях с мужчинами: вы выбираете или вас выбирают?

— Я… Я выбираю. (Смеется.)

— Вы уходили или от вас уходили?

— Я отходила.

— Значит, вы мужчин в кулаке держите?

— Нет, нет. Я такой тип женщины, что разрешают мужчинам ходить себе на голову (русский вариант: сидеть на шее). Но приходит момент, когда я говорю: “Почему? Стоп! Не хочу так”.

— У нас есть прекрасное на этот счет выражение: “Гиря до полу дошла”.

— (Смеется.) И тогда я брала детей, чемоданы и бежала, хотя не было легко, не было денег, контрактов. Когда я ушла от второго мужа, приехала в Варшаву в свою первую приватную квартиру, где не было ничего. Не было шкафа, вилки, денег. Но так решила и так жила.

— Вы нашли не лучшее время для ухода — в стране было военное положение. Неужели даже звездам, таким, как вы, приходилось тяжко?

— Не голодали, но нелегко было. К тому же у артистов был протест — не выступать на телевидении.

— И вы не выступали? А на что жили?

— Да, я не принимала участия в телевизийных программах. А как зарабатывала?.. Ехала на шесть недель на контракт в польский клуб в Нью-Йорк. С этих денег жила полгода с маленькими ребенками. Потом ехала на шесть недель на гастроли в Союз и еще полгода жила на эти деньги.

— А вы поддерживаете отношения с Даниэлем? В хороших отношениях?

— В очень хороших. Я, знаете, со всеми моими мужчинами в очень хороших отношениях. Но это брало десять лет, чтобы мы начинали хорошо общаться. Например, с отцом двух моих детей.

— С тем, что подходил?

— Нет. С Анджеем у нас один сын. Двое детей — от прежнего… (Ищет слово.)

— Брака?

— Что такое брак?

— Ну, как вам сказать — штамп в паспорте…

— Нет, у нас не было штампа. Только двое детей. Это режиссер из Кракова Кшиштоф Ясиньский. Он уже знал, что мы с Анджеем встречаемся. Он признался теперь мне, что возил в машине секиру. Ну, топор по-вашему.

— Чтобы убить вас?

— Нет, Анджея. Кшиштоф жил в другом городе, но звонил мне и говорил, что убьет его. А этот говорил, что спалит его театр. Теперь об этом прекрасно вспоминать, а тогда… У меня были два ребенки (дочка 3 года и сыну 5), сын до сих пор не в очень хорошем контакте с Анджеем.

— Это верно, что вы вместе с Даниэлем Ольбрыхским недавно рекламировали мороженое?

— Да.

— А если бы вам предложили рекламировать мыло или, скажем, противозачаточные средства?

— Боюсь, что никто бы нам это не предложил. (Смеется.) Мыло можно было бы сделать смешно: например, купаться в пене. У Даниэля есть чувство юмора. У меня — тоже.

7.
 Блиц.

— Есть ли жизнь на Марсе?

— Верю.

— Верите ли вы в реинкарнацию?

— Да.

— Верите ли вы, что мужчина когда-нибудь сможет забеременеть и родить?

— Нет. А зачем? Пусть они ходят в этих белых рубашках на работу и зарабатывают деньги. У них нет терпения вообще.

— Ваши мужчины вас в этом убедили?

— Да, абсолютно.

— Кем вы были в прошлой жизни?

— Солдатом Александра Македонского. Я была в Америке и там ходила к одному человеку. Он слушал меня, у него были закрыты глаза, и он сказал, что видит, как я еду быстро на лошади с Александром Македонским.

— Вы любите риск?

— Да, очень.

— Но почему вы до сих пор не делали косметических операций?

— Я бы сделала. Боюсь.

— Вы не поддерживаете позицию Брижит Бардо, которая предлагает стареть без подтяжек?

— Нет. Брижит Бардо была мой идол, но это не очень приятно — смотреть на морщины. После операций женщины продолжают свою красоту. Поэтому я говорю “да”. Но пока боюсь. У меня по генетике хорошая кожа. С нового года опять буду делать американскую диету.

— Любите поесть?

— Очень. Очень. Я обожаю.

— С кем из русских артистов вы хотели бы вместе выступить?

— О, есть у меня мечта. Сыграть концерт с Гариком (имеется в виду Сукачев. — Прим. авт.). Мои знакомые в Варшаве показали мне его концерт на DVD. О, это моя кровь. Он поет вживую, собой, там есть такие эмоции!..

— Что вы пожелаете читателям “МК”?

— Я желаю, чтобы все эти перемены, что у вас происходят, так и происходили. Чтобы людям легче жилось. И чтобы не было между нами холодных отношений, как это было в последние годы. Потому что мы — народы по чувству близкие. Я, например, помню, как после военного положения ехала на такси по Москве. И таксист сказал: “Вам, полякам, не хочется работать в Польше”. Так работала пропаганда. Так вот, я хочу, чтобы русский народ не верил в пропаганду о польском народе.