В рамках фестиваля одной пьесы, что в течение года проводит Театр наций, наконец выступили иностранцы — театр имени Йожефа Катоны из Будапешта. Венгры представили своего “Иванова” — первую пьесу Чехова. Русскую классику венгерского производства сыграли в основном на стульях, в облезлых стенах и без штанов. Впрочем, “без штанов” было всего один раз.
Место действия — неопределенного назначения помещение. Можно сказать, большая гостиная развалившейся бесхозной усадьбы, а можно — вокзальный зал ожидания. Или подземка, ведущая в никуда. И то и другое — не конкретно-безвременное — будет точно.
Нет смысла пересказывать содержание известной пьесы Чехова об эгоизме, рефлексиях и внутренних мучениях русского человека. И жену, больную туберкулезом, извел. И себя истерзал. И публику измучил своими сомнениями относительно смысла жизни и достоинства собственного существования. А существует Иванов — этот, как его называли, “русский Гамлет” (кстати, имеет здоровый крепкий вид) — некрасиво, неопрятно. Серый костюм дешевого вида мешком обвис, волосы слиплись и немытые… Везде ему тошно и скучно — и дома с нелюбимой чахоточной, и у соседей Лебедевых — с молодой Сашенькой, влюбленной в него.
Режиссер Тамаш Ашер сознательно стер время, но оно по всем признакам пробивается откуда-то из 70-х прошлого века. В костюмах персонажей русского классика, а главное — в атмосфере. В первом акте, в доме Лебедева, куда вот-вот должен приехать Иванов, картина провинциальных посиделок: слева робеющие туповатые женихи, справа — перезрелые невесты, вдовушка-кокетка, хозяйка-сквалыга и еще много персонажей того времени, Чеховым не предусмотренных.
У каждого, даже бессловесного, в деталях проработан характер. Оттого актеры не смотрятся массовкой, а ансамблем, работающим как первоклассный оркестр под руководством маститого дирижера. Дирижер, в данном случае г-н Ашер, ввел вымышленных персонажей — например, старичка, который шаркает по залу с приемником у уха — приемник транслирует футбол. И “гол”, и “прорыв к воротам” с радиовоем болельщиков разрезает вдруг повисшую тишину.
Или маленькая жемчужина действия — крупная старушка на больных ногах с клюкой, которая тихо сидит у правого портала до тех пор, пока куражистый и наглый Боркин не целует крепко ее в жеваные старческие губы отнюдь не сыновним поцелуем. Вот после этого можно наблюдать отдельный моноспектакль, который идет параллельно с основным. И ты не знаешь, за чем следить — за эффектным кривляньем Боркина, другими ли гостями или за старушкой, впавшей в безумие отнахлынувшей страсти.
Венгры играют не историю, а состояние — душное и невыносимое, с обнажением — душевным, само собой, но не избежали и физического. Во всяком случае, во втором акте мучающийся Иванов мечется по сцене в одной рубашке, из-под которой сверкает то зад, то перед. И даже в деликатно- приглушенном свете весьма отвлекает публику вопросом — а что, под брюками раньше трусов или исподнего мужики не носили? Впрочем, “Иванов” в смысле обнаженки оказался весьма скромным по сравнению с “Вишневым садом”, привезенным несколько лет назад на Авиньонский фестиваль венграми же. Вот там все, кроме вишневого сада, — и Фирс, и Раневская, и Лопахин — были голыми.
Ансамбль артистов из Будапешта превосходный, своей невероятной отдачей и точностью в работе отсылает нас к настоящему психологическому театру.
