«Я довольно неплохо выспался, учитывая все вызовы, полученные накануне. Целых пять часов. Я встал и послушал новости в душе. Все они, конечно, о Covid-19, но мир все еще кажется невредимым. Я должен быть готов к своей 16-часовой смене в Сансет-парке (Бруклин) уже к 6 утра.
Я надеваю форму, беру рацию и приступаю к процессу дезинфекции моего оборудования. Мы должны протирать радиоприемники, ключи, машину, сумки и остальные принадлежности. Ведь этот вирус может жить на всех поверхностях. Ничто не безопасно - даже ваши коллеги.
На войне вы видите пулю и знаете, кто ваш враг. Сейчас же битва ведется с помощью невидимых пуль - все, с кем вы вступаете в контакт, могут вас ею зацепить.
В то утро я вошел в систему в 06:02. Мне удалось быстро перекусить бейглами (культовая американская булочка в форме бублика с различными начинками – «МК»). Уже с 07:00 начали массово поступать вызовы. Только с полуночи их пришло более 1500.
Каждый день я сопровождаю бригады врачей скорой медицинской помощи, чтобы помочь им лечить пациентов и предоставлять необходимые ресурсы. В последнее время этих ресурсов не хватает, ведь в большинстве случаев количество звонков превышает 6500.
В Нью-Йорке самая загруженная система неотложной медицинской помощи в мире - в среднем мы получаем около 4000 вызовов в день. Иногда бывает всплеск пациентов, например, в период сильной жары или урагана. Ранее самый напряженным днем считался 9/11 (серия террористических актов, совершенных в США 11 сентября 2001 года– «МК»). Тогда у нас было 6400 звонков. Сейчас такое количество вызовов мы получаем ежедневно.
Мы заметили всплеск случаев с 20 марта. К 22-му ситуация напоминала разорвавшуюся бомбу. Наша система не была к этому готова. Мы говорили: «Как мы собираемся справляться с имеющимися у нас ресурсами?» Это был просто тот случай, когда нужно было просто начать что-то делать.
В настоящее время около 20% рабочей силы EMS больны. Много наших сотрудников заболели Covid-19, есть и те, кто лечатся в отделении интенсивной терапии – двое из них подключены к аппаратам ИВЛ. Более 700 работников с признаками вируса находятся под наблюдением специалистов.
Мы приехали к дому пациента. Я надел маску, халат и перчатки. Там мы обнаружили мужчину. Его семья рассказала о том, что у него был жар и кашель в течение пяти дней. Мужчине провели СЛР (сердечно-легочная реанимация – «МК»), и я наблюдал за тем, как медики вставляют ему трубку в трахею для поддержания дыхания, и осуществляют внутривенную инфузию.
Мы старались спасти ему жизнь в течение 30 минут, прежде чем объявить его мертвым. Я проверил, что с экипажем все в порядке, вернулся в машину скорой помощи и снова все продезинфицировал. Я нажал на кнопку, чтобы перейти на сайт.
Двадцать минут спустя я узнал еще об одной остановке сердца. Те же симптомы, те же процедуры, те же результаты. Этот вирус атакует легкие: организм не получает достаточное количество кислорода и погибает.
До сих пор мы видели только одного пациента, который, как мне кажется, не был инфицирован Covid-19, и это потому, что он покончил жизнь самоубийством. Представьте, в тот момент я почувствовал облегчение. Ведь именно этот случай вернул меня к привычной работе.
К 11 утра того дня у 6 пациентов наступила остановка сердца. В обычное время это происходит примерно 2-3 раза в неделю. Иногда у тебя может быть действительно загруженный день, но подобного еще никогда не случалось. Никогда.
Седьмой вызов. Мы вошли дом и увидели на полу женщину. Она делала непрямой массаж сердца своей матери, когда та перестала дышать. У нее тоже были симптомы инфекции. Медики изо всех сил пытались спасти ее. Пока они делали свое дело, я подошел к дочери, чтобы узнать, как все случилось. Она рассказала мне, что ее мама болеет последние несколько дней. Сделать тест не удалось, но все говорит о том, что у нее вирус.
Я спросил, есть ли в доме другие родственники. Дочь была одна. Она рассказала, что в четверг одна из наших бригад спасала жизнь ее отца. У него тоже были симптомы заболевания. Он скончался. Женщина выглядела абсолютно беспомощной, когда сообщила мне об этом.
Я вернулся в другую комнату с надеждой, что пациентка все-таки будет жить. Но взгляд врача говорил об обратном. Спасти ее не удалось.
Я должен был сказать дочери, что оба ее родителя умерли в течение трех дней. Ее отец еще даже не похоронен. Так что у этой женщины будут двойные похороны, если ей, конечно, удастся их устроить.
Я вышел на улицу и единственное, что мне нужно было в тот момент – подышать прохладным воздухом. Мы присели на минуту, чтобы попытаться прийти в себя, но не чувствовать это было невозможно. У нас даже не осталось сил обсудить происходящее. Хотя медики, как правило, всегда это делают.
Несмотря на всю сложность ситуации, мы должны быть готовы к следующим вызовам. За весь день они приходили один за другим.
В 18:00 был десятый. Это была азиатская семья, которая не могла поверить в то, что их дядя умер. Я видел это в их глазах. Они умоляли отвезти его в больницу. Я объяснял им, что не могу этого сделать, даже если бы очень сильно захотел. В медучреждениях не работают с теми, у кого нет признаков жизни.
Семья продолжала говорить: «Ты должен спасти его, ты должен спасти его». Сын спросил, почему мы не можем просто снова запустить его сердце.
Трудно носить маску, она закрывает половину лица. Слышны только мои слова. Если бы я мог показать свое лицо, это позволило бы семье пациента разглядеть эмоции, скрывающиеся за ней. Сейчас же они видят только мои глаза, и они в ужасе, потому что я не знаю, смогу ли убедить этого ребенка, что мы больше ничего не можем сделать.
В тот день мне пришлось отказать еще 10 семьям. У нас просто больше не было сил. Я был вне себя от недоумения. За всю 17-летнюю карьеру мне никогда не приходилось проводить такой день. Я был эмоционально истощен.
То, что мы видели за это время, невозможно забыть. Я думаю, люди уже не станут прежними после этих событий. Нет никаких шансов, что большинству работников удастся беззаботно выйти из этого положения. Да, возможно, у некоторых из них наступит прозрение, и они начнут ценить цветы и восходы солнца. Но многие из нас, закрыв глаза, будут видеть только эти страшные картины.
Когда медики из бригады увидели меня в таком состоянии, они подошли, сели рядом и обняли меня. Мы стараемся поддерживать друг друга.
Сейчас 21:30 - осталось полчаса до конца моего дежурства. Еще один вызов. Те же симптомы - жар и кашель в течение нескольких дней.
Врачи работают над пациентом в то время, как я иду и говорю уже двенадцатой семье о том, что мы больше ничего не можем сделать, и мне очень жаль.
Я одинок, у меня нет детей. Это единственный раз в моей жизни, когда я чувствую себя счастливым, что не женат, потому что не принесу заразу в свою семью. Но так много людей сейчас беспокоятся об этом.
Я согласился на эту работу, зная, что могу заболеть и умереть. Члены семьи тоже сделали это, также понимания все последствия. Но ведь они не подписались на то, что, тот, кого они любят, занесет вирус в их дом. Прямо сейчас у меня есть знакомые, которые ночуют в своих машинах, потому что не хотят приносить его своим семьям.
Стресс, который испытывают медики (и я в том числе), заключается в беспокойстве о том, что, если они умрут на работе, об их семьях никто не позаботится.
Я 16 лет в терапии, я практикующий буддист и часто медитирую. Но, даже несмотря на эти факторы, сейчас у меня проблемы с тем, чтобы переключиться. Эмоциональная утечка, которая случается в такие дни, все равно остается с человеком, потому что он знает, что ему придется идти на работу завтра еще на 16 часов, и он вновь получит этот негатив.
Медики стараются выдержать этот сложнейший вызов за свою карьеру, потому что всегда надеются на то, что все будет хорошо. И, если не удалось спасти одного пациента, другого обязательно вытащим. Мы очень хорошо спасаем жизни людей. Но с этим вирусом все против нас. Мы боремся с невидимым врагом, который уничтожает наших сотрудников, и прямо сейчас надежда исчезает. Это происходит по всему городу».
Читайте также: "Пентагон направил похоронные команды в зараженные коронавирусом районы"
