Соседнее владение 23, как установил москвовед Серей Романюк, за 55 тысяч рублей покупает в 1899 его жена и все старые строения сносит. По проекту архитектора Семена Баркова вплотную к дому 21 примыкает четырехэтажный доходный дом. На первом этаже открываются магазины и библиотека, сохранившаяся до наших дней с именем Достоевского.
В этом доме вблизи Первого рабочего театра Пролеткульта, расположенного в нынешнем здании театра «Современник», получил комнату начинающий актер Максим Штраух. Ровесник ХХ века, сын немца-врача, рожденный в Москве, восемь лет учился в Петропавловской гимназии при евангелически-лютеранском соборе Петра и Павла. До начала войны с Германией преподавание велось в гимназии на немецком языке. Кроме того, Максим учил английский и французский языки. Мечтал о сцене, устраивал домашние спектакли. Будучи гимназистом, рисовал карикатуры для журнала. Гимназию советское правительство закрыло в 1918 году.
И как многие сверстники, когда началась гражданская война, Максим вступил в Красную Армию. Служил, пока война не закончилась, фельдъегерем Главного штаба Реввоенсовета. Поступил учиться в студию Первого рабочего театра Пролеткульта, где студийцам полагались стипендия, паек и жилье.
В комнате коммунальной квартиры дома 23 Максим жил не один. В студии познакомился с актрисой Юдифь Глизер – она после революции приехала с Украины в Москву, в семнадцать лет вышла на сцену Первого рабочего театра.
Третьим жильцом комнаты стал Сергей Эйзенштейн, о чем он написал: «Со Штраухом, другом моего детства, мы жили в эту суровую зиму 1920 года в одной комнате... Спали в шубах. Ели в шубах. Бодрствовали в шубах. В центре комнаты стояла наша гордость – тоненькая вертикальная «буржуйка». Иногда на ней удавалось испечь лепешки. Но тепло от нее не достигало стен и вовсе не обогревало наше логово на Чистых прудах у Покровских ворот... Иногда, возвращаясь домой поздно, я заставал в комнате кроме «буржуйки» еще и ширму. Ширма отделяла мой угол от угла Штрауха. Это означало, что Штраух не один. Утром втроем пили кипяток: Штраух, Глизер и я».
Все трое стали знамениты, первой мировая слава осенила Сергея Эйзенштейна.
Он родился в конце XIX века в зажиточной семье действительного статского советника, крещеного еврея, главного архитектора Риги. В «Автобиографии», иронизируя над принятым стандартом анкет для отделов кадров, где особое внимание уделялось пролетарскому происхождению, писал: «Отец не рабочий. Мать не из рабочей семьи. Отец архитектор и инженер. Интеллигент. Своим, правда, трудом пробился в люди, добрался до чинов. Дед со стороны матери хоть и пришел босой в Питер, но не трудом пошел дальше, а предпочел предприятием – баржи гонял и сколотил дело. Помер. Бабка – "Васса Железнова". И рос я безбедно и в достатке. Это имело и свою положительную сторону: изучение в совершенстве языков, гуманитарные впечатления от юности. Как это оказалось все нужным и полезным не только для себя, но – сейчас очень остро чувствуешь – и для других!
...Итак, к семнадцатому году я представляю собой молодого человека из интеллигентной семьи, студента Института гражданских инженеров, вполне обеспеченного, судьбой не обездоленного, не обиженного. И я не могу сказать, как любой рабочий и колхозник, что только Октябрьская революция дала мне все возможности к жизни».
В краткой «Автобиографии» не сказано, что семья жила с прислугой, могла уехать в Париж во время первой русской революции, принимать дома знатных лиц Риги. Отец определил сына не в гимназию, а в реальное училище, где больше времени уделялось естествознанию и математике. Дома учили играть на рояле, рисованию, фотографии, Сергей учил три языка – немецкий, французский и английский. Отец видел сына архитектором, и под его влиянием тот поступил в Петрограде на архитектурный факультет Института гражданских инженеров.
Потом случились Февральская и Октябрьская революция. Два года служит бывший студент художником в агитпоездах Красной Армии. Эйзенштейн обеднел, но воспрял духом; «Революция дала мне в жизни самое для меня дорогое – это она сделала меня художником».
Поселившись у Максима Штрауха на Чистых прудах, устроился декоратором в театре, где друг детства выступал как артист. Но в роли декоратора на подмостках Эйзенштейну было тесно. Он оттеснил режиссера – сам им стал, загоревшись желанием революционизировать театр.
Эйзенштейн сбросил с корабля современности Островского. Поставил «На всякого мудреца довольно простоты» так, что в пьесе, кроме имени автора и героев, ничего не осталось. Как писали в прессе, пьеса превратилась в «монтаж аттракционов»: сцена превратилась в цирковой манеж – над головами зрителей натянули трос, и на нем танцевали актеры. Нашлось место киновставке «Дневник Глумова».
С нее начался неизведанный путь в кино. Эйзенштейн далее замахнулся на цикл из восьми картин о революции 1905 года. Снять удалось одну, под названием «Стачка». В фильме сыграл роль революционера-агитатора председатель Реввоенсовета нарком Лев Троцкий; в нем снялись друзья режиссера Максим Штраух и Юдифь Глизер.
Успех побудил создать цикл из семи картин «От подполья к диктатуре», показать все этапы революции. И в этот раз снять удалось лишь один фильм, под названием «Броненосец Потемкин», о восстании моряков в дни 1905 года. Его решили показать в Большом театре на торжественном заседании правительства, посвященном юбилею первой русской революции.
Киномеханикам в Большой театр картину доставили с монтажного стола. Виктор Шкловский так описывает тот сеанс: "Лента была смонтирована только-только. Когда просмотр подходил к концу, режиссер вспомнил, что последний кусок не приклеен, только приложен, и так и пошел в коробку. Чем больше гремел зал, тем больше волновался Эйзенштейн: вот сейчас будет обрыв, застучат люди ногами, сломается гребень волны участия к картине... И вдруг обрыва не произошло: не склеенный кусок прошел как склеенный".
В финале черно-белой картины над восставшим броненосцем вздымался красный флаг – на зрителей кумач произвел впечатление разорвавшейся бомбы. Чтобы этого достичь, каждый из 108 кадров с флагом раскрасили вручную кисточкой.
После Большого театра премьера «Броненосца» с таким же триумфом прошла в кинотеатре «Художественный», во всех кинотеатрах страны.
После премьеры Сергей Эйзенштейн возвращался к себе домой на Чистые пруды, в комнату с ширмой. Так бы продолжалось и дальше. Но, как рассказывает Виктор Шкловский, «…домовой комитет дома на Чистых прудах, побывав в кинотеатре «Художественный», увидев, как прошел «Броненосец «Потемкин» сквозь всплески и бури оваций, увидев волны Черного моря, увидев подвиг, домовой комитет собрал жильцов на Чистых прудах и присудил Сергею Эйзенштейну отдельную комнату. После чего, по его словам, «к этому моменту меня отделяла от семейства Штраух–Глизер уже не тонкая ширма, а капитальная стена между двумя самостоятельными комнатами». В доме 23 жил великий режиссер 15 лет.
Фильм поразил критиков: немой, черно-белый, без любви, женщин, пейзажей и комических сцен, собирал полные залы, его возносили на вершины всех рейтингов.
Чарли Чаплин назвал «Броненосец "Потемкин"» лучшей кинокартиной мира. Американская киноакадемия признала лучшим фильмом 1926 года. «Броненосец...» оказался первым в числе 12 лучших фильмов всех времен и народов по результатам международного опроса критиков в Брюсселе в 1958 году. Четверть века спустя его вновь сочли первым среди ста лучших фильмов по опросу киноведов мира. При жизни Эйзенштейна немой фильм озвучили, музыку к нему писали неоднократно, лучше всех подошла музыка из симфоний Дмитрия Шостаковича.
Третий фильм о революции Эйзенштейна приурочивался к десятой годовщине восстания в Петрограде. Режиссер получил от государства все, что только мог пожелать: деньги, пленку, оружие, исторические костюмы, воинские части для массовых сцен, право снимать на подступах к Зимнему дворцу и в самом дворце.
Пока шли съемки, из СССР выслали возглавлявшего восстание Льва Троцкого. Пришлось убрать из картины не только вождя, но и его соратников, свергнувших Временное правительство. Роль Ленина впервые в советском кино сыграл исключительно похожий на него рабочий завода Василий Никандров. Его во время съемок наставлял Максим Штраух. Ему самому десять лет спустя довелось сыграть эту роль в театре и в фильме «Человек с ружьем»…
После «Октября» со съемочной группой за государственный счет Сергей Эйзенштейн поехал в Европу с лекциями о советском кино – и в Голливуд. Там ставилась задача ознакомиться с техникой набиравшего силу звукового кино и поставить фильм для компании Paramount Pictures. Сделка не состоялась. При финансовой поддержке друзей СССР, известных художников и писателей, Эйзенштейн начал снимать фильм о революции в Мексике. Но завершить картину не удалось: Сталин телеграммой вызвал в Москву.
Фильм «Бежин луг» – о революции в деревне, коллективизации – так и не вышел на экран. Пленку смыли. Успех вернулся, когда по своему сценарию Эйзенштейн в преддверии войны с Германией снял «Александра Невского» – о разгроме немцев на льду Чудского озера.
В глубоком тылу, четыре года, пока шла Великая Отечественная война, создавался фильм «Иван Грозный». Выхода картины ожидал Сталин, отождествлявший себя с царем. Первая серия оправдала его ожидания и удостоилась Сталинской премии.
Вторая серия заказчику и первому зрителю в Кремле не понравилась. Режиссер и исполнитель главной роли Николай Черкасов встретились со Сталиным и его соратниками. Они услышали, что «царь получился нерешительный, похожий на Гамлета. Все ему подсказывают, что надо делать, а не он сам принимает решения»…
Беседа состоялась, когда в стране началась борьба с «тлетворным влиянием Запада». В глазах Сталина царь Иван был великим и мудрым правителем, потому что иностранцев в свою страну не пускал, ограждая от проникновения чужеземного влияния. Жестокость Ивана Грозного с лютыми казнями ему казалась недостаточной: «Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он недорезал пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять боярских семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени. Нужно было быть еще решительнее». Что и было подтверждено затеянными Сталиным процессами и казнями, напоминавшими 1937 год.
Сталин в конце беседы решил «дать возможность доделать фильм товарищам Черкасову и Эйзенштейну»… Но использовать эту возможность Эйзенштейну было не суждено. Он умер в 1948 году, в 50 лет.
Друг Сергея Эйзенштейна Максим Штраух после смерти Сталина жил в эпоху Хрущева и Брежнева. На смену культа личности возник культ Ленина. Его объявили «самым человечным человеком» и «всегда живым». По следу, проложенному Штраухом в «Человеке с ружьем», где он сыграл Ленина, устремились десятки актеров театра и кино. Надежда Крупская считала Ленина в исполнении Штрауха «наиболее достоверным».
Даже Иннокентию Смоктуновскому пришлось играть роль Ильича. Кирилл Лавров исполнил ее в пяти фильмах, Михаил Ульянов — в шести, Юрий Каюров — в 18.
В пятидесятые и шестидесятые годы Максим Штраух сыграл свою коронную роль в картинах «Рассказы о Ленине» и «Ленин в Польше». Увенчанный двумя Сталинскими и Ленинской премиями, ушел из жизни народным артистом СССР. Его жена Юдифь Глизер, народная артистка РСФСР, умерла на руках любящего мужа. Последнюю квартиру семья замечательных артистов получила на главной улице Горького, ныне Тверская, 17. Они оба покоятся рядом на Новодевичьем кладбище.
После Отечественной войны дом 23 надстроили тремя этажами в том же стиле эклектики, в каком его спроектировал архитектор Семен Барков.
На Чистых прудах, 23, в 1958 году появилась новая жительница дома – актриса Любовь Соколова. В 37 лет она вышла замуж за кинорежиссера Георгия Данелию. Он был на девять лет моложе жены, в силу этого она не сразу согласилась на брак с ним.
Красавицу Соколову принял в актерскую мастерскую Сергей Герасимов. Она успела потанцевать на балу в его «Маскараде». И вдруг – война, блокада, смерть родных, «дорога жизни», эвакуация в глубокий тыл, пять лет во ВГИКе. Фильмы не выходят… Пригласили в Драматический театр Группы советских войск в Германии. Пять лет службы за границей позволили купить квартиру в Москве. Но лучшие годы ушли.
Любовь Соколова появлялась в «Тихом Доне», «Джентльменах удачи», «Белорусском вокале»… И везде – на втором плане В историю отечественного кино народная артистка СССР вошла исполнением около 400 эпизодических ролей. Каждый год играла в нескольких фильмах – в 1980 году их насчитывалось десять! Даже в 2001 году, последнем в жизни, в 80 лет, выступила в пяти картинах.
Георгия Данелию, народного артиста СССР, «грузина московского разлива», как он сам себя представлял, прославила в 33 года лирическая комедия «Я шагаю по Москве». Фильмы Данелии «Афоня», «Мимино» и другие заслуживали высших награды на конкурсах, их смотрели десятки миллионов. Но жены в главной роли муж ни разу не снял.
После 26 лет супружества Любовь Соколова покинула дом на Чистых прудах и вернулась в свою однокомнатную квартиру. Ее бывший муж до конца долгой жизни не покидал Чистые пруды, переехав из дома 23 в близкий дом 19…
Последний на нечетной стороне Чистопрудного бульвара четырехэтажный дом 25 построен в 1901 году архитектором Петром Дриттенпрейсом в стиле эклектики. Как пишет о нем в книге «Москва в кольце Садовых» Юрий Федосюк, «тяжеловесность здания автор пытался облегчить и оживить оформлением в стиле модерн: головы, обильная флора, пышные каменные банты. В доме этом жил скульптор И.Ф.Рахманов».
Ученик и друг Сергея Коненкова. журналист и скульптор Иван Рахманов увлекался античностью. Это можно увидеть на его сохранившейся большой работе в Китайгородском проезде, 7, во дворе. Там известный архитектор Дмитрий Чечулин в тридцатые годы построил трехэтажное здание поликлиники. Ее украшает фриз Ивана Рахманова, пять хорошо сохранившихся рельефов. Они напоминают греческих героев и посвящены врачевателям, семье, здоровому образу жизни, атлетам и прекрасным обнаженным женщинам.
