В детстве, когда я был маленький, но уже не писался, я влюбился в нее без памяти. Она была совсем молодая и очень трогательная. От нее веяло весной и свободой. А я был романтичный дурак.
Потом я увлекся ею всерьез. До такой степени, что бросил из-за нее престижный факультет в техническом вузе. А потом можно сказать, что мы поженились. И прожили вместе довольно долгую жизнь...
За этим чертовым романтизмом я много чего не замечал. Не замечал, как моя любовь постепенно становилась продажной. Крутила романы то с одним, то с другим. Всем говорила, что это чувства, хотя все, конечно, понимали, что деньги. Только не говорили об этом вслух. Ведь любить за деньги — это же... прости господи.
И я, как и все, прощал ее. Сначала — потому что любил. Потом — из чистого эгоизма. Сознавая, что без нее не смогу прожить. То есть заработать себе на еду и прочие радости.
Но сегодня я впервые решил честно признаться себе: любви больше нет. Есть какие-то другие, не очень светлые чувства.
Ах да, простите, я не представил. Ее зовут Журналистика.
Есть такой анекдот. Про общественный туалет. То есть про жизнь. То есть какая, в сущности, разница.
Надпись над писсуаром: “Не льсти себе, подойди поближе...”
Мы, журналисты, считали, что можем издалека, свысока, со своей особой позиции. Со своего особого места в обществе.
Внизу год от года становилось мокро и гадко, а мы ходили с гордо поднятой головой.
Надо Ельцина в президенты? А чего — сделаем.
Чего еще ради демократии надо? Кстати, платить сюда...
Мы тащились от своей высокой миссии — нести в страну демократию.
Мы считали себя этакой Катериной из русской классики, лучом света в темном царстве. Но на самом деле мы не людей с фонарем искали, а освещали самих себя.
И вот наконец страна увидела журналистов во всей красе. По всем телеканалам.
Мы считали себя сливками общества. В каком-то смысле мы не ошиблись.* * *Свобода слова — звучит красиво. А что это на самом деле такое? Возможность что угодно и где угодно сказать? Тогда и “занято!” кричать — тоже свобода слова. А уж “пожар!” — не только свобода, но и очевидная польза людям. Ведь в чем одна из функций журналистики? Предупреждать общество об опасностях.
Вот мы и предупреждали. Точнее — пугали. То общими страхами — например коммунизмом, то конкретными персонажами, противники которых были в момент предвыборных кампаний щедрее союзников. А еще мы постоянно учили народ, как жить. На страницах газет, в телепередачах, во всяких пресс-клубах, вынуждая людей собой любоваться.
Мы орали “Пожар! свобода в опасности!” так часто и с таким пафосом, что вдруг оказалось: общество нам больше не верит.
В прошедшие две недели я поставил эксперимент на самом себе. Решил интересоваться политикой исключительно на работе. А дома быть просто нормальным человеком. То есть читать только то, что хочется, и включать телевизор рефлекторно, а не по служебной необходимости.
Не знаю, насколько чистым получился эксперимент. Но вот что из него вышло.
До всех этих событий, признаюсь честно, я чаще всего смотрел НТВ. В процессе стал смотреть его с каждым днем все меньше. Но, помучив пульт, и на других каналах не обнаружил ничего путного, кроме заказных репортажей плюс той же большой журналистской склоки. И — я перестал включать телевизор больше, чем на 10—20 секунд. Ну, может быть, если не нарывался на сериалы типа “Ментов”. А газеты стал читать только по заголовкам. Что там дальше написано, мне ясно и так.
И тут я с тихим ужасом понял: миллионы сограждан в эти дни сделали то же самое. А остальные миллионы уже давно так делали, а я этого факта просто не замечал.
В шумной борьбе за свободу слова многие СМИ загубили слово как таковое. Точнее — доверие к нему, что в нашем случае одно и то же.
Ведь как вся эта история с НТВ выглядит со стороны?
Журналистские кланы трясутся за свои большие зарплаты, бегают от одних хозяев к другим, чихвостят друг друга, пишут друг про друга всякие гадости, строчат открытые письма, которые, как выяснилось, тоже бывают подметными.
Я не знаю, действительно ли Путин хочет задушить демократию. Но если хочет, то журналисты в этом деле не противники, а первые помощники власти. Если, конечно, можно душить то, чего по большому счету никогда не было. Был какой-то всеобщий сон про демократию. С онанированием во сне, с галлюцинациями и поллюциями.
Все, коллеги. Подъем! Равняйсь! Смирно! Равнение на середину!* * *Нет, неправду говорят всякие демократы, что мы скоро проснемся в другой стране. Во-первых, они говорили это всегда. Во-вторых, если так, то уже проснулись. А в-третьих, не в другой, а в той самой, где я еще учился правильно писать (ударение можно ставить на любом слоге).
Я смотрю на экраны в те самые 10—20 секунд и становлюсь моложе. Там те же лица парторгов. Разве они изменились? Вот еще чуть-чуть — и кто-то проговорится: “Есть такая партия!”
А чего стесняться-то? Нормально, что есть.
Очень хорошо, что они объединяются. Очень естественно, что вокруг президента. Вокруг кого же, кроме вождя, у нас всегда объединяются?
Не знаю, как вы, а я в это воскресенье от всей души отмечу день рождения Ленина. Как бы ни ругали его либералы-западники (сами бывшие комсомольцы), все они перед ним сынки. Точнее внучки уже.
Коллега вчера рассказал приличествующий случаю анекдот про великого именинника.
Пришел как-то маленький Вова к кому-то в гости. И разбил там дорогущую вазу. Другой бы на его месте испугался, спрятал осколки, а Вова — он не такой. У него не только хватило смелости честно во всем признаться. Он вдобавок обматерил хозяйскую дочку, а самой хозяйке, чтобы не выступала, поставил фингал под глаз...
Не знаю, как вы, а я считаю, что правильно поступил Ильич. По всем законам политического пиара. Во-первых, про разбитую вазу все сразу же позабыли. А во-вторых, его самого запомнили навсегда.
Извинись тогда Ленин перед каким-то интеллигентским отродьем — не стать бы ему ни за что вождем.
Опять же, как вы, не знаю, а я почитаю Ильича даже не как политика, а как величайшего философа, наиболее глубоко проникшего в загадочную русскую душу. Им там, на Западе, не Достоевского с Чеховым, а Ленина читать надо. Иначе нас не понять.
Так вот. У Ильича есть много крылатых фраз и афоризмов. Но под одним я готов подписаться тысячу раз.
“Интеллигенция — это говно”, — обронил как-то великий вождь. Сто лет, наверно, прошло. А что изменилось?
Хотите увидеть телегентов нынешних — см. в телеэкран. Там — та же вечная сцена из “Вишневого сада”, только в главных ролях — известные журналисты. Они решают, что делать с обществом, которому не нужны. Для которого на практике ничего не сделали. И которому наплевать на их личное журналистское горе.
Кто будет работать на НТВ, кто на ТНТ, а кто на ТВ-6? На “быть или не быть” для общества этот вопрос не тянет. А враг свободы слова президент Путин не тянет на страшного тирана. Просто человек этой телегентской трепотни не любит. Как не любит ее и большинство народа, которое любит Путина.
Это я не про то, что не надо больше ничего говорить. А про то, что говорить больше почти некому. Вернее, людям почти некому верить. Наша тележурналистика себя дискредитировала. Она-то думала, что демократия — это когда все кругом тебя любят, охраняют, прислушиваются... Когда тебе за свободу еще и неплохо платят. Но кто платил, тот музыку и заказывал. И после “кончины” НТВ ничего не изменилось. Какая свобода слова? Просто у певцов сменились хозяева.
Кстати, мало кто даже из нас, журналистов, знает, что в тех самых цивилизованных государствах, на которые мы все время ссылаемся, нет и никогда не было никаких специальных законов о печати. Что только мы со своей советской наивностью придумали и пролоббировали в парламенте Закон о Себе. Там, на Западе, такой закон воспринимался бы примерно как разрешение части граждан глубже дышать. Или переходить дорогу на красный свет...
В Интернете, где мы часто на халяву смотрим порнушку, сейчас висит такой анекдот:
Заходит в аптеку известный телеобозреватель (фамилия в оригинале есть, но чего уж там — подставляй любую) и просит продать ему полтаблетки виагры.
— Купите целую, — убеждает его аптекарь. — А еще лучше — целую упаковку. И жизнь у вас непременно наладится.
— Да вы меня не поняли, — смущается журналист. — Я же не ...ться, я вы...ться хочу.
Вот и довы...лись, уважаемые коллеги. Спектакль окончен. Унесли бутафорию.* * *А что такое вообще-то телезвезда? По большей части набор светящихся точек на мониторе. Стоит ей месяц-другой не появляться в экране, как она превратится в обыкновенного гражданина. А это смерти подобно, это никак нельзя. И именно своей неузнаваемости, а не запрета свободы слова боятся телевизионные звезды. И именно поэтому — пройдет всего ничего — они быстро найдут себе новых хозяев. И стоимость свободы сравняется с ценой новой резины для их дорогих иномарок. Ведь для профессионалов никакой не секрет, что наши телеведущие порой получали намного больше коллег на Западе. А некоторые — так просто в разы. За что? За свободу слова?
Наша журналистика совершила ошибку, свойственную молодым родителям. Оставила открытой дверь в свою спальню. Увидев, чем там занимаются, народ офигел: “И эти люди учили нас, что плохо ковыряться в носу?”* * *Да, это очень больно — падать с небес на землю. Это так же грустно, как, вырастая, узнавать, что Дед Мороз всего лишь поддатый мужик в фуфайке, что мамы тоже стареют, что ты не такой уж умный и красивый, как тебе говорила бабушка, а детские сказки по большей части ложь без всяких намеков.
Кстати, расскажу-ка я вам, дети, на ночь глядя одну правдивую.
Поймал мальчик-дебил золотую рыбку. Радуется, сопли текут, а что делать с ней, не знает — засушить батьке к пиву или мамке на зубной протез подарить? В общем, смотрит мальчик на нее как завороженный и молчит. Минуту молчит, другую. Тогда рыбка подсказывает ему голосом училки начальных классов:
— Ну, мальчик, вспомни, что нужно сказать, или ты сказку про меня не читал?
— Читал, — испуганно отвечает мальчик. Хрясть! — отрывает рыбке плавник и бросает его вдаль, приговаривая: — Ты лети, лети, листок, через запад на восток...
С тех пор молчат золотые рыбки. За что неплохо живут в аквариумах.
