Натянув лунный жилет дамского угодника и прожигателя жизни Кисы Воробьянинова, тянусь к его пенсне с золотой дужкой. Представив себя гигантом мысли и особой, приближенной к императору, важно надуваю щеки.
При виде стула орехового дерева мастера Гамбса пытаюсь взять лежащую на столике бритву...
— Зачем же портить обшивку? — глухо говорят мне из полумрака. — Вот плоскогубцы, вспарывайте аккуратно...
Дюжина гвоздей осыпается на пол. Под сиденьем, обтянутым английским ситцем в цветочек, среди пружин и стружек нащупываю шкатулку!
“Этим полукресломъ мастеръ Гамбсъ начинаетъ новую партию мебели. 1865. Санктъ-Петербургъ” — читаю надпись на позеленевшей от времени медной пластине.
В Народном литературном музее Остапа Бендера можно перевоплотиться в любого из героев двух романов Ильфа и Петрова “Двенадцать стульев” и “Золотой теленок”.
— Вход в музей бесплатный, выход — платный, — предупреждает директор музея Анатолий Котов.
Около двери посетителей поджидает касторовая шляпа бывшего депутата Государственной думы. Никто однако не канючит над ухом: “Же не манж па сис жур”. В “кассу концессионеров” опускают купюру или монетку, кто сколько может.
На стене вывеска: “Начальник отделения. Черноморское отделение Арбатовской конторы по заготовке рогов и копыт”. Стол командора, из биографии которого нам известна лишь одна подробность: папа турецко-подданный. На оленьих рогах морская фуражка великого комбинатора с гербом города Киева.
Жажда деятельности великого комбинатора передается и мне. Двигаю поближе к себе печатную машинку “Адлер”, вставляю лист бумаги и выстукиваю запавшую в душу бендеровскую фразу: “Учитесь жить широко!” Машинка печатает, как в романе, с грузинским акцентом — на клавиатуре не хватает буквы “е”.
Рука сама тянется к перьевой ручке. Посадив кляксу, вывожу, как когда-то Остап: “Грузите апельсины бочками. Тчк. Братья Карамазовы. Тчк”. Промакиваю чернила пресс-папье с серебряной ручкой в виде медведя и вспоминаю, как Бендер вдалбливал в голову компаньона кратчайшие пути к отысканию сокровищ: “Действовать смело. Побольше цинизма. Никто для вас не станет таскать брильянты из чужого кармана”.
Заседание продолжается. Беру со стеллажа малиновые штиблеты. “Перед этими ботиночками ни один стул не устоит”, — уверял Бендер Кису. И мадам Грицацуева, знойная женщина — мечта поэта, не устояла... “Муж мелькнул, как ракета, утащив с собой в черное небо хороший стул и семейное ситечко”.
Но ситечко не сгинуло, оно в музее, так же, как и прочее имущество мадам Грицацуевой — золотая брошь со стекляшками, дутый золотой браслет и полдюжины золоченых ложечек.
Проскакиваю мимо пальто отца Федора с барашковым воротником и останавливаюсь у двери №13 гостиницы “Сорбонна”, за которой скрылся служитель культа, спасаясь от Бендера. Наклоняюсь к замочной скважине, приставляю ко рту ладонь трубкой и кричу: “Почем опиум для народа?” Из замочной скважины, как и в романе, торчит карандаш, острием которого отец Федор пытался ужалить врага. А вот и блюдечко с голубой каемочкой, на котором — ключ от квартиры, где деньги лежат.
— Миллион рублей хотите в руках подержать? — спрашивает директор музея.
Разматываю белую бумагу, перевязанную шпагатом. На стол ухают пачки денег: настоящие червонцы по 40 штук в пачке, всего 99 пачек. Сотую пачку Остап Бендер раздал...
В необычном музее более двухсот экспонатов. Все они, так или иначе, фигурируют в романах Ильфа и Петрова. Восемнадцать лет электронщик Анатолий Котов собирал предметы быта и одежды любимых литературных героев. Его знали все старьевщики блошиных рынков и продавцы питерских антикварных магазинов. За “правую руку” Бендера — старинный саквояж с колбасным боком — Анатолий выложил месячную зарплату.
— Создавать музей мне помогал дух Остапа-Сулеймана-Берта- Мария-Бендер-бея, — говорит удивительный человек Котов. — Теперь не я ищу вещи, вещи ищут меня!
Узнав о музее, к Анатолию потянулись с предметами быта 20—30-х годов граждане со всей Ленинградской области. Разросшийся музей стал называться Народным.
— Вот этот клоповар принес древний дедулька, — показывает на необычную лейку Анатолий. — Он был уверен, что у него хранится бабушкин “дорожный самовар”. На самом деле в трубу внутри емкости закладывали угли, а в сам сосуд заливали химический раствор, который должен был оставаться горячим. Через носик поливали щели, где обитали кровососы. Когда Ипполит Матвеевич зашел в аптеку за краской для волос, провизор Липа всучивал племяннице брандмейстера крем “против загара” и клоповар — прибор, построенный по принципу самовара, но имеющий внешний вид лейки.
Драгоценную манишку Паниковского принесла в музей 90-летняя старушка. В этой манишке, по ее рассказам, венчался еще ее отец.
Под любимое детище, музей, Котов освободил гараж, который ему выделили как инвалиду детства в подвале родного дома на Большой Посадской улице. Котов сумел расположить к себе начальника местного жилищно-коммунального отдела, напомнив, что великий комбинатор Бендер тоже хотел переквалифицироваться в управдомы. И Анатолию решили отдать еще одну комнату в подвале, которая скоро превратится в “теплую до вонючести дворницкую Тихона”.
Директор музея мечтает о малом — заполучить настольный железнодорожный компостер и астролябию — прибор, по которому определяют широту и долготу, глядя на звезды. Хитрый инструмент Остап Бендер толкнул слесарю за 3 рубля со словами: “Сама меряет, было бы что мерить”.
В Лондоне есть музей Шерлока Холмса, в испанском городке Сьюдад-Реаль — музей Дон Кихота, в Америке — музей Тома Сойера, в Германии — музей барона Мюнхгаузена, в Чехии — музей бравого солдата Швейка.
Простому электронщику Анатолию Котову мы обязаны тем, что в России, в Санкт-Петербурге, появился Музей Остапа Бендера.
