Театр “Новая опера” продолжает движение по пути смычки севера и юга: вслед за итальянской “Сельской честью”, препарированной финским режиссером, театр выпускает столь же итальянских “Паяцев” в постановке все того же финна Кири Хейсканена.
Г-на Хейсканена ничуть не тронула потрясающая музыка Руджеро Леонкавалло — его заинтересовал лишь кровавый сюжет 100-летней давности, который он незатейливо перенес в наши дни. Героев нарядили в безвкусные тряпки с дешевого рынка ( художник по костюмам Мария Данилова ), а вместо комедии дель арте, которую разыгрывают персонажи “Паяцев” в оригинале, на сцене происходит съемка пошлой кинокомедии. Это позволило немецкому художнику Эрнсту Гейденбрехту свести к минимуму сценографию, которую добрый критик назовет лаконичной, а честный — убогой. Столь же убог и свет ( Сергей Мартынов ), который строится по принципу: включил — выключил.
Паяц Канио (Николай Черепанов) превращен во владельца кинокомпании, одновременно снимающегося в кино. Недда — натурально — кинозвезда, а ее любовник Сильвио… звукооператор, который носится по сцене с мохнатым микрофоном на длинной палке. Весь спектакль поставлен ради большого финала: идет съемка фильма, во время которого Канио закалывает неверную жену Недду ( Татьяна Печникова ) и ее любовника ( Илья Кузьмин ) — того, что с микрофоном. Съемочная камера — настоящая, поэтому зрители одновременно со сценическим действием видят его же на киноэкране.
Режиссер явно рыдал от восторга, придумав столь гениальный ход. При этом на музыку ему было определенно наплевать — он отдал ее на откуп дирижеру-постановщику Анатолию Гусю. Однако и маэстро Гусь, видимо, тоже очень увлекся киношкой: все красоты оперы пропали, музыкальная драматургия партитуры даже не была осмыслена. Певцы были вынуждены реализовать себя в какой-то чудовищной пластике, то мыкаясь по полу на коленках, то изображая некий странный пластический танец на манер матросского “Яблочка”.
С пением не все вышло гладко — но, видимо, в подобной “новой” опере не пение главное. Главное — это хор, которому предложили роль активно действующего лица. Для хористов “Новой оперы” это не в новинку — они потренировались на “Сельской чести”. Бедняги старались изо всех сил, ведь многим приходилось импровизировать, изображая кому что в голову взбредет. Итог этого самодеятельного творчества был вполне адекватным: на одной из самых трагических опер мирового репертуара зрители смеялись. А заключительная реплика “La comedia finita” была воспринята на ура, потому что она была единственно понятной: опера идет на итальянском языке, а табло в театре нет. Поди догадайся, что там происходит: вот какие-то люди в черных котелках прошли — то ли из ближайшей синагоги, то ли с похорон. Вот все пинают комика Тонио ( Анжей Белецкий ), который, судя по его пластике, страдает рассеянным склерозом. И как это он снимается в кино с таким диагнозом? В общем, вопросов много. Но ведь художник и не обязан давать ответы — он призван заставить зрителя задуматься. Вот и корреспондент “МК” задумался: а мог бы г-н Хейсканен сделать так, чтобы зрители хохотали на “Травиате”?
