Ровно два года назад, 12 августа 2000 года, в Баренцевом море затонула одна из лучших российских атомных субмарин — АПЛ “Курск”. Все, что последовало затем, напоминало дурной сон: невнятные и путаные разъяснения представителей главного штаба ВМФ, десятки версий случившегося, неуклюжие и малопрофессиональные попытки наших специалистов спасти подводников, ажиотаж вокруг зарубежных спасателей и, наконец, вынужденное признание гибели подлодки и всего экипажа — 118 человек.
То, что власть с первого дня скрывала информацию об истинном положении дел, стало ясно сразу. Фальшь и беспомощность почувствовали все: начиная от родных и близких погибших, заканчивая людьми посторонними, хотя трагедия с “Курском” никого в России не оставила равнодушным. Но никто тогда не мог даже представить масштабов государственного вранья.
Ложь терпели, ибо надеялись, что правительственная комиссия во всем разберется и скажет народу правду. Комиссия действительно “разобралась”, но правды так никто и не услышал — прозвучала лишь та “правда”, которая устраивала основных виновников трагедии. Определенные надежды связывались с Генпрокуратурой, которая вроде бы копала глубже. Однако Владимир Устинов по ходу дела растерял свою решительность. Точнее, ему тоже указали, что можно говорить о гибели “Курска”, а что лучше отложить до лучших времен. Чем иначе можно объяснить заявление Устинова о том, что Генпрокуратура закрыла уголовное дело по гибели “Курска” “за отсутствием состава преступления”? По словам главного прокурора страны, “в действиях должностных лиц, ответственных за проведение учений в Баренцевом море, изготовление, эксплуатацию и установку торпеды, ставшей причиной гибели “Курска”, нет состава преступления”. Кроме того, следствие пришло к выводу, что “лица, участвовавшие в проектировании, изготовлении, хранении, приготовлении и эксплуатации торпеды 65-76А, не предвидели возможности ее взрыва и гибели экипажа вместе с кораблем и по обстоятельствам дела такой возможности предвидеть не могли”.
Здесь вообще все свалили в одну кучу: проектировщиков и изготовителей торпеды, ответственных за ее хранение, и самих подводников, эксплуатировавших торпеду. Утверждать, что все эти люди “не предвидели возможности взрыва”, это то же самое, что настаивать на том, будто авиаконструкторы не предполагают, что их самолеты могут падать.
Мать погибшего на “Курске” матроса Алексея Некрасова Надежда Некрасова выразилась достаточно просто, но логично: “Самое простое — взвалить всю вину на торпеду, однако если есть трагедия, то должны быть виновные”. Ясно, что это не только вполне понятное желание наказать ответственных за гибель ее сына, но и предотвратить аналогичные катастрофы.
Новый главный военный прокурор Александр Савенков, как добропорядочный подчиненный, призвал воздержаться от скоропалительной реакции на итоги расследования гибели АПЛ “Курск”. Однако он несколько опоздал. Общественность уже сделала вывод: дело просто замяли и основных виновников трагедии вывели из-под удара.
...Итак, комиссия сделала виновной в трагедии безликую торпеду, или изделие №398 (так ее называли в советское время), или изделие 65-76 “Кит” (как ее называют на флоте сейчас), или просто — “толстушку”.
ИЗ ДОСЬЕ “МК”. “Толстушка” развивает скорость свыше 50 узлов (93 км в час) и способна догнать практически любой военный корабль. Акустическая головка наводится на кильватерную струю корабля на расстоянии до 50 километров В торпеде около 500 килограммов взрывчатого вещества. В качестве топлива используется керосин, окислителем является перекись водорода.
Сделав вывод о вине торпеды, комиссия, похоже, не заметила всей его абсурдности. Поскольку винить во всем торпеду — это то же самое, что винить в разрушительном наводнении... воду. Не будем утомлять читателя выкладками, почему кислородно-керосиновая торпеда предрасположена к “кипению”, т.е. к взрывному горению. Эти ее качества вытекают из конструкторских особенностей, о которых на флоте знает каждый. То есть торпеда изначально являлась источником повышенной опасности для экипажа. Вопрос стоял только в том, какие обстоятельства могут спровоцировать взрыв. Поскольку не было обнаружено следов внешнего воздействия, то остается предположить, что сработал внутренний фактор. Какой?
Здесь нелишне напомнить, что еще 1 ноября 2000 года, через 2,5 месяца после катастрофы, руководитель НТЦ “Взрывоустойчивость” профессор Адольф Мишуев направил Илье Клебанову, главкому ВМФ Владимиру Куроедову и руководителю ЦКБ “Рубин” Игорю Спасскому свою версию причин трагедии. Специалисты центра считали, что разгерметизация емкостей с перекисью водорода и керосином явилась решающим моментом, инициирующим “взрывное горение”. Указывались также четыре возможные причины разгерметизации.
Прошло ровно два года, и комиссия фактически подтвердила правоту экспертов центра “Взрывоустойчивость”. Вместе с тем ни один из них, даже Адольф Мишуев, не был приглашен поработать в состав комиссии.
“Толстушки” состоят на вооружении нашего ВМФ с 1957 года, а на лодках проекта 949 А, к которым принадлежал “Курск”, их официально разрешили эксплуатировать с 1991 года. Практика показала, что торпеды надежны при... грамотной эксплуатации. Впрочем, подобное утверждение верно для любой сложной технической системы. Но логичен и обратный вывод: если система “барахлит” — ее неправильно эксплуатируют. Косвенно это подтвердил и председатель Комитета Госдумы по обороне, член комиссии по расследованию гибели “Курска” Андрей Николаев. По его словам, либо торпеду неправильно загружали в отсек, либо она вообще была непригодна.
Иными словами, речь может идти уже о человеческом факторе. Правда, в первом случае — это халатность, а во втором — преступление. Понятно, что версии о человеческом факторе или же о возможной вине самих членов экипажа в гибели атомохода командование ВМФ старательно избегает. Заметим, что ничего просто так сразу не взрывается. Этому предшествует цепь определенных событий и процессов, оценить опасность которых может и должен профессионал. Если этого не произошло, то можно предположить, что предвзрывные процессы действительно происходили слишком быстро, чтобы команда первого отсека на них отреагировала должным образом. Либо, что нельзя исключить, замедленной оказалась сама реакция подводников на происходящее.
За недостаточной подготовкой части экипажа “Курска”, если только она действительно имела место, стоят просчеты их начальников, начиная от командира субмарины и заканчивая министром обороны. Расклад получается какой-то невеселый...
Однако должна была произойти трагедия в Баренцевом море и гибель 118 подводников для того, чтобы Владимир Куроедов распорядился снять с вооружения флота “толстушки”.
— Эти торпеды уже сняты с боевого дежурства, и мы планируем вообще от них отказаться, — заявил адмирал. — Сейчас им ищут замену.
Человеческий фактор в гибели субмарины имеет и другие аспекты. В августе 2000 года экипаж “Курска” был не укомплектован: кто был в отпуске, кто уволился, кто пошел на повышение и учебу и т.д. Для похода на учения 40 процентов экипажа пришлось позаимствовать у других подлодок.
Далее, саму эту злосчастную торпеду загрузили только с третьего раза. Наверняка один раз ее все же стукнули о борт лодки (очевидно, это имел в виду Андрей Николаев). Откуда и пошли микротрещины в корпусе торпеды, которые фигурируют в докладе генпрокурора. Кроме того, могла быть нарушена герметичность емкостей.
“Закипевшую” торпеду в первом отсеке заметили не сразу, поскольку прибор контроля МПВ (маловодной перекиси водорода) был законсервирован. А если называть вещи своими именами, то просто не работал, так как у него отсутствовала платиновая пластина.
Когда же “кипение” было обнаружено, то по приказу командира подлодки Геннадия Лячина аварийную торпеду загнали в торпедный аппарат №4. Однако выстрелить ее не успели. Слишком быстро все происходило. Именно этим можно объяснить, что задняя крышка торпедного аппарата оказалась открытой. Вся сила первого взрыва пошла в отсек...
К каким бы выводам ни пришли комиссия и следствие, моряки АПЛ “Курск” вели себя мужественно и погибли героически. Впрочем, в России так бывает часто: преступление одного рождает героизм другого.
