Премьерой “Черного молока” Василия Сигарева начал сезон Театр имени Гоголя. Спектакль стал явным прорывом для театра — таким же, каким год назад для малоизвестного Центра драматургии и режиссуры Рощина и Казанцева стал “Пластилин” этого же автора. Режиссер Сергей Яшин. Художник – Елена Кочелаева.
— Ну ты, блин, даешь!
— А ты, блин, меня достал. До самых гланд.
— Заткнись, олень с ветвистыми рогами!
— Да ты сама мокрощелка...
Современная лексика налицо. Так же, как и его носители — отморозки от мелкого торгового бизнеса ( Иван Шибанов и Алла Каравацкая ). Сладкая парочка в дутых красных куртках, совершая свой шоп-тур, оказалась на богом забытом полустанке, где не работает телевизор, где одна кассирша (Наталья Маркина) торгует билетами на электричку до ближайшего населенного пункта и она же ведет геноцид русского народа посредством производства сомнительного качества водки. Парочка “накосила” кучу бабок на впаривании китайских тостеров непросвещенному населению, а это самое население не знает, что с этим чудом бытовой техники делать — то ли булки в нем печь, то ли гвозди заколачивать.
Пикантность ситуации заключается в том, что столичный отморозок женского пола — на восьмом месяце беременности. Красивая блондинка и ее тренированный подельник-муж как будто не говорят, а блюют словами:
— Ну ты, блин, меня достал!
— Сама ты меня достала, голова с анальным отверстием!
— Дай сумку! Что стоишь, как калмыцкий еврей в монгольской степи?!
Своей мерзостью они достают зал с самого начала — молодые артисты техничны, достоверны, как будто сами прошли сумчатую школу рынка Лужников. На их фоне народ из глубинки выглядит малоубедительным в своем простоватом горе и количеством проигрывают качеству молодого поколения Театра Гоголя. Впрочем, в силу большей прописанности образов в пьесе хорошо играют Наталья Маркина и Майя Ивашкевич (Петровна), а также очень убедительно лежит на авансцене пьяный мужик в зимнем пальто (Владислав Цыганов), время от времени распевающий что-то из советской эстрады.
“Черное молоко” Сигарева, как и его “Пластилин”, вызывает шок, и некоторые зрители не выдерживают, уходят. Но именно дрампродукция Сигарева позволяет почувствовать разницу — что есть правда жизни, а что пробирочная чернуха, в больших количествах производимая в столице. Его правда достает своей простотой образов и одновременно их глубиной. Второй 50-минутный акт пролетает незаметно: преждевременные роды столичной торгашки явно вправляют ей мозги. Появляется пугающая богоборческая тема и совершенно неожиданно разрешается. Вместо слюнявого и одновременно пафосного обращения к образу Христа как единственной ценности чудовищной действительности возникает совершенно неожиданный монолог: героиня обращается к нему как к “милому папеньке”, а заканчивает истерикой безысходности: “трахать тебя я хотела”. Сцена шокирующая, но не кощунственная.
В финале коровье молоко, разлитое по сцене, как говорит герой, становится черным. Образ предоставляет зрительской фантазии выбирать разные версии черноты — от горя? от отчаяния? безысходности? Но в нем отражаются звезды и небо. А это значит...
