Продолжаем печатать главы из новой книги популярного писателя. Книга рассказывает о Боевом отряде эсеров, совершившем на заре ХХ века ряд громких террористических актов. Как и в жизни, трагическое нередко переплеталось с комическим. Автор сочетает историческую достоверность с занимательностью сюжета. Новинка написана на основе архивных материалов и выйдет в свет в середине октября.
Читателю памятно имя юного эсера Карповича, убийцы министра народного просвещения Боголепова. Это злодейство почему-то многих привело в восторг. И вот этот Карпович бежал из Сибири и теперь с паспортом шведского подданного Свенсона проживал в петербургской квартире Азефа. Был он чем-то вроде его денщика, Азеф к нему привязался и искал случая, чтобы переправить молодого убийцу за границу.
Карпович обжился и в Петербурге уже чувствовал себя в полной безопасности. И был прав, поскольку Азеф известил Охранное отделение, которое не смело посягать на протеже Азефа. Более того, Азеф решил заручиться поддержкой генерала Герасимова. Сказал:
— Мне Карпович как сын родной, замечательный молодой человек!
Начальник петербургской охранки усмехнулся:
— Да, самый лучший из беглых каторжников! — И тут же успокоил Азефа: — Ваш Карпович в полной безопасности. Мы его сняли с розыска. Более того, мы поможем убийце Боголепова убраться куда-нибудь подальше. Лучше всего, пусть уплывет в Америку и тихо сидит там — нам спокойней будет.
Вот почему с разрешения Азефа Карпович стал спокойно расхаживать по улицам, делал покупки в магазинах, посещал кинематограф и полюбившийся ему публичный дом мадам Ренье. Партийное руководство ставило в заслугу Азефу риск, которому он себя подвергал, привечая беглого каторжника.
Документы Карповичу для отплытия в Америку в Департаменте полиции подготовили, была оплачена каюта первого класса, и дело оставалось за фальшивым паспортом на имя российского подданного Иванова, который не сегодня завтра должны были оформить в охранке. До отплытия парохода “Цесаревич Алексей” оставалось пять дней.
Апрельским утром Азеф собрался на три дня съездить в Иматру, а Карпович сказал:
— Николай Иванович, пожалуй, я напоследок посещу кинематограф “Аквариум”, там лента идет “Последняя страсть Соньки Золотой Ручки”?
— Сходи, дружок! И даже можешь посетить заведение мадам Ренье, там свежие девчата поступили. Держи пятьдесят целковых, побалуй себя! В Америке, небось, публичных домов нет, а если есть, то клиентов обслуживают какие-нибудь шимпанзе в трусиках, хе-хе. — По-отцовски поцеловал в щеку. — Счастья тебе, дружок! Я буду скучать без тебя. Впрочем, я чертовски устал от революционных морд, скоро все брошу и прикачу к тебе. Станем плантаторами. Негры будут обрабатывать, а мы их плетками подгонять. Не зря в дни ушедшей молодости у меня была такая партийная кличка — Плантатор.
Желание бежать куда подальше было вполне искренним. По расчетам Азефа, разоблачение и неизбежная кара делались все более угрожающими. Он понимал: надо бежать — стремительно, с чужим паспортом. Вот почему Азеф старался теперь вести безукоризненный образ жизни, боясь замараться в каких-либо политических интригах.
И тут великого афериста, подвигам которого позавидовал бы его литературный наследник — Остап Бендер, поджидал удар — тяжелый и нежданный, едва не ставший роковым.
Бывший унтер-офицер Кексгольмского полка Максим Фроленко служил в охранке уже третий месяц. Был он младшим филером, работу свою любил и гордился ею. У него была замечательная зрительная память, за что его однажды удостоил похвалы и даже изволил руку пожать суровый начальник — Евстратий Павлович Медников.
В тот апрельский день Фроленко был свободен от службы. Помахивая тросточкой, нахально подмигивая попадавшимся навстречу девицам простого звания, он шел по Невскому проспекту без всяких дел, а только моциону ради. По успевшей выработаться профессиональной привычке он разглядывал попадавшиеся лица: не попадется ли кто из альбома “Разыскиваемые преступники”? Мечта, конечно, была наивной и появилась исключительно по причине служебного рвения.
Фроленко проходил мимо дома под номером 81, где помещался кинематограф “Аквариум” и куда любил заходить филер. Он с любопытством разглядывал громадную афишу, на которой была изображена красавица с пышным бюстом и страдальческим лицом. Красавица заводила глаза к небу, а на ее нежных руках висела могучая якорная цепь. Рядом со зверским лицом стоял мужик. У него было зверское лицо, забрызганный чем-то красным передник, а в руках мужик держал тяжелый молот. И подпись: “Грандиозная картина! Последняя страсть Соньки Золотой Ручки. В главной роли сама знаменитая аферистка. Исключительный сюжет! Последняя новинка! В трех сериях 2000 метров”.
Фроленко задумчиво поскреб свежевыбритую щеку, размышляя: купить билет или пройти на дармовщинку, используя служебное положение? Такого рода сомнения выдавали в молодом человеке здоровую натуру, еще не успевшую набраться полезного опыта на полицейской службе.
В это время закончился сеанс, и люди густой толпой поперли на улицу. Несколько мальчишек, пригибаясь, пытались на встречном движении обхитрить контролеров и попасть в вожделенный зал.
Филер скользил взглядом по публике, и вдруг его как током ударило: он увидал широкоскулое лицо со скошенными глазами, в прямую линию вытянувшимися густыми бровями, при этом левая бровь была выше правой, на щеке виднелся след давнего шрама. Филер понял: перед ним беглый каторжанин и убийца Карпович! Да, тот самый, что был в альбоме “Разыскиваемые преступники”. Правда, уже некоторое время эта карточка из альбома была изъята, как это делается, когда преступник уже арестован, но бдительного филера это не смутило.
Он пропустил вперед Карповича, скрытно и жадно разглядывая лицо, особенно уши с характерными козелками, — и убедился: да, тот самый! Филер пошел за преступником шагах в двадцати сзади, лавируя в густой толпе и ни на мгновение не спуская с него взгляда. Он размышлял: “Что делать? Проследить до дома или сзади наброситься, повалить на землю и арестовать прямо на улице? А если этот тип вооружен?”
Тем временем Карпович остановился у лотка, купил мороженое и стал на ходу есть. Что удивляло филера, так это совершенное спокойствие наблюдаемого. Он ни разу не оглянулся, не остановился у зеркальной витрины, чтобы посмотреть, что у него происходит за спиной, и вообще имел вид курортника. Филер начал сомневаться: “Неужто я обознался? Как бы с арестом не оконфузиться. Ах, я просто остановлю и с извинениями попрошу разрешения удостовериться в личности!”
Эта мысль очень понравилась филеру, а тут как раз на углу он увидал городового. По-прежнему сохраняя визуальный контроль за объектом наблюдения, он потянул за рукав несколько опешившего городового — здорового парня лет тридцати с лихо закрученными вверх пшеничными усами, и в ухо приказным тоном сказал:
— Задержание произведем! За мной!
Городовой по фамилии Карабанов был человеком толковым, основательным, и он наизусть помнил “Инструкцию городовым”, а именно параграф 129. Там было прописано: “Если городовому укажут на кого-либо как на преступника, то он должен помочь в задержании и препроводить вместе с преследующими лицами в участок”.
Карпович, дойдя до шляпного магазина Юнкера, резко свернул на проезжую часть Невского проспекта, встал на остановке трамвая.
Филер приказал городовому:
— Вперед, будем брать! — и, подскочив к Карповичу, сказал: — Господин, это не вы забыли в кафе “Ява” портфель?
Городовой Карабанов встал за спиной Карповича. Бывший каторжанин нервно сглотнул и ответил с немыслимым акцентом:
— Извинять, я не был в “Ява” и не иметь портфель! Я есть иностранный подданный из Швеция. Вот мой паспорт, — руки убийцы откровенно тряслись.
Филер понял: “Волнуется, стало быть, тот самый, надо брать!” Он ласково улыбнулся и сказал:
— Простите, господин из Швеции, тут такая история: нашли портфель с казенными деньгами, и сумма замечательная — двести почти тысяч! Очень просим вашего прощения, но надо в протоколе расписаться, и потом пойдете по своим делам.
Карпович облегченно вздохнул:
— Давать ваш протокол, буду подписант!
— Да он в участке, протокольчик-то, тут совсем рядышком. Александро-Невская часть, дом под номерком девяносто один. Будьте ласковы, прошу! — и рукой указал направление, по которому следует идти. - Всего айн момент!
В это время подходил трамвай четвертого маршрута. Вдруг Карпович бросился вперед, норовя проскочить перед самыми колесами. Наверное, маневр удался бы, если не ловкий Карабанов. Он успел сзади ударить по ногам беглеца, и тот головой полетел на рельсы. Раздался отчаянный скрип тормозов, вожатый успел опустить решетку, и только это спасло жизнь Карповичу. Филер навалился на беглеца, Карабанов подсобил. У Карповича сняли брючный ремень, за спиной связали руки и доставили в участок.
...Фроленко и Карабанов стали героями дня. Их портреты печатали в газетах, начальство представило к награде. Филер и городовой подружились и три дня не разлучались, пили и гуляли. Но вот грянул гром, и пришло вытрезвление.
Азеф об аресте “беглого убийцы министра Боголепова” узнал в Финляндии из газет. У него с перебоями застучало сердце и заломило в пояснице. Он с ужасом понял: “Теперь скажут, что я выдал Карповича, а сам нарочно уехал на Иматру! Зачем Герасимов это сделал? Ведь он меня под петлю подвел. Я от старых обвинений с трудом отбиваюсь, а теперь и сказать в оправдание нечего. Господи, как я от всего устал! Особенно от дураков, среди которых живу. Надо лететь в Петербург”.
С ближайшим поездом Азеф покатил в Петербург.
Начальник петербургской охранки генерал Герасимов был очень раздосадован арестом адъютанта Азефа — беглого Карповича. Он представлял, какие осложнения теперь могут возникнуть, и не мог придумать выхода из этой ловушки.
Но фантазии генерала не хватило, чтобы представить гнев Азефа. Тот влетел к нему в кабинет со сжатыми кулаками, заорал:
— Как вы могли допустить этот арест? У меня и так положение было невыносимым, а теперь что, под паровоз бросаться? Если взят человек, который живет в моей квартире, а я гуляю на свободе, — это что? Всякий должен заключить: “Азеф предал Карповича!” Все, конец! В таких условиях я служить у вас больше не могу. Прощайте навек! — Жадными глотками выпил воды из сифона, чуть успокоился, добавил: — Ведь Карпович завтра уплывать в Америку должен, вместо этого... У меня ощущение, что со всего света собрали дураков и населили ими Россию. Тьфу!
Герасимов произнес успокоительные слова и пообещал:
— Мы в скором времени обязательно освободим Карповича. Только никак в голову не идет способ, каким это сделать. Официально освободить беглого убийцу невозможно. — Постучал пальцами по крышке стола, задумчиво почесал за ухом. — Что, что делать?
— А что он сам говорит?
— Поначалу пытался под шведа косить, однако в подкладке пиджака нашли паспорт на имя мещанина города Рязани Ивана Мамонова. Но полицейские показали Карповичу его фото и объяснили ему, что он опознан. Тогда Карпович стал косить под идиота: завел глаза и начал кукарекать.
— Это очень хорошо! — Азеф погрузился в глубокое раздумье и наконец решительно хлопнул ладонью по подлокотнику кресла: — Ему надо устроить побег! Объяснить, что его обвиняют лишь за проживание по фальшивому паспорту, а теперь он будет этапирован на родину для установления личности. По дороге ему надо устроить побег.
Герасимов согласно кивнул:
— Прекрасный план! — Пожал на прощание Азефу руку, ласково заглянул в глаза: — Не сердитесь, завтра закажите на дом праздничный ужин, ваш адъютант прибудет к вам.
...Герасимов вызвал к себе самого толкового чиновника тюремного ведомства по фамилии Шашурин, объяснил нехитрую задачу:
— Надо устроить побег Карповичу.
— Что ж, раз надо, так устроим! — оптимистично заверил Шашурин, высоченный детина, говоривший могучим басом. — Как прикажете, ваше превосходительство, это дело устроить?
— Скажите Карповичу, что его отправляют из тюрьмы предварительного заключения при Охранном отделении в пересылку, а по дороге поступите по вашему разумению. Но чтоб все натурально, без подозрений!
— Есть! — с легким сердцем проговорил чиновник, не представляя, какие трудности его ждут. — Посажу на открытую коляску, сопровождать поеду один да наш кучер на козлах. По дороге загляжусь на что-нибудь, а этот тип улизнет.
Герасимов обнадежил:
— Не сомневайтесь! Коли из Сибири сбежал, а уж тут непременно даст деру: на улицах полно народу, затеряться — раз плюнуть.
На другое утро Шашурин натянул на себя форму полицейского надзирателя, вызвал из камеры Карповича. Тот был задумчив и тих. Едва слышно спросил:
— Куда меня?
— На расстрел! — захохотал Шашурин. В предвкушении забавного приключения у него было отличное настроение.
Карпович от ужаса широко разинул рот и вытаращил глаза:
— За что? Я все расскажу...
— Мы и так все знаем! Надо удостовериться в вашей светлой личности, поэтому этапируем согласно прописке на вашу родину. Теперь вы обвиняетесь в проживании по чужому паспорту, а пока что — пересыльная тюрьма. Вам надо надевать кандалы, вы не буйный?
— Пожалуйста, не надевайте! В них неудобно.
В это время появился дежурный офицер. Разыграли загодя оговоренную сценку. Шашурин сказал:
— Господин капитан, мне в пересылку надо везти задержанного, прикажите нарядить тюремную карету с конвоем.
— Карета занята, возьмите какую-нибудь коляску на улице, расходы вам оплатим.
— Тогда давайте еще охранника, от меня одного арестант сбежать может! Вон какой шустрый.
Капитан поморщился:
— Нет у меня никого, и так никуда не денется, если присматривать будете.
Шашурин вздохнул:
— Ну ладно! Он вроде смирный. Топай, раб Божий.
Они вышли на улицу, от угла улицы катила коляска. Шашурин махнул рукой:
— Любезный, нам на Константиноградскую, к пересыльной тюрьме. Отвези за тридцать копеек.
Извозчик, деревенский парень, служивший в тюремном ведомстве, начал играть в театр:
— Не, в такую даль да к тюрьме — меньше чем за рупь отселе никто не повезет! А это кто, разбойник, что ль? — кивнул на Карповича. — Убьет еще по дороге.
— Он не буйный, бери полтину и трогай!
После долгих торгов сошлись на шестидесяти копейках. Покатили.
Поначалу извозчик испуганно оглядывался на Карповича, потом вроде успокоился, перестал. Шашурин подумал: “Пора действовать!” Он толкнул в спину извозчика:
— Эй, малый, остановись у табачной лавки! Папирос купить надо. — Повернулся к арестанту. — Ты посиди немного, ворон в небе посчитай, — рассмеялся и скрылся за дверями табачной лавки, уверенный, что уже не застанет арестанта. Шашурин через стекло наблюдал за Карповичем: сбежал, что ли? Нет, убийца, весной 1901 года прогремевший на всю Европу, сидел как пришитый к сиденью. Потихоньку матерясь, Шашурин вышел из лавки и продолжил путь дальше.
Делать нечего, приказал извозчику:
— Эй, начальник кобылы, тормози лаптей у трактира! — Повернулся к Карповичу: — Пить хочется — страсть. Пойду пару пива приму, да заодно перекушу. Вы не торопитесь? Правильно, в пересылке еще насидитесь. — И неспешно отправился в заведение.
Выпил Шашурин водки, съел три сардельки, густо намазав их горчицей. В полной уверенности, что теперь-то точно арестант сбежал, вышел на улицу. К своему ужасу, увидал: придурок торчит в коляске! Застонал от досады Шашурин. Что делать? Как избавиться от этого недоумка? Поманил рукой Карповича:
— Идите сюда, щей похлебаем!
Карпович на зов охотно явился. Шашурин заказал еду, шкалик водки, налил полстакана арестанту — “для храбрости”. Карпович ел с аппетитом. Шашурин тяжело вздохнул:
— Эх, жизнь наша собачья! Оклад маленький, работа — гадость, хороших людей вроде вас угнетать приходится. И впрямь, хоть скорей бы революцию устроили, может, тогда жалованье повысят, а?
— Эге, — Карпович угрызал большой кусок мяса и согласно мычал. Шашурин спросил:
— Мороженое вам заказать?
— Угу! — выдавил Карпович. Шашурин подозвал лакея, приказал на десерт принести одну порцию и расплатился. Сказал Карповичу:
— Живот подперло, пойду, облегчение себе сделаю! А вы тут спокойно покушайте.
Шашурин скрылся в туалете и в щель наблюдал за самым тупым заключенным, которого ему довелось видеть за двадцать лет полицейской службы. Дверь, выходящая на улицу, была открыта. Посетители приходили и уходили. Карпович оставался за столом, тщательно пережевывая пищу и бессмысленно глядя перед собой. Он не торопясь доел котлеты с жареным картофелем, принялся за мороженое, каждый раз тщательно облизывая ложечку. Съел мороженое, выпил чай с эклером, поднялся и начал ходить от столика до дверей и обратно. Походив так минут десять, к ужасу Шашурина, взял с чужого столика оставленную кем-то газету, уселся, перекинул ногу за ногу и стал читать.
Шашурин готов был тупице проломить голову. Вне себя от гнева, он выскочил через заднюю дверь в проулок, вспрыгнул в коляску и сказал:
— Вань, погоняй, а то этот кретин за нами побежит, и мы никогда от него не избавимся. Вот репей!
...Шашурин отправился к генералу Герасимову. Вытирая обильный пот с чела, покрутил головой:
— Это было трудное дело! Очень тяжело давать свободу тому, кто ее не хочет.
— Пример — наш великий народ и Конституция семнадцатого октября пятого года! — ответил генерал.
Карпович ждал до той поры, пока лакей не сказал:
— Барин, у нас не бульвар какой, мы не для сидения, а насчет выпить и покушать. Тут надо заказ делать или домой идтить.
Делать нечего, Карпович вышел на улицу: нет коляски, как быть? Хотел сам добраться до пересылки, да решил посоветоваться с Азефом, отправился к нему на квартиру. С ликующим видом сказал:
— Ну и дураки служат в полиции! Обалдуи, да и только. Представляете, Иван Николаевич, надзирателю живот подвело — куда денешься? Побежал в сортир, а я — в другую сторону. Боялся, что схватят, да куда им, я проворней оказался.
Азеф отозвался народной мудростью:
— Да, ср... и рожать нельзя подождать. Только на “Цесаревича Алексея” ты опоздал...
— Вот и хорошо! — обрадовался Карпович. — Мне ехать страсть как не хотелось. Чего в этой Америке делать? Вы как сказали про шимпанзе в трусиках, так мне сразу расхотелось. — Весело рассмеялся. — Вы мне хороший паспорт сделали, я пока у вас тут поживу.
— “Последняя страсть Соньки Золотой Ручки” понравилась?
— Замечательная фильма! Можно, я завтра еще раз посмотрю?
