Я не был политизированным ребенком, вот уж нет! Рос в коммунальной квартире. Телевизор, старенький КВН, отданный с барского плеча более обеспеченным, чем мы, родственником, набивались смотреть в нашу комнату все соседи. Особой популярностью среди обывателей той поры (а кем, как не обывателями, мы были?) пользовались концерты, транслируемые из Колонного и кремлевских залов. Повторюсь, от политики я, мальчик, был крайне далек. Неудивительно ли, что из всех тогдашних концертных номеров мне запомнилось выступление куплетистов Рудакова и Нечаева (позже его сменил Баринов). Этот исполнявший сатирические эскапады дуэт был блистателен. Как вам понравится (цитирую по памяти) такая вот шутка:
С помидорами старик
Влез в автобус в часы пик.
Удлиняйте жизни срок —
Пейте все томатный сок!
Думаю, выступление, о котором я говорю, происходило после партийного съезда. Рудаков и Нечаев спели приблизительно вот что: дескать, они, перед тем как выйти на сцену, спросили устроителей концерта — о чем петь, а им ответили: “Пойте что хотите, только правду и не зря”. Закончили артисты свой номер словами: “Вышли, спели, что хотели, и самим не верится”. Вероятно, то были первые признаки оттепели, попытка отменить цензуру…
Удивительно, что запомнилось именно это. Неужели с детства я был настроен, запрограммирован на восприятие и понимание именно вольнолюбивых настроений, убеждений и взглядов?
Что изменилось в жизни с тех пор?
Попытаюсь объяснить опять на примере из детства.
Сказка Александра Волкова “Урфин Джюс и его деревянные солдаты” выпущена в свет пятьдесят лет назад — в 1960-м. Хорошо помню, как я ее купил. Зашел в книжный магазин на Плющихе (здесь теперь торгуют обувью) и увидел на прилавке вожделенный том. Да, к этому времени уже знал про эту книгу, — мною была прочитана первая ее часть — “Волшебник Изумрудного города”. (Не берусь сказать, что больше зачаровывало в изданном “Советской Россией” фолианте: текст или дивные иллюстрации Леонида Владимирского?) А потом в “Пионерской правде” я увидел отрывок новой работы соавторов (писателя и художника). Не веря в счастье, спросил продавцов: не исчезнет ли видение, и, получив гарантированное заверение, помчался к телефону-автомату звонить маме. Мама, разумеется, разрешила купить. В книгах — при всей материальной стесненности нашей жизни — мне не отказывали.
А сегодня на детских площадках ни разу не видел ни одного ребенка (и взрослого) хотя бы с брошюркой — разве только с собранием кроссвордов… С пивом, с сигаретой — сколько угодно, но с книгой — ни единого раза. В далекие дни у меня, мальчишки, хватило денег на приобретение чудесного издания. У какого ребенка хватит сегодня карманных средств на покупку хоть отдаленно похожего?
Другая книга, хранящаяся в моей библиотеке, — “Приключения Незнайки и его друзей” — выпущена годом раньше, в 1959-м. Ее подарил мне папа на Новый год, о чем свидетельствует надпись на титульном листе.
Нынче не принято дарить на Новый год и другие праздники книги и тем более делать памятные надписи, а в те годы, о которых говорю, было очень даже престижно получать в презент именно книгу (так и провозглашалось: “книга — лучший подарок”). Надписи делали от чистого сердца, от переизбытка чувств — чтобы оставить о себе добрые воспоминания. В семье, где я рос, библиотека сохранилась — страшно сказать — с дореволюционных времен. Но это не мешало моей маме дарить папиной родне “Евгения Онегина”, который имелся на полках минимум в десяти полиграфических вариантах. Такая была жизнь, такие постулаты: духовное считалось приоритетным и даже модным.
Конечно, впоследствии я и сам пришел к выводу: негоже портить книжные скрижали глупыми письменами (если только это не авторский автограф). И все же, что касается того “Незнайки”… Под обращением ко мне, сыну, папа поставил дату: 31.12.1959. Когда много лет спустя я сопоставил числа и сроки, то понял: жить отцу оставалось десять лет.
Может, стоит подписывать дареные книги — хотя бы ради того, чтобы медленные жернова мозгов начали перемалывать обстоятельства собственного (и чужого) бытия в обжигающую сознание мысль: наши дни и годы, увы, сочтены.
И еще одно наблюдение над книгами моего детства. Это были книги вот уж не периода сталинской диктатуры, а новой эпохи. “Незнайка”, пародировавший коммунистическую утопию (“Солнечный город”!) и в смешном виде выставлявший коротышек, мнивших себя всемогущими покорителями воздушных и земных пространств, “Волшебник Изумрудного города” — являвшийся, по существу, приложением американской сказки, открывавший советским детям доселе не известных им персонажей, “Карлсон”, живущий на крыше и собирающий конфеты “на благотворительные цели”… Это были произведения, делавшие маленьких читателей гражданами мира, а не отдельно взятой и зажатой в тиски диктатуры…
