Локация юных ленинцев — рядом с метро «Автозаводская», в двух шагах от офиса Фонда борьбы с коррупцией Алексея Навального и «Единой России». Видно, чем-то эта точка привлекательна для политструктур.
— Здрасьте. Вы не подскажете, где тут комсомол? — стучусь в «ЕР».
— Напротив, в подвале, — вышедший навстречу усатый дядька теснит меня к двери. Посетителей здесь явно не любят. — Коммунисты, они не афишируются.
— Чего так? — успеваю спросить за секунду до того, как дверь захлопнется у меня за спиной.
В подполье ушли.
В заветную дверь удается попасть, только вызвонив по телефону комсомольца-провожатого. Лопоухий усатый юноша представился Никитой. Вместе мы сквозь темный подъезд поднимаемся на полуторный этаж. Железная дверь, за ней — четыре заваленных пыльным хламом комнаты. Одна из них служит складом неких коробок. На столе — трафарет (что-то о 70-летии Победы), придавленный книжками Геннадия Зюганова. В углу — красные штандарты. «Были социалистические соревнования. Наше отделение — кировское — первое место взяло», — хвастается собеседник. Он не занимает в ЛКСМ должностей, но — после уговоров — признает себя «приближенным» организации.
Почерк — как у Ленина!
Пока я самозабвенно вру о желании строить социализм, в комнату заходят двое. Тот, что повыше, зовет в кабинет. Кроме привычных Ленина и Сталина тут на стене команданте Че, а также логотип и название КПРФ, исполненные бутонами белых роз по бордовому фону.
— Почему коммунизм? Почему не «Единая Россия» или ЛДПР? — спрашивает он, сев в кресло и скинув ботинки. Зализанные черные волосы, рост больше двух метров, дешевый пиджак. Голос — уставший и надтреснутый, с характерным «гэканьем».
— Потому что… Потому что «Единая Россия» — партия жуликов и воров! — нахожусь я. — А ЛДПР — попросту смешно. Даже стыдно…
— Почему смешно?
«Партия ЛДПР — самая честная партия! Мы никогда не воровали, никого не грабили и не убивали!» — голосом Жириновского кричит Никита из коридора. Высокий смеется и тут же сурово командует: «Никита, ты чай сделал?!»
Высокий задает провокационные вопросы об отношении к политике Путина. «Я вижу оппозиционность и революционный настрой. Почему не Навальный?» — не унимается он. Лопочу о «Кировлесе», «Ив Роше» и вообще ощутимо теряюсь. До этого мне приходилось по заданию редакции вступать в «Единую Россию» и «Суть времени» — там таких проверок не было.
«Дай заявление, — кричит высокий Никите, пока тот заваривает чай. И уже мне: — Иди». Заявление стандартно — фамилия, имя, «желаю вступить», «с уставом ознакомлен». И хотя я не ознакомлен, предпочитаю лишний раз не выпендриваться. «Анкета вступающего» интереснее: просят и домашний адрес, и ученые степени, и места работы. Дико вру, указывая случайно выбранные улицы и «бармен», «фотограф» в смысле трудового стажа.
— И все-таки почему не Навальный? — учуял, видимо, идеологическую нетвердость высокий.
От дальнейшего допроса с пристрастием меня избавил телефонный звонок. Трубка играет советский мотив. «Обуховский», — представляется высокий. Это — руководитель конторы, де-факто глава столичного комсомола Владимир Обуховский, уроженец Калининградской области. В свои 21 год выглядит на все 30 — во всем виноваты костюм и стрижка, будто скопированные из хрестоматийных советских фильмов 50-х годов.
Как опытный парторг, Обуховский сразу находит, чем бы меня занять: «Устроим молодежный фотоконкурс к 70-летию Победы. Напиши-ка положение о проведении конкурса — формат, вид работ — и представь нам». Напоследок получаю от него комплимент: «Такой почерк у Ленина был!» — бросает Обуховский, проглядывая заполненную мною анкету. В следующий раз прийти нужно через два дня.
— До встречи, господа, — прощаюсь перед уходом.
— «Господа»? — с классовой бдительностью поднимает бровь Обуховский.
— Товарищи. Товарищи! — исправлюсь я.
— Ну-ну… — мрачнеет мой собеседник. Кажется, ленинский почерк — не гарантия от подозрений.
Активных членов в ЛКСМ, уверяет Никита, выйдя на улицу, порядка ста человек. Структура организации сохранилась с советских времен: городской комитет (где я был), ниже — окружные и районные (они же «первички»). Занимаются преимущественно агитработой. «В акциях участвуем, гуманитарную помощь собираем. Делегатов принимаем — из Северной Кореи, Китая, Кубы…», — уточняет Никита. Он же поясняет: после завершения кандидатского периода — от месяца до трех — общее собрание «первички» решит, выдавать ли мне комсомольский билет.
Господа-товарищи
— Господа! — нет, все-таки классовую чуждость из меня не выбить, слово «товарищи» нейдет на язык. — Э-э-э, дама! Добрый день.
Лицо Обуховского виднеется между спиной незнакомого юноши и обтянутой джинсами попой молодой наштукатуренной комсомолки.
— Ты где здесь таких видишь? — злится он. — Здравствуй. Подожди пока.
Трафарета о 70-летии Победы на столе больше нет. На полках шкафа — циферблаты: один замер на 18.23, другой — на 16.35.
— Объясни, зачем партия — из бюджета — печатает столько книжек Зюганова? — жалуется незнакомец, девятнадцатилетний студент Володя, копаясь в распакованных коробках.
— А что надо бы? — вступаю.
— Революционное. Маркса можно или Ленина. Ты куришь?
Сдаю Обуховскому выполненное задание — положение о фотоконкурсе. Текст я, само собой, скоммуниздил в Интернете, зато сверстал красиво: в правом верхнем углу — профиль Ильича, заголовок — тонким летящим шрифтом. «Очень хорошо! — хвалит комсомольский босс. — Подумай только о том, где церемонию награждения провести и какие призы будут. И сайт нужен. Текст — мне на почту». С этими словами Обуховский уезжает на Охотный Ряд: у него, как у большого комсомольского начальника, встречи в Госдуме.
«Лучше со всеми пить»
Итак, у меня появилась первая комсомольская компания — Володя и Надя. Володя в отрочестве увлекался тяжелым роком и был много раз бит футбольными фанатами. В конце концов кривая вывела его в комсомол. Наде 21 год, ее в комсомол привел друг брата, студентка третьего курса юрфака. Хочет стать «первой женщиной-генсеком». У нее есть поклонники в комсомоле, столичном горкоме и даже ЦК. «Не староваты?» — шучу. «Немолоды, конечно. Но сверстники таки-и-ие тупые», — отвечает Надя. Володя отводит глаза.
— Что КПРФ поддерживает Новороссию, мне нравится 50 на 50, — вещает он, пока Надя в заведении фастфуда поглощает блин. — С одной стороны, там дети. С другой — это как если сосед подарил другому старый телевизор…
— А потом отнял, — добавляет жующая.
— Не. Потом у другого случился пожар, и первый под шумок телевизор обратно забрал. Типа «он вообще всегда мой был».
Интересны внутренние комсомольские терки. «Сейчас живо всего одно отделение — кировское, — остальные умерли. Мы с Надей хотим восстановить работу ленинского отделения на «Парке культуры», — приоткрывает планы Володя.
Познакомились Надя и Володя на летней кампании в МГД — они работали у красного кандидата (оставим героя безымянным) и получали тысячу рублей в день. «Последние две недели платить перестали. Сказали, бюджет иссяк», — жалуется Надя.
С деньгами здесь действительно непросто. Володя с Надей с трудом наскребают на два блина, бутылку воды и сигареты. Если кэш вдруг приваливает, комсомольцы устраивают попойку. Обуховскому, поговаривают, даже платят — но какие-то смешные деньги, типа 20 тысяч.
Соотношение «девочки—мальчики» в комсомоле — 40 на 60. На «внекомсомольские отношения» закрывают глаза. «Впрочем, выпьем — всяко бывает, — смеется Володя. И делится секретами успеха: — Отношения в организации лучше выстраиваются, если со всеми пить». Выпивать комсомольцы предпочитают в офисах «первичек».
«Купим бота за 100 долларов»
Бюро — что-то типа месячной планерки. Знакомьтесь, новый комсомольский кадр: Владимир. Учится на пятом курсе философского факультета и пишет диплом о каком-то нацистском идеологе. С ним девушка Алена — политолог. Обучается в магистратуре, работает в юротделе КПРФ: занимается взаимодействием с посольствами иных государств — преимущественно коммунистических. Через нее проходят делегации, о которых в начале знакомства рассказывал Никита.
Ведущий — все тот же Обуховский. «Поздравляем нашего товарища Имярека, — говорит. — У него недавно родились две дочки, а такого-то января был день рождения». По этому поводу комсомол дарит дорогому товарищу Имяреку томик «педагогических поэм» и — «в честь 70-летия Победы» — мраморный бюстик Сталина.
Главная тема дня — предстоящие акции. Комсомольцы планируют два маловажных хеппенинга в феврале, а 1 марта — митинг за отставку правительства, в один день с антикризисным маршем «Весна», который анонсировал Алексей Навальный. Желаемая численность митинга — пять тысяч человек.
— Откуда ж их взять? — спрашивает со второго ряда Алена.
— Друзей зови. Аспирантов, студентов. Вы все — председатели «первичек». Актив берем! — поучает Обуховский.
— Надо купить бота. Он стоит сто долларов и спамит в соцсетях, — предлагает комсомолец Леша.
— Купим. Я вас должен учить, как людей на акции звать?! — горячится Обуховский.
Следующий пункт — «депутат ЛКСМ». Затея вроде школы молодого бойца, включающая изучение экономики, философии, учений марксизма-ленинизма. После подготовки нюхнувшие пороху комсомольцы будут участвовать в выборах.
— А вдруг придет засланный казачок?! — возмущается Володя, и я сразу напрягаюсь. — Мы будем левых людей обучать?!
— Их будет сразу видно. К тому же программа рассчитана на долгое время — примерно восемь месяцев. Не выдержат, — успокаивает Обуховский.
В конце речь заходит о наболевшем: о деньгах. Обуховский говорит о «комсомольской стипендии». Зал оживает. Партия готова платить в месяц по 5 тысяч рублей 40 избранным комсомольцам по всей Москве. Для этого секретари «первичек» должны составить аргументированный лист кандидатур.
— Немного что-то. Чего на пять тысяч сделаешь? — бухтят на задних рядах.
— В сорок первом, — стыдит сребролюбцев Обуховский, — гранат не было, танки «коктейлями Молотова» останавливали!
— Так не сорок первый на дворе…
— Воспринимай это так: Ленин революцию из ничего сделал — и вот, на стене висит. И будет висеть. Мы умрем, а Ленин останется. Задача — усилиями и трудом приблизить себя к нему.
Страсти утихают, люди позевывают. Пора уже и расходиться. И вдруг...
— Кстати. Кто взносы сдал? — вспоминает Обуховский. Норма — один процент от зарплаты. Студенты и безработные платят по 50–100 рублей: как начальник договорится. Некоторые вносят по 500–1000 сразу, чтобы не париться.
— А что я? Я студент! — отвечает один из присутствующих на тяжелый взгляд секретаря.
— Я? Что я? Я больше не секретарь! — ругается другой. Остальные вроде сдали.
«Западло, но куда деваться?»
После собрания Володя уходит к начальству — просить зачислить меня в свеженькое ленинское отделение. У него свои резоны: чтобы возродить отделение и составить конкуренцию легендарному кировскому, нужны люди, а их нет. Пользуюсь паузой, чтобы поприставать к Алене с идеологическими вопросами:
— Власти не нужно, чтобы 1 марта на марш к Навальному пришло много народу. А КПРФ перехватывает людей. Ты понимаешь, что КПРФ таким образом подыгрывает «ЕР»?
— Что поделать? — легко соглашается она. — Наша задача — вывести людей больше, чем он. Тогда СМИ напишут о нас, а марш Навального тоже станет как бы нашим.
— Только КПРФ никогда в жизни не выведет больше народу.
— Почему? Навезем с регионов людей. Студентов каких-нибудь.
— Хочешь сказать, никто не поймет, куда реально приехал?
— Тут два типа людей есть. Одни — старые комсомольцы типа меня. Мы все понимаем. Хочешь жить, умей вертеться. И есть идейные. Они действительно не вкуривают всех этих политических тонкостей. Борются за марксизм-ленинизм, блин, — ставит точку девушка-политолог.
Тем временем выясняется, что мое заявление на вступление и анкету увез глава кировского отделения Андраник Мкртичян. Теперь Володе предстоит с ним встретиться и переманить меня — ценного субчика — в свое отделение. Вот это борьба за кадры!
— Самому-то не западло на «Единую Россию» играть? — провоцирую теперь уже Володю, пока мы идем до метро.
— Западло. И Наде западло. Но мы пойдем. Куда деваться? Не пойдешь — ругаться не станут, но пометку сделают. И когда придет время каких-то назначений, вспомнят.
— А как же революция? Эдак я мог сразу к единороссам пойти, — изображаю я эдакого пламенного социалиста.
— Время должно прийти. Время не то.
— Доллар почти 70 рублей. Война на Украине. Тебе мало?
— Да что ты как маленький?! — кричит Володя (непереводимую игру идиом опускаю). — Да, мы — на подсосе у «Единой России»! Чего ты ждал?! Не бывает по-другому сейчас! Не бывает! Нам все согласовывать надо! Знаешь, сколько времени мы предыдущий митинг выбивали?!
— Успокойся. Не хотел тебя расстраивать. Нельзя просто на пару дней позже — ну или раньше — провести? — увещеваю примиряющим тоном.
— Не дадут… — устало произносит Володя. — Ты либо ничего не делаешь, либо делаешь — но по разнарядке…
У метро прощаемся. Через два дня нужно приехать в Ленинский райком, где Володя и Надя собрались устраивать свою «первичку». Будет собрание по реорганизации; обещают дать право совещательного голоса.
Агент вскрыт
В неприметном доме близ Комсомольского проспекта притаился местный райком ЛКСМ. Домофон не работает, парадная пуста. Объявление просит «не плевать бычки в мусоропровод». Именно сейчас должна решиться моя комсомольская судьба. Пароль — «Я на собрание». В трехкомнатной квартире, под сенью восседающего на шкафу гипсового Ильича, со мной говорит Денис Андреевич Парфенов — человек, которого Надя представила как «нашего духовного лидера».
— Расскажи-ка что-нибудь о себе, — просит он, вымученно улыбаясь.
— Дима, 20 лет. Учусь на психфаке, третий курс, — судорожно вспоминаю заготовленную легенду. — Вроде говорил уже...
Занимался когда-нибудь журналистикой?.. — хитрит Парфенов. Прокол. Раскусили. К чести ЛКСМ стоит признать, что до сих пор ни одна политическая организация, куда я вступал с целью журналистского расследования, не догадалась вбить мою фамилию в «Гугле».
На этом моя комсомольская одиссея закончена. «Мы много хорошего делаем: в детдома ездим, помощь Донбассу собираем. Захочешь дальше сотрудничать, пиши», — говорит мне на прощание Володя.
А я, честно говоря, даже проникся за это время левацкими идеями. Если не пыльный Ильич на шкафу, то вот Че Гевара точно бодрит. Но если и тут все «по разнарядке...» Ленин бы в Мавзолее перевернулся, если бы узнал.
