Кровавая драма в Париже стала мощной встряской для цивилизованной части человечества. Признаков того, что мы идем к чему-то страшному, было предостаточно. Вспомним недавний инцидент в поезде на севере Франции, когда лишь благодаря чистой случайности удалось избежать массового истребления пассажиров. Вспомним страшные теракты в Турции, Ливане и других странах.
Однако западный мир — или, по меньшей части, его руководящая верхушка — пребывал в состоянии странной самоуспокоенности. Поразительный факт. За считаные часы до парижского кошмара Барак Обама с гордостью заявил в интервью телекомпании ABC, что ИГИЛ удалось «сдержать» в границах Сирии и Ирака.
После резни в столице Франции от этой самоуспокоенности не осталось и следа. Наблюдая за заявлениями западных политиков и статьями западных журналистов, можно сделать вывод: в их мозгах в режиме реального времени происходит перезагрузка. Уверенность в том, что на Ближнем Востоке все идет по плану — мол, сейчас мы завалим диктатора Асада, так же как мы недавно завалили диктаторов Хусейна и Каддафи, — уходит.
На смену ей приходит страшное осознание: на Ближнем Востоке речь идет не о возможности переустройства региона по западному образцу. Речь на Ближнем Востоке идет о появлении новой глобальной угрозы — как минимум ничуть не меньшей, чем та, которую представляла «Аль-Каида» бен Ладена.
Мир столкнулся с новым 11 сентября? В каком-то смысле — да. В каком-то смысле — нет. После 11 сентября 2001 года цивилизованный мир — Запад, Россия, другие страны, которые не приемлют массового убийства ни в чем не повинных граждан как метод достижения политических целей, — был единым. Сегодня он разделен как никогда. После 11 сентября 2001 года глобальная борьба с террором была чем-то новым. Сегодня мир психологически очень устал от четырнадцати лет непрерывных сражений с террористами, после которых террористов почему-то становится только больше.
Утверждается, что в терактах в Париже участвовали подростки 15 и 18 лет — люди, которые на момент атаки бен Ладена на Америку либо пребывали еще в колыбели, либо ходили в детский сад. Можно ли представить себе более зримый символ неэффективности использованных после 11 сентября методов борьбы с террором?
Я говорю эти слова не для того, чтобы сеять вокруг себя ощущение безнадежности. Усталость — усталостью. Но необходимости борьбы с террором это никак не отменяет. Нельзя же всерьез рассматривать такой вариант, как поднятие рук вверх и пассивное ожидание момента, когда нас всех придут убивать. Я говорю эти слова для того, чтобы указать на предельно грустный и даже обескураживающий факт: одна из главных причин нынешнего расцвета терроризма — ошибки, допущенные в ходе борьбы с террором после 11 сентября.
Я человек, абсолютно не зараженный антиамериканизмом. Мне нравится эта страна, ее люди, ее экономические и культурные достижения. В отличие от многих в России я категорически не верю, что Америка стремится поработить мир. Я считаю, что проблема Америки — или, вернее, американской политической элиты — в другом: в гремучей смеси невежества, агрессивной уверенности в своей правоте, крайнего интеллектуального высокомерия и поразительной некомпетентности.
Конечно, так было не всегда. Бывали времена, когда во главе этой державы стояли хитроумные внешнеполитические стратеги вроде Франклина Делано Рузвельта или Джорджа Буша-старшего. Но после 11 сентября миру очень не повезло. В период, когда мир столкнулся с совершенно новой, многоликой и во многом непонятной опасностью, во главе самой сильной страны планеты оказались люди, не обладающие достаточной широтой мышления.
Сначала Джордж Буш-младший непонятно зачем вторгся в Ирак, уничтожил в этой стране жестокий, но светский режим, создав тем самым питательную почву для возникновения движений типа ИГИЛ. Затем Барак Обама в рамках исправления ошибок предшественника вывел американские войска из Ирака, фактически бросив созданный здесь США слабый и недееспособный режим на произвол судьбы.
Что могло возникнуть на зачищенной от жесткой светской власти территории Ирака? Естественно, не нечто доброе и светлое. Здесь возник очаг хаоса, который скоро пересек границу и завладел соседней страной. Страной, которая еще недавно была абсолютно стабильной и в которой беженцы из Ирака пережидали неспокойные времена у себя дома.
Мне обидно и неудобно в сотый раз повторять эти вещи, которые кажутся мне самоочевидными до банальности. И единственная причина, в силу которой я это делаю, такова: в Америке упорно отказываются видеть и признавать последствия собственных действий. А это, в свою очередь, приводит все к новым и новым ошибкам.
В Советском Союзе был такой многолетний секретарь ЦК КПСС и руководитель международного отдела ЦК Борис Николаевич Пономарев — человек, сыгравший активную роль в принятии решения о вводе наших войск в Афганистан. Борис Пономарев не был неумным человеком. В некоторых вопросах он, напротив, отличался замечательной ясностью ума. Достаточно сказать, что Пономарев являлся одним из очень немногих активных антисталинистов в брежневском политбюро.
Но одновременно Борис Пономарев был склонен к идеологическому начетничеству. Все мировые события он воспринимал исключительно через призму не подлежащих сомнению принципов о непреклонном движении человечества к коммунизму и борьбе рабочего класса и передового крестьянства против эксплуататоров. Поэтому руководитель международного отдела ЦК искренне не понимал: как кто-то может возражать против такого очевидного и естественного решения, как ввод войск страны развитого социализма в Афганистан?
Современная американская внешнеполитическая элита отчаянно напоминает мне «коллективного Бориса Пономарева». Когда речь идет об отвлеченных вопросах, члены этой элиты более чем способны рассуждать здраво. Но когда разговор касается идеологических табу, вся способность людей из американской верхушки к содержательному спору вдруг куда-то это исчезает. Начинается бесконечное механическое повторение мифологем, которые, с американской точки зрения, самоочевидны, не подлежат сомнению и не требуют доказательств.
Три из этих мифологем, с моей точки зрения, очень серьезно мешали, мешают и будут мешать процессу формулирования международным сообществом адекватного ответа ИГИЛ. Первая мифологема. Асад должен уйти. Почему Асад должен уйти? Что такого этот не отличающийся особой кровожадностью офтальмолог натворил, что он непременно должен уйти? Почему Америка за всех решила, что Асад непременно должен уйти? Ответа нет.
Вторая мифологема. Цитирую по статье «Нью-Йорк таймс», опубликованной уже после терактов в Париже: «Россия заявляет, что она борется с ИГИЛ. Но представляется, что в реальности ее действия направлены на укрепление режима Башара Асада».
Почему американцы упорно считают эти две цели взаимоисключающими? Почему США стараются уничтожить светский режим в Дамаске? Они хотят устроить в Сирии «кальку» иракской ситуации: снести «весь старый мир до основания», а потом думать о том, что делать дальше?
Американцы сами хотят вести в Сирии сухопутные боевые действия? Очень даже вряд ли. Если так, то почему они настаивают на уничтожении реальной военной силы, которая вот уже четыре года выдерживает натиск многочисленных противников, включая ИГИЛ? Допустим, что на этот конкретный вопрос ответ есть. У американцев в Сирии есть собственные фавориты. Но разве можно отрицать, что эти фавориты либо обладают ограниченной боеспособностью, либо имеют порочащие связи с ИГИЛ?
Третья мифологема. Россия не союзник для западного мира. Россия — это такой же враг западного мира, как и ИГИЛ. Здесь комментарии и вовсе излишни. Думаю, что этот опасный и безумный идеологический штамп до конца не исчезнет. Но начнет — под натиском реальности — активно размываться. Собственно, это активное размывание — это уже дело не будущего, а настоящего. Масштаб вызова со стороны ИГИЛ толкает Россию и Запад в объятия друг друга.
Но вот вопрос, что окажется сильнее: объективная стратегическая необходимость в тесной координации усилий или накопленный запас предрассудков и противоречий? Возможно, я впадаю в излишний пессимизм. Но, всей душой надеясь на первый вариант, я не могу пока полностью исключить второго.
Всем ясно, что корень зла в Сирии. Но удастся ли достичь согласия в том, как именно его следует выдергивать? Смогут ли США и Европа сформулировать в отношении Сирии внятную стратегическую линию, основанную на реальности, а не на хотелках? Является ли шок от бойни в Париже достаточно сильным, чтобы заставить страны вроде Турции и Саудовской Аравии отказаться от узкого понимания их национальных интересов и, как следствие, от политики, которая работает на усиление ИГИЛ?
Я не уверен ни в чем, кроме одного — ИГИЛ не будет сидеть сложа руки. Радикальное переосмысление политики, ставшее необходимым после парижской бойни, обычно требует времени. Но что-то мне подсказывает: вряд ли ИГИЛ даст нам всем передышку. Не наделать бы новых ошибок при ответе в режиме цейтнота.
