Тайны кольской земли
— Как возникла идея провести поисковые работы на Кольском полуострове?
— У экспедиции есть предыстория. Несколько лет назад инициативная группа под моим руководством предложила руководству Минобороны России заняться поиском и сохранением военной техники, оставшейся со времен Великой Отечественной войны, — той, что еще не была сдана на металлолом, распродана за границу.
Сергей Шойгу, министр обороны и одновременно президент Русского географического общества (РГО), поддержал эту идею. Так началась комплексная экспедиция, целью которой было обследовать острова Финского залива. Ее результаты оказались сенсационными. Было найдено и впоследствии вывезено более 60 единиц военной техники, в основном германского производства. Частично она уже экспонируется в музеях Минобороны. Остальная ждет своего часа на базе хранения.
Благодаря поддержке Минобороны стали возможны и другие инициативы. В частности, тогда еще командующий Северным флотом Николай Евменов (сейчас главком ВМФ России. — А.П.) организовал несколько экспедиций в Баренцево море. Первая сухопутная была год назад на севере Кольского полуострова. В ней участвовали военнослужащие и поисковики РГО.
По оснащенности и подготовке я понял, что военные поисковики серьезные специалисты. У них была водолазная группа, группа сухопутного обследования, авиаподдержка, чтобы вывозить найденную технику. Был великолепно разработан маршрут экспедиции, отлично оборудован лагерь: у нас были подогреваемые палатки, горячее трехразовое питание. Тогда мы в основном искали остатки военной техники и инженерных сооружений. Этим летом поиски продолжились.
— Почему был выбран Кандалакшский район?
— Он находится на юге Кольского полуострова, с запада граничит с Финляндией. В Великую Отечественную — начиная с 1941-го и вплоть до 1944 года, когда наши войска полностью очистили советское Заполярье от нацистов, — здесь проходила линия фронта. Нашей 14-й армии, которую с моря прикрывали корабли Северного флота, в 1941-м противостояла боевая группа (впоследствии дивизия) СС «Норд». В ее состав входили два германских и один финский корпус, а поддержку им оказывали 5-й воздушный флот люфтваффе и ВМС Германии. Сейчас это пограничная зона, куда запрещен свободный доступ. Только местные жители там могут собирать грибы или ягоды. Поэтому мы ожидали, что найдем там отличные трофеи.
«Поисковики — народ опытный: самым «юным» 40 лет»
— Кто входил в состав экспедиции? В каких условиях работали?
— Экспедиция проходила с 1 про 16 июня. Нас было около 30 человек, из них около десяти — солдаты. В прошлом году в этой местности 22 июня еще лежал снег. В этом году он уже растаял, но в некоторых стрелковых ячейках и окопах еще был лед. Вокруг — только сопки да болота. Жили мы в палатках. Без печки пришлось бы туго — по ночам температура опускалась до нуля. Но была и пара дней, когда мы, наоборот, изнывали от жары.
— Опишите обычный поисковый день.
— В 8.00 подъем, в 9.00 — завтрак, в 10.00 — выезд на работу. На дорогу туда-обратно по три часа уходило. Это очень труднодоступные места. Но грузовик «Урал», который нам предоставила отдельная арктическая бригада Северного флота, отлично справлялся. И главное — колоссальный кузов «Урала» позволял вывезти найденную технику. Прибыв на место поиска, мы выстраивались в цепь и прочесывали местность с металлодетекторами.
— Ходить по лесу опасно?
— Однажды было приключение. Мой металлодетектор показал очень сильный сигнал. Оказалось, на полуметровой глубине ящик с немецкими гранатами. Пока я его доставал, услышал по рации предупреждение от «соседей»: осторожно, бежит лось. Я только голову успел поднять, как метрах в десяти от меня пробежали сразу два сохатых. Честно скажу, в первый момент чуть дар речи не потерял... Вообще, там места очень богатые на животный мир. Встречались даже свежие следы медведя. Но у нас была очень строгая техника безопасности. Инструктаж — каждое утро. Молча заниматься поиском, тем более в одиночку и без рации, нельзя, всегда надо издавать громкие звуки, стучать лопаткой, чтобы отогнать зверя.
— Снаряды еще опаснее. Удалось уберечься от подрывов?
— Подрываться никто не хочет, да и люди в экспедиции все очень опытные — самым «юным» по 40 лет. Снарядов мы там собирали горы, но все у нас было по-военному четко. Для поисков мы руководствовались журналом боевых действий. Местные поисковики нам предоставляли необходимую информацию. Любой обнаруженный взрывоопасный предмет оставался на месте, сразу обозначался, тут же приезжали саперы. Происшествий не было.
— Как вы находили и, главное, как вытаскивали тяжелую технику?
— У нас работала водолазная группа. Водолазы ныряли в болото, где и нащупывали куски танка, к которым мы привязывали очень прочные веревки. А поскольку к берегу нельзя было пригнать грузовик — там абсолютно невозможно подъехать, — то мы, как бурлаки на известной картине, все вытаскивали на своих плечах. Могу сказать, что достали все, что лежало на глубине человеческого роста и что можно было найти с помощью металлодетекторов.
— Что необычного было в экспедиции?
— Из необычного — скорее впечатления. Потрясающая природа и тишина. Каждый вечер на спиннинг ловилась достойная щука, до трех килограммов. Это вызывало огромное удивление и восхищение — ну много ли мест, где настолько легко такая рыба ловится?
— Рыба — неплохая добавка к экспедиционному меню. Оно ведь было без изысков?
— Как раз экспедиционное меню у нас было великолепное! Военные повара готовили отменно, кухня была домашней. Но когда в нем появлялась еще и свежая уха или жаренная с лучком щука — тут уж и вовсе все было по высшему разряду.
У нас только два союзника — армия и флот
— Для вас поиски — это больше работа или увлечение?
— И то и другое. Есть даже третья сторона — это еще и отпуск. Находясь в отпуске по основному месту работы, я как раз и провел это время в кандалакшской экспедиции. За что очень благодарен командованию Северного флота, которое нас пригласило. И мы в долгу не остались — очень активно поработали. Огромное количество найденных экспонатов — это наша заслуга.
— Почему это так важно?
— Мое личное мнение — и оно совпадает с мнением военных руководителей, — память нельзя ничем оценить: ни деньгами, ни количеством потраченной солярки, ни нормо-часами для военной техники. А сохранение исторического наследия — это и есть та самая память, которая будет жить не только в нас, в наших детях, но и в наших внуках и правнуках. Если не сохранять эту технику, не останется вообще ничего.
Сергей Шойгу это понимает. Вы можете вспомнить, сколько за последние годы было министров обороны, которые бы столь трепетно относились к сохранению военно-исторического наследия? Я могу вспомнить только Сергея Иванова, который и сейчас, являясь выдающимся общественником, активно, в том числе материально, помогает поисковому движению. И если бы не личная инициатива Шойгу, Иванова, Евменова, Картаполова (бывший командующий войсками Западного военного округа, сейчас замминистра обороны. — А.П.), представляете, сколько поисковикам еще предстояло бы сделать на голом энтузиазме? Не благодаря, а вопреки?
— Честно говоря, не очень...
— Представьте себе необитаемый остров в Финском заливе, с которого не только сложно что-либо вывезти, но даже попасть-то на него тяжело. Если взять только найденные нами восемь зенитных орудий калибра 88 миллиметров, каждое из которых с прицепом весит 7,5 тонны, то это уже будет около 60 тонн. А сколько было найдено полевых кухонь, прожекторных станций, бензогенераторов, орудий береговой, корабельной, противотанковой обороны, сотни единиц военного снаряжения... Благодаря поддержке Минобороны и, в частности, его Экспедиционного центра, который специально создан для выполнения таких задач, при помощи Ленинградской военно-морской базы нам удалось сделать невозможное — вывезти всю найденную технику, а это более 60 единиц.
И как тут не вспомнить российского императора, сказавшего, что у России есть только два союзника — армия и флот. Так и у поисковиков. Сегодня я добавил бы еще одного союзника — авиацию. То, что не удалось вытащить по земле, с острова Большой Тютерс вывезли Ми-8. Вот это и есть три реальных союзника, которые помогают поисковому движению.
Редкие находки
— В каком состоянии сохранились военные объекты на Кольском полуострове?
— Сильно подгнившими оказались только те, что лежали подо мхом, в «черноземе». Отдельные траки на гусеницах. Те, что не касались корневой системы лишайников и мхов, сохранились великолепно.
— Расскажите про самые интересные, раритетные.
— Мы нашли место, где были взорваны три танка — один немецкий Т‑II и два наших БТ‑7. Что произошло с нашими танками, пока выясняем. А по немцу есть справка — его уничтожил немецкий же самолет, чтобы он не достался противнику, потому что танк застрял в болоте. Отдельные фрагменты танков нам удалось достать и вывезти. Причем со следами боя.
Еще одна из интересных находок — зарядный ящик, который следовал за орудием. Он цеплялся к тягачу, к которому прикреплялась и пушка. Мы нашли в лесу один такой ящик — деревянный, выпуска 20‑х годов Тверского вагоностроительного завода, с маркировочной табличкой. Он прекрасно сохранился и станет достойным украшением Музея авиации Северного флота в Североморске.
Но самая удивительная находка — это гусеницы от танков БТ‑7. Сегодня эти танки — огромная редкость, их можно пересчитать по пальцам. Да и то, как правило, это новодел. Нам же удалось невозможное — мы нашли сразу четыре гусеницы от этого танка!
Думаю, для музея Северного флота это будет отличный обменный фонд. Сам музей не сможет восстановить танк, да и, собственно, нет в музее таких танков. А вот с другим музеем, где есть реставрационный опыт и возможности, можно будет обменяться.
А так называемую мелочь мы решили разделить между тремя музеями — это поисковый музей отряда «Верман», музей 80‑й отдельной арктической мотострелковой бригады и Музей авиации Северного флота. Обменный фонд пополняется как раз за счет таких вот экспедиций, и у музеев появляется возможность расширять свои экспозиции.
Сокрушили врага саперной лопаткой
— Военным всегда интересно сравнивать технику современную и прошлых лет. Были в ваших экспедициях находки, что и сейчас впечатляют?
— Да, были. В Баренцевом море из глубины моряки-североморцы достали несколько ленд-лизовских танков (ленд-лиз — госпрограмма, по которой США поставляли союзникам боеприпасы, технику, продовольствие, медоборудование, лекарства и стратегическое сырье в обмен на золото. — А.П.). Эти танки направлялись в Россию, но не доехали до нашей страны, поскольку судно, на котором их везли, было потоплено. Один из поднятых танков оказался на ходу уже через пару месяцев после поднятия! После 70 лет на дне его очень быстро удалось восстановить до ходового состояния механикам Северного флота.
А с песчаных дюн острова Большой Тютерс в Финском заливе мы извлекли немецкие зенитные орудия в хорошем состоянии. У них складывались станины, работали домкраты, механизмы поворота и подъема орудия. И это все несмотря на то, что техника столько лет пролежала в сыром песке! Это не может не восхищать.
— Вы говорите о технике противника...
— Это не может не впечатлять с технической точки зрения, но при этом нет никакого преклонения перед нацистской машиной. Наоборот, только увеличивается гордость за подвиг наших дедов — за то, что они эту машину сокрушили саперной лопаткой, ботинками в обмотках и трехлинейной винтовкой.
— Наша армия была так плохо оснащена?
— Наша армия техникой была оснащена лучше германской. В годы советской власти неудачи в войне списывали на недостаточную оснащенность Советской армии, слабость танковых войск, устаревшие самолеты. Оказалось, это все мифы. Наши танки были лучше немецких. У немцев с начала войны не было ни одного тяжелого танка, а у нас были сотни. И артиллерийское оснащение СССР было на порядок выше — Германия не имела такого количества самых современных артиллерийских систем.
А вот оснащение солдат не поддается никакому сравнению. Наш солдат против немецкого — как крестьянин в лаптях против рыцаря в латах. Количество экипировки у немцев было колоссальным. Впечатляют даже мелочи. Например, то, что у немцев были средства для обеззараживания воды, полный набор гигиенических принадлежностей, удобный комплект полевой посуды и многое другое. Ни разу во время поисков я не находил советскую зубную щетку. А немецкие — на всех дорогах валяются. У каждого одна-две были.
— У немецких солдат, говорят, уже тогда было что-то вроде несессера. В нашей армии только несколько лет назад начали выдавать такие призывникам.
— У них были походные ранцы, которые они сами складывали. В бой они эти ранцы не брали, сдавали в обоз.
— Но, может, тогда это больше вопрос к нашей культуре?
— Нет, это вопрос политический: почему так убого был экипирован наш солдат, а немецкий так хорошо?
— Вы знаете ответ?
— Система капитализма не может предусмотреть дешевую армию, это невыгодно. Чем дороже армия, тем это выгоднее тому, кто ее обеспечивает. А в Рабоче-крестьянской красной армии было все наоборот.
Но и цена жизни русского солдата была на порядок ниже, чем немецкого. Если брать наступательные или оборонительные операции 1941–1942 годов, то солдатская жизнь ни во что не ставилась. Дошло до того, что высшее командование было вынуждено запретить отдельным приказом лобовые атаки на населенные или на укрепленные пункты. Стали требовать их обхода, поскольку потери при их штурме были колоссальные.
В районе Ржева, например, есть деревушка, которую части Красной армии, выполняя каждый раз идиотские приказы командиров, штурмовали в лоб целый год. В боях за эту деревушку, которая была в итоге стерта с лица земли, погибли и в братской могиле сейчас лежат более десяти тысяч солдат. Это пример того, насколько цена солдатской жизни в Красной армии была низкой, к огромному сожалению.
— Когда вы это поняли?
— Все это стало понятно в последние 30 лет, как окрепло поисковое движение в нашей стране, а также по мере открытия архивов Минобороны и их изучения. Министерство обороны рассекретило миллионы архивных документов. Теперь мы наконец можем узнать информацию, которая скрывалась от нас многие годы. Это касается даже самых простых цифр о войне — сколько у немцев было танков, сколько было наших пленных, сколько в плен попало генералов Красной армии, сколько их пропало без вести. На основе этих данных стало возможным проводить серьезные исследования, а не писать некоторые широко известные сказки и мифы о войне, как это было до 90‑х годов. К сожалению, перед войной недооценена была опасность вермахта, опасность немецкой идеологии.
А еще стало понятно, что это лишь в наших сердцах — слова «никто не забыт и ничто не забыто». А на уровне государства у нас долгое время это было лишь декларацией. Как еще объяснить миллионы пропавших без вести, сотни тысяч не погребенных до сих пор останков? Запрет на долгие 40 лет после войны на проведение поисковых работ?
— Что уж тут говорить о сохранении вражеской техники...
— В годы советской власти — я про послевоенные годы — уничтожение техники противника было нормой. Тогда это не было историческим объектом… Единственная нормальная ее экспозиция была в Бронетанковом музее в Кубинке. Но если смотреть только советскую технику, выстроенную рядами и выкрашенную красивой зеленой краской, не возникает чувства восхищения подвигом. Мы просто видим героическую технику, а с чем она воевала, какой ценой завоевана Победа — непонятно.
— В последние годы на Западе наша победа преуменьшается. Как и цена, которой она была достигнута...
— Все эти фальсификации — пена времени, грязь. Знаете, когда взбаламутили воду в пруду, поднялась грязь со дна. Со временем пруд надо очистить от ила, убрать грязь. В пруду истории это своевременно не было сделано. Со временем грязь обязательно осядет. В последние годы военно-историческая наука сильно продвинулась вперед. Я думаю, историки сделают правильные выводы. Поисковые экспедиции вносят в это дело свой серьезный вклад. Да и от политиков ждем поддержки. Никто не собирается прекращать на Западе снос наших памятников.
— Вы сказали, что многие из найденных образцов трофейной техники ждут своего музея на базе хранения. Как они будут распределяться?
— Мы готовы в рамках комиссии по выявлению и сохранению объектов военно-технической истории и фортификации Минобороны России, членом которой я являюсь, рассмотреть вопрос о ее распределении. Главным нашим условием будет минимальная реставрация техники. То есть сохранение ее в таком виде, как она найдена.
Во-первых, это больше впечатляет. Мы же не требуем от археологов красить найденные кувшины в тот цвет, в который они были выкрашены в Древнем Риме. Мы их видим в витринах музеев в том виде, в котором они найдены. Это придает достоверности, лучше погружает в атмосферу времени. Во-вторых, такой подход требует минимальных затрат.
Такие экспозиции, как «Эхо войны», созданная из наших находок в парке «Патриот» в Подмосковье, дадут потомкам возможность сравнить советскую и немецкую технику, продемонстрируют могущество противника. И цена нашей Победы в Великой Отечественной войне еще больше возрастет, когда дети поймут, какую махину мы тогда победили.
