- Станислав, где вы были и что делали утром первого апреля?
- Я был дома и спал, удара не услышал, в отличие от моих соседей. Хотя взрыв был в восточной части города, как раз там, где я живу - нефтебаза в одном километре от меня. Обычно я слышу всё, какие-то отдаленные взрывы – особенно в начале спецоперации так было. Никаких разрушений не было, только звук. Стекла от взрывной волны в нашем районе не пострадали и в окрестных домах тоже – это высотки, бывший поселок Савино, фактически – центр города, его восточная окраина. Об атаке узнал от своего друга, поэта Светланы Кековой, которая в полдесятого мне позвонила из Саратова, что бы убедиться, что со мной все в порядке. Я застал уже серый, почти синеватый дым, хотя соседка говорит, что сперва он был черный.
- Белгородцы на первых порах бросились скупать бензин. Но паника же быстро прекратилась?
- У меня автомобиля нет, я не в курсе. А маршрутки, общественный транспорт ходили, как часы. У нас городское хозяйство работает эффективно даже в таких «прифронтовых» условиях. Обычная повседневная жизнь. Нет никакого чрезвычайного положения, хотя мне приходила мысль, что его могли бы и ввести.
- К дефициту сахара новые никакие не прибавились? Ваши земляки с полок не посметали продукты?
- У нас этого ажиотажа нет. Проходя мимо лавочек, где пенсионерки сидят, или на лавочках на бульваре, я слышу, что обсуждаются эти проблемы. Ну а как без этого? Но в магазинах все есть.
- В Белгороде изначально ощущалось, что граница рядом? Все произошедшее было шокирующей неожиданностью или просто развитием событий?
- Где-то тревога внутри каждого человека была и остается, очень эмоционально реагировали женщины. У нас уже несколько небольших прилетов было по городу. Потом пошли сообщения о разрушениях на территории области. По нескольким селам попадало. Накануне мы узнали, что в Журавлевке и Нехотеевке, которые на границе с Харьковской областью, был артобстрел, погиб протоиерей Олег Артёмов. Прошла эвакуация из сел. Это в какой-то мере морально подготовило белгородцев к чему-то подобному. Хотя привыкнуть ко взрывам невозможно. В тот же день были прилеты в села Никольское и Ясные Зори, а в воскресенье — в райцентр Томаровка.
- Вы покинули Харьков восемь лет назад, но все равно невольно вовлеклись в водоворот связанных с Украиной событий. Почему так случилось?
- На самом деле, нынешний Киев не раз предъявлял претензии на Кубань, Воронежские земли, Белгородские – далее до Курской губернии. Мои предки в середине XIX века «колебались» между Белгородом и Харьковом. Я родился в Харькове, с двух до 19 лет жил в Белгороде, а потом поступил в Харьковский институт радиоэлектроники и остался на 36 лет. Дети рождались там, а сюда я частенько ездил к своим родителям. Книги стали здесь выходить. Я себя ощущал «челноком» между двумя городами-побратимами. Ведь все это – Слобожанщина, порубежье, «засечные места», южные города, которые основывались царем Федором Ивановичем, сыном Ивана Грозного (Белгород), Алексеем Михайловичем Тишайшим (Харьков). Все это для меня одна земля. Мне уже приходилось подчеркивать, что я являюсь человеком русской имперской парадигмы. И все происходящее воспринимаю как что-то единое. Но хотелось бы, чтобы наша ПВО работала четче.
- Вы вынуждены были покинуть Украину в разгар «Русской весны» из-за политических преследований. Насколько изменился род ваших занятий после переезда в Россию?
- Я занимаюсь все тем же. В 2005 году, после «оранжевой революции» я вошел в аналитическую группу экс-губернатора Харьковщины Евгения Кушнарева. «Майдан» мы ощутили как личный вызов. Работали в газете «Новая демократия», писали антиоранжевые статьи. С тех пор я занимаюсь публицистикой, и не только политической – о проблемах православия на Украине, о русской культуре и литературе. Палитра была и осталась широкой, плюс я стал сотрудничать с российскими сайтами. После переезда ничего в характере моей работы не поменялось, только книги здесь стали выходить чаще.
- Грохот первых дней апреля вы планируете осмыслять поэтически? Когда сгорел Нотр-Дам, участники нашей литтусовки отозвались десятками стихотворений. А как вы поступите?
- Мои пафос и боль уже высказаны в стихах 2014-2015 годов. И в середине 2000-х были какие-то стихи, провидческие, как оказалось. Это все вошло в сборник поэзии о Крыме и Донбассе «Я - израненная земля», составленный Захаром Прилепиным.
* * *
Человек тоскует по собаке.
То и есть та самая тоска:
слышится как будто паки, паки —
ближний лай из дальнего леска.
Человек глядит на юго-запад,
видит там коричневый закат.
А слезоточивый пёсий запах
не уходит никогда, никак.
Может быть, пора угомониться,
и наступит в целом благодать.
Ты жива ещё, моя мопси́ца?
Трудно с расстояньем совладать.
Но помеха ль сотня километров
нам для броневого марш-броска?
Заиграйте на рояле «Petroff»,
чтобы враз покинула тоска!
