Переворот замедленного действия: как Ельцин стал солнцем российской политсистемы

30 лет назад глава государства объявил парламенту войну на уничтожение

30 лет назад, 20 марта 1993 года, Борис Ельцин выступил с телеобращением к гражданам страны, в котором предложил «цивилизованный выход из кризиса... без чрезвычайщины и произвола, без танков и баррикад». Началась финальная фаза событий, вошедших в мировую историю как «конституционный кризис в России».

30 лет назад глава государства объявил парламенту войну на уничтожение
Борис Ельцин на пресс-конференции, середина 1990-х.

В итоге, как известно, президент «одарил» страну всем набором поименованного, всем, чего он так хотел, по его словам, избежать: и чрезвычайщиной, и произволом, и баррикадами, и танками... И есть основания полагать, что кровавая осень 1993-го далеко не конечный результат принятых им тогда решений.

Последствия ощущаются — и это еще, пожалуй, мягко сказано — и по сей день. Можно сказать, что все мы, во всяком случае весь наш политический класс, вышли из шинели, надетой Ельциным в марте 1993 года. Вышли и снова вошли. Но это уже, как говорится, другая, еще не незаконченная история. Пока же вспомним, как все начиналось.

Солнечный удар

«Сегодня я подписал Указ об особом порядке управления до преодоления кризиса власти», — объявил Ельцин согражданам. Указ предусматривал проведение всенародного голосования, назначенного на 25 апреля 1993 года. На референдум выносились следующие вопросы: 1) о доверии президенту и вице-президенту; 2) о проекте новой Конституции; 3) о проекте Закона о выборах федерального парламента.

«По утвержденной вами Конституции и новому Закону о выборах будут проведены выборы, но не съезда, а нового парламента России, — продолжил президент. — По новой конституции съезда не будет».

Прежние высшие органы законодательной власти — периодически собирающийся Съезд народных депутатов и избираемый им постоянно действующий парламент, Верховный Совет — не распускались до выборов нового парламента, их работа не приостанавливалась. Однако полномочия резко ограничивались.

«В соответствии с указом не имеют юридической силы любые решения органов и должностных лиц, которые направлены на отмену и приостановление указов и распоряжений президента и постановлений правительства», — уточнил Ельцин.

Необходимость экстраординарных мер он объяснил тем, что съезд и Верховный Совет «отказываются слушать голос страны», готовят «реванш бывшей партноменклатуры», запустили «маховик антиконституционного переворота». «Корнем всех проблем» Ельцин назвал «глубокое противоречие между народом и прежней большевистской антинародной системой, которая еще не распалась, которая сегодня опять стремится восстановить утраченную власть над Россией». Однако серьезное противоречие обнаруживается в самой президентской аргументации.

Он упрекает парламент в тоталитарных замашках, в покушении на демократию, в намерении вернуть систему, которая глушит «любую инициативу и самостоятельность», запрещает «высказывать собственную точку зрения», и одновременно в непомерной вольнице, чуть ли не анархизме: «Нельзя управлять страной, ее экономикой, особенно в кризисное время, голосованиями, репликами от микрофонов, через парламентскую говорильню и митинговщину. Это безвластие, это прямой путь к хаосу, к гибели России».

Противоречие, конечно, не случайное: на тот момент народ был уже сыт по горло «шоковой терапией» и прочими ельцинскими «экспериментами» и больше боялся не возвращения тоталитаризма, а полного развала экономики и страны. Но от «фирменного» образа «отца русской демократии», сокрушителя коммунистической диктатуры президент отказываться не собирался. Для многих своих сторонников он был дорог именно в этом качестве.

Да и зачем отказываться? Противоречия для пропаганды, согласно законам этого жанра, что масло для каши. Не испортишь продукт. Наоборот — чем больше, тем ядреней, забористей.

Посему образ врага, рисуемый Ельциным, чем-то напоминал творение доктора Франкенштейна: тоталитаристы-анархисты, возрождающие диктатуру на базе бесплодной «парламентской говорильни». Тем не менее, несмотря на всю свою нелогичность (а точнее, благодаря ей), образ оказался крайней эффективным, доходчивым, одинаково отвратительным и для жаждавших порядка работяг, и для демократов-интеллигентов.

Над пропагандистскими образами трудился, разумеется, не сам президент. Согласно воспоминаниям Ельцина, мартовское обращение к народу «готовил узкий круг моих помощников», а именно спичрайтеры Людмила Пихоя и Александр Ильин, помощники Виктор Илюшин и Юрий Батурин, а также Сергей Шахрай, занимавший на тот момент должность вице-премьера.

«Я хочу подчеркнуть: именно помощников, — добавляет Ельцин, — то есть людей, доводивших идею до уровня готового текста. Все кардинальные решения я принимал самостоятельно». И здесь Борис Николаевич ничуть не кривил душой: режиссером разворачивавшегося действа был он, и только он. Это потом, когда политическая система будет приведена в искомое состояние, а Ельцин, напротив, потеряет форму, «царя Бориса» станет в значительной мере играть свита. А в тот момент сыграть за него никто не мог.

Борис Ельцин и первые лица созданной им политсистемы: председатель Госдумы Иван Рыбкин, глава правительства Виктор Черномырдин, председатель Совета Федерации Владимир Шумейко. Позади Ельцина — руководитель Службы безопасности Александр Коржаков.

У Ельцина как у политика можно было найти множество изъянов, но наличие у него феноменального политического чутья признавали даже враги. Можно, правда, припомнить довольно много ситуаций, когда хваленое чутье его подводило. Решение начать войну с Чечней, например. Или увольнение Черномырдина весной 1998 года. Но тогда, весной 1993 года, чутье Ельцина было на высоте.

Президентский рейтинг шел вниз вместе со стремительно падающей экономикой. На первых выборах президента России, прошедших 12 июня 1991 года, Ельцин получил 57,3 процента голосов — это был максимальный уровень поддержки за все время его политической карьеры. В начале 1993 года президентский рейтинг упал до 22 процентов. Но и тогда Ельцин все еще оставался самым популярным политиком в стране.

А в сентябре 1993-го уже перестал им быть. Президента России обошел отстраненный им от исполнения обязанностей вице-президент: у Бориса Ельцина рейтинг на тот момент составлял 13 процентов, а у Александра Руцкого — 17.

Еще немного, и планы задуманных Ельциным политических преобразований можно было сдавать в архив или в утиль. Еще немного, и не нашел бы бывший кумир понимания у «дорогих россиян», решись претворить задуманное в жизнь. Сильно рисковал не досидеть в Кремле до конца отведенного срока. А переизбрание на новый срок не светило в любом случае.

Шанс на переизбрание у Ельцина появился только после радикальной переделки политсистемы. И был, как известно, реализован. Притом что на старте второй и последней президентской кампании Ельцина его рейтинг, выражаясь языком одного будущего сотрудника его администрации, был «околоноля». Потом, правда, благодаря безудержной пропаганде несколько повысился. Но даже в самой ельцинской команде не все верили в то, что президент набрал нужное для победы число голосов.

«По той версии, которая появилась сразу после голосования, победу во втором туре одержал Зюганов, — рассказывал обозревателю «МК» генерал армии Анатолий Куликов, занимавший тогда пост министра внутренних дел России. — При подведении итогов выборов поменяли строчки: результаты Зюганова стали результатами Ельцина, и наоборот (согласно официальным результатам второго тура, Борис Ельцин набрал 53,82 процента голосов, Геннадий Зюганов — 40,31 процента. — «МК»). Никаких официальных подтверждений этой информации, разумеется, нет, но я считаю ее, скажем так, очень близкой к истине».

В той реформированной системе, где все политические «тела» и институты крутились вокруг единственного «солнца», где все зависело от воли президента, было уже не так важно, как голосуют. Главное, система позволяла организовать «правильный» подсчет голосов.

В общем, игра стоила свеч. Но чем дальше, тем «свечи» становились дороже. Собственно, уже и осенью 1993-го Ельцин шел на очень большой риск — все висело на волоске. Весной переворот дался бы куда меньшей кровью, во всех смыслах этого слова. Но весной Ельцин неожиданно для многих сдал назад.

Команда: «Газы»

«Может быть, впервые в жизни я так резко затормозил уже принятое решение, — признавался Ельцин в своих мемуарах. — Нет, не заколебался. А именно сделал паузу. Можно сказать и так: остановился. Реакция на указ меня насторожила».

Насторожиться и впрямь было из-за чего. Планы президента вызвали возражение даже в президентском окружении: вице-президент Руцкой и секретарь Совета безопасности Юрий Скоков отказались поставить свои подписи на указе «об особом порядке управления». Что, по словам Ельцина, было для него полной неожиданностью.

«Перед этим я разговаривал с Руцким, — вспоминал Ельцин. — Мне надо было выяснить его позицию, и я спросил напрямую: как он отнесется к решительным, жестким действиям президента? Руцкой твердо сказал: давно пора. Что касается секретаря Совета безопасности Юрия Скокова, то он сам в личных беседах не раз и не два поднимал эту тему, указывал на имеющиеся у него агентурные данные, что, мол, заговор против президента вполне вероятен, ждать нельзя, надо разгонять парламент...

И вот, когда я подписал указ, возникла некая пауза».

Мало того, Руцкой публично осудил действия президента, открыто встал на сторону его оппонентов. Что Ельцин расценил как объявление ему войны: «Из их (Руцкого и других противников Ельцина. — «МК») пространных речей вполне ясно вырисовывалась тактика ближайших действий: созыв съезда, объявление президента вне закона. Власть переходит к Руцкому».

Еще одним неприятным сюрпризом для президента стала позиция, занятая Конституционным судом: «Уже на следующий день в Конституционный суд для дачи показаний вызвали Батурина. Эти детали в поведении Зорькина, честно говоря, меня поразили больше всего: он бросился в расследование происхождения указа как матерый прокурор».

А еще через день, 23 марта 1993 года, Конституционный суд, не дожидаясь появления указа, выступил с заключением «О соответствии Конституции РФ действий и решений Президента РФ Б.Н.Ельцина, связанных с его обращением к гражданам России 20 марта 1993 года», в котором признал содержание ельцинской речи противоречащим действовавшей Конституции и Федеративному договору.

При таком раскладе Ельцин счел за благо прекратить наступление и временно перейти к обороне. «Указ помог мне вскрыть линию политического противостояния, — вспоминал Ельцин. — Позиции обнажились в полной мере». Диспозиция изменилась настолько, что прежний план в значительной мере терял смысл. Бессмысленным, например, становился референдум по вопросу о доверии президенту и вице-президенту: президент и вице-президент находились уже по разные стороны линии политического фронта.

Ельцин решил уступить на время инициативу неприятелю, позволить ему выложить все свои козыри, расстрелять все патроны. И расчет оказался верным. Штурм президентских позиций, предпринятый антипрезидентскими силами на собравшемся вскоре в Большом Кремлевском дворце IX чрезвычайном Съезде народных депутатов, окончился ничем.

Кульминацией IX Съезда стало голосование по вопросу отрешения президента от должности, прошедшее 28 марта. Согласно действовавшей Конституции, решение об импичменте принималось Съездом большинством в две трети голосов от общего числа народных депутатов России. На тот момент депутатский корпус насчитывал 1033 человека, следовательно, за отрешение президента, чтобы оно состоялось, должны были проголосовать 689 народных избранников.

Итоги голосования таковы: за отрешение — 617 голосов, против — 268. Для импичмента не хватило 72 голосов. Примерно на такой результат Ельцин, по его уверению, и рассчитывал. Однако существовал у президента и план «Б». Вот что вспоминает об этом Александр Коржаков, тогдашний руководитель Службы безопасности президента, в своих опубликованных вскоре после отставки (1996 год) мемуарах:

«22 марта Ельцин вызвал Барсукова (на тот момент комендант Московского Кремля, начальник Главного управления охраны. «МК»):

— Надо быть готовыми к худшему, Михаил Иванович! Продумайте план действий, если вдруг придется арестовывать съезд...

Президент получил план спустя сутки.

Суть его сводилась к выдворению депутатов сначала из зала заседаний, а затем уже из Кремля. По плану Указ о роспуске съезда в случае импичмента должен был находиться в запечатанном конверте. После окончания работы счетной комиссии (если бы импичмент все-таки состоялся) по громкой связи из кабины переводчиков офицеру с поставленным и решительным голосом предстояло зачитать текст Указа. С кабиной постоянную связь должен был поддерживать Барсуков, которому раньше всех стало бы известно о подсчете голосов.

Если бы депутаты после оглашения текста отказались выполнить волю президента, им бы тут же отключили свет, воду, тепло, канализацию... Словом, все, что только можно отключить. На случай сидячих забастовок в темноте и холоде было предусмотрено «выкуривание» народных избранников из помещения. На балконах решили расставить канистры с хлорпикрином — химическим веществом раздражающего действия.

Это средство обычно применяют для проверки противогазов в камере окуривания. Окажись в противогазе хоть малюсенькая дырочка, испытатель выскакивает из помещения быстрее, чем пробка из бутылки с шампанским. Офицеры, занявшие места на балконах, готовы были по команде разлить раздражающее вещество, и, естественно, ни один избранник ни о какой забастовке уже бы не помышлял.

Президенту «процедура окуривания» после возможной процедуры импичмента показалась вдвойне привлекательной: способ гарантировал стопроцентную надежность, ведь противогазов у парламентариев не было.

Каждый офицер, принимавший участие в операции, знал заранее, с какого места и какого депутата он возьмет под руки и вынесет из зала. На улице их поджидали бы комфортабельные автобусы.

Борис Николаевич утвердил план без колебаний».

Конечно, Коржакова нельзя назвать беспристрастным свидетелем по «делу Ельцина». Слишком уж сильные и, мягко говоря, далекие от любви чувства испытывает Александр Васильевич к главному герою своих мемуаров. Однако на фоне того, что случилось через полгода, рассказ Коржакова вовсе не выглядит неправдоподобным. К тому же каких-либо опровержений рассказанного встречать не приходилось, а молчание в таких вопросах, как ни крути, знак согласия.

Наличие запасного плана на случай, если бы импичмент вдруг прошел, подтверждает и сам Ельцин. Нет, о планировавшейся газовой атаке на депутатов в его мемуарах, естественно, ничего не говорится. Но ясно сказано, что подчиняться съезду в намерения президента не входило: «Это решение не имело бы никакой силы... Но что делать, если все-таки отстранение от власти произойдет? Я не боялся этого варианта. Я был готов и к нему. В случае принятия парламентом такого решения я видел один путь — обращение к народу. Люди бы меня не подвели, в этом я абсолютно уверен».

В общем, в марте у парламента было, пожалуй, еще меньше шансов на победу в противостоянии с президентом, чем в сентябре–октябре. Единственное, что удалось народным депутатам, это продлить на полгода агонию парламентской республики. Точнее, на тот момент уже парламентско-президентской. И гораздо больше президентской, чем парламентской.

Ельцин. Итоги

На путь, который закончился расстрелом парламента и утверждением новой, «ельцинской» Конституции с прописанной в ней суперпрезидентской моделью власти, страна встала гораздо раньше 20 марта 1993 года. Начало было положено на I Съезде народных депутатов, прошедшем в мае–июне 1990 года. «России нужен президент», — зазвучало с трибуны Съезда, не успел он начаться.

Причем большинству «запрезидентцев» этот пост мыслился отнюдь не церемониальным, как в парламентских демократиях. Большинство к слову «президент» добавляло эпитет «сильный». Но уже тогда звучали предостережения насчет чрезмерного усиления.

«Проект Конституции РСФСР, представленный «рабочей группой», ориентирован не просто на установление сильной президентской власти — он ориентирован на установление режима личной власти, — доказывал, например, депутат Юрий Слободкин. — Старая и новейшая наша история наглядно показывают, какую опасность представляет для страны один человек, стоит ему только поудобнее расположиться в приготовленном для него кресле и сосредоточить в своих руках необъятную власть».

Однако сторонники сильной президентской руки уверяли, что страхи оппонентов надуманны. «Какие гарантии существуют против того, чтобы президент узурпировал власть? — убеждал коллег тогдашний глава редакционного совета Конституционной комиссии Владимир Лукин. — Президент не может распускать ни Съезд народных депутатов, ни Верховный Совет... Верховный Совет может рекомендовать президенту освободить от должности любого члена правительства, включая премьер-министра... Президент не может выступать с законодательной инициативой... И, наконец, существует очень тщательно разработанная процедура импичмента».

Спохватились депутаты, когда уже было слишком поздно, когда президента перестал устраивать даже тот вариант государственного устройства, который многим в парламенте казался «бонапартистским». Хотя обвинения Ельцина в том, что Съезд и Верховный Совет саботируют, тормозят конституционный процесс, отчасти тоже справедливы. К 1993 году проект, разработанный парламентской Конституционной комиссией, явно разонравился и самим депутатам.

Руководство парламента явно не торопилось расставаться с действовавшим на тот момент Основным законом. После поправок, внесенных в 1990–1993 годах, он стал «одной из наиболее демократических конституций в мире», уверял в своих воспоминаниях последний спикер Верховного Совета Руслан Хасбулатов. И если бы победу в 1993 году одержал парламент, то демократии, по словам Руслана Имрановича, стало бы еще больше: «С учетом негативного опыта президентства усилилось бы парламентское начало в системе государства (это было бы закреплено в новой Конституции)».

Кстати, в президенты Хасбулатов прочил, как он сам утверждал, отнюдь не генерала Руцкого: «Президентом через 3 месяца (как того требовала Конституция) «после моей победы» был бы избран, скорее всего, Валерий Зорькин (в Верховном Совете мало кто всерьез рассматривал на этом посту Руцкого)».

В добрые намерения Хасбулатова и Кº верят, естественно, не все. Мол, все это лишь слова, мол, под личиной демократов и парламентаристов таились потенциальные диктаторы-узурпаторы-фашисты-империалисты. Дорвались бы до власти — такое бы устроили!.. Что ж, исключать, что история страны пошла еще не по самому плохому пути, в принципе, нельзя. Но проверить эту теорию нет, увы, никакой возможности.

Зато есть отличная возможность увидеть конечные результаты ельцинского государственного строительства. Для этого достаточно просто выглянуть в окно. А еще лучше — взять в руки смартфон и пролистать новостную ленту.

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №28992 от 20 марта 2023

Заголовок в газете: Переворот замедленного действия

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру