В России создали новый род войск, наращивается массовое производство беспилотников и выстраивается гибкая система, сочетающая потенциал госкорпораций с инициативой частного сектора. О том, как меняется армия в эпоху беспилотников, о роли СВО в этом скачке, о вызовах импортозависимости и о том, как не отстать в гонке, где главным приоритетом стала скорость инноваций — в эксклюзивном интервью «МК» рассказал военный консультант Антон Трутце.
- Антон Андреевич, многие аналитики считают, что СВО дала мощный импульс развитию военной беспилотной техники, роль которой в вооруженной борьбе резко выросла. Это так?
- Она не просто выросла, она стала качественно иной. Если ранее беспилотная техника использовалась ограниченно, в основном это были большие, дорогие беспилотные летательные аппараты, то сейчас беспилотниками пронизаны практически все вооруженные силы. Они применяются на флоте, в сухопутных войсках, начиная от отдельного солдата, и в военно-воздушных силах. И это дало огромный толчок к прогрессу, в том числе, в вооруженных силах иностранных государств, которые следят за СВО.
Идет новая военная революция. Ее составляющие - беспилотники плюс информационные системы, которые обеспечивают их применение, автоматизированные средства управления войсками, средства связи. Это революция такого же масштаба, как появление пороха или ядерного оружия. И очень скоро все государства разделятся на тех, которые успели, условно говоря, «заскочить в этот паровоз», и способны изменить вооруженные силы, а шире — общество, чтобы максимально эффективно применять это оружие, и тех, которые не успели этого сделать.
Лузеров не ждет ничего хорошего. Те, которые не успеют, останутся на милость тех, которые успели. Как было, например, после Второй мировой войны. Всем было понятно: есть ядерные державы, которые в своих действиях ограничены только другими ядерными державами. А те, у кого ядерного оружия не было, они просто становились легкой добычей. Как, например, было в 1956 году, во время Суэцкого кризиса, когда Англия, Франция и Израиль совместно провели интервенцию в Египет.
Советский Союз заявил, что, если они не отступят, дело может дойти до ядерного конфликта. А американцы сказали союзникам, что это ваша проблема, и мы за вас вступаться не будем. И поскольку на тот момент ни у Англии, ни у Франции ядерного оружия еще не было, они были вынуждены отступить. Вот с теми, кто не преуспеет в беспилотной гонке, будет то же самое.
- По оценке западных экспертов, российская армия в 2025 году смогла добиться превосходства над ВСУ в части использования беспилотников, которого у нее не было в 2023-2024 годах. Какие факторы сыграли решающую роль в достижении этого превосходства?
- Я бы осторожно отнесся к формулировке о достигнутом «превосходстве». Обсуждать его всерьез можно лишь имея полную и объективную статистику с обеих сторон, как, например, по Второй мировой войне. Сейчас такой четкой первичной информации, на которую можно было бы опереться, в открытом доступе нет ни у кого.
Кроме того, важно различать факты и субъективные ощущения. История знает примеры, когда наблюдатели с одной стороны отмечали высокую эффективность противника, который в итоге проигрывал сражение. Просто потому, что ощущение угрозы от ударов по себе всегда кажется острее, чем успехи собственных войск. Если над вашим окопом пролетают двадцать дронов в сторону врага — вы их почти не замечаете, а вот два дрона, прилетевшие в ваш окоп, запомнятся надолго.
Поэтому я не стану ни подтверждать, ни опровергать тезис о превосходстве. Важнее другое: если противник отмечает наши успехи и жалуется на сложности — это верный признак того, что мы движемся в правильном направлении и наше давление эффективно. Это и есть главный индикатор.
Безусловно, у нас есть серьезные достижения и сильные стороны в беспилотной сфере, такие, как «Герань», аппараты большой дальности, дроны «КВН» на оптоволокне, массовое производство FPV-дронов. Однако нельзя останавливаться на достигнутом — противник также активно развивается и адаптируется.
Технологическая гонка продолжается каждый день, и самоуспокаиваться нельзя ни при каких обстоятельствах. Наша задача — сохранять и наращивать темп, постоянно совершенствуясь. Факт, что противнику приходится тяжело, говорит о качестве нашей работы, которую необходимо лишь усиливать.
- В ноябре 2025 года военное ведомство сообщило о создании нового рода войск — Войск беспилотных систем. В чем значение этого шага?
- Создание нового рода войск — это важнейший шаг, который даёт организационное оформление для беспилотных систем. Теперь ясно, кто будет отвечать за обучение специалистов, накопление боевого опыта, организацию применения и, что немаловажно, за финансирование этих процессов. В бюрократической системе это решает ключевую проблему: определяет ответственность и источники ресурсов.
При этом важно понимать, что беспилотники — это сквозная технология, как, например, связь или инженерное обеспечение. Специалисты-связисты и специальные подразделения связи есть, но радиостанциями пользуются все военные. Сапёры отвечают за инженерные работы, но саперную лопату в руки берёт каждый солдат. Так же и с дронами: новый род войск будет обеспечивать развитие, стандарты и поддержку, но применять беспилотники в бою будут самые разные подразделения.
Это часть большой трансформации, настоящей военной революции, сравнимой с появлением пороха или ядерного оружия. Мы пока не можем представить, как будут выглядеть армии через 10–20 лет, но создание отдельного рода войск — это своевременный и необходимый шаг в этом изменяющемся ландшафте.
- Какие задачи для беспилотных войск являются ключевыми на данном этапе, на ваш взгляд?
- Вообще все. Они поражают объекты в глубоком, оперативном и тактическом тылу противника, на линии боевого соприкосновения, поддерживают свои войска, доставляют грузы, снабжают штурмовиков уже на передовой, ведут разведку всех видов на любую глубину, все больше решают транспортные задачи. Уже появляются тяжелые дроны, которые могут вывозить раненых, помогают инженерам, обнаруживают мины, подрывают их.
То есть беспилотники, я повторю, это сквозная технология, они решают все задачи, совсем все. И нам нужно понять сейчас, какие они решают лучше, какие — пока хуже. И с учетом бурного технического прогресса в этой отрасли, даже если какую-то задачу отбросили сейчас и сказали, что не получается, не факт, что она не будет получаться через 5 лет. Может, мы вообще уйдем от бойца с автоматом — будут железные роботы с подрывным зарядом, которые будут заскакивать в окопы врага.
- В операции по освобождению приграничных районов Курской области, по оценке военных экспертов, большую роль сыграл военный научно-технический центр «Рубикон». В чем ценность такой структуры? Насколько важна концентрация ресурсов и кадров?
- Концентрация кадров — это всегда хорошо. У нас главный принцип: если что-то в дефиците (а подготовленных операторов хотелось бы больше), то их стараются концентрировать, чтобы максимально эффективно использовать и обеспечивать. Лучше, чем если по одному хорошему оператору будет в каждом из ста полков. Лучше собрать их в одном месте, хорошо обеспечить, чтобы они эффективно применялись и управлялись.
Это хорошо, но надо понимать, что с увеличением количества беспилотников и специалистов они неизбежно расползутся по всей структуре Вооруженных сил. Опять же, почему я говорю, что это сквозная технология — это эволюционный процесс. Можно провести аналогию с танками. Когда-то танки были только у танкистов, они были в небольшом количестве элитных соединений. Их не размазывали по всей армии, а давали лучшим командирам, обеспечивали им лучшее снабжение, и они стали решающей ударной силой.
Но с развитием индустриальной мощи, когда армии моторизовались и механизировались, фактически вся армия стала бронированной. Боевая машина пехоты - БМП — это примерно легкий танк 1930-х годов, только он еще и людей возить может. Танки появились в каждом отделении в виде БМП, а танковый батальон — в каждом мотострелковом полку. Почему? Потому что танков стало достаточно. Если танков три тысячи на многомиллионную армию, их размазывать тонким слоем неэффективно. А если десятки тысяч, как у Советского Союза, их уже можно распределить по всей армии.
С беспилотниками точно так же. Нужно выделять лучших специалистов, лучшим образом обеспечивать их в отдельные ударные элитные подразделения. Но потом их опыт нужно обязательно масштабировать на всю армию. Эти подразделения — не навсегда замкнутая элита, а источник опыта для повышения эффективности всей армии.
- А насколько сильно они изменили тактику применения дронов?
- Концентрация позволила, во-первых, применять беспилотники относительно массированно. Во-вторых, наилучшим образом обеспечивать их применение, в том числе разведывательными данными. То есть эффективно поражать цели, в первую очередь — операторов беспилотников противника. Потому что если есть отдельный расчет беспилотников в составе общего подразделения, то командир этого подразделения в первую очередь заинтересован в том, чтобы они поддерживали его бойцов. Им просто неоткуда взять разведданные для поражения операторов противника, которые могут быть на глубине 20-30 километров.
Когда же это объединено в отдельное подразделение, оно уже может эффективно работать на такую глубину. Легкая аналогия: бессмысленно давать в каждое отделение гаубицу. Она стреляет на 15 километров, а отделение «видит» на полтора километра. Но, повторюсь, это диалектическая связь. Необходимо создавать элитные подразделения, но для распределения их опыта на всю армию, а не для того, чтобы они вечно оставались в своей изолированной элитности.
- При развитии беспилотной техники на что следует делать ставку — на крупные корпорации или на разрозненную сеть КБ и частных предприятий?
- Думаю, нужно работать не каким-то одним способом, а в диалектическом взаимодействии. С одной стороны, большие предприятия неповоротливы, связаны бюрократическими ограничениями и долго реагируют на потребности. А у нас сейчас очень важно поставлять все как можно быстрее. С другой стороны, маленькая мастерская или заводик не способны выдавать изделия в том объеме, который необходим. То есть нужно комбинировать имеющиеся организационные формы и искать новые. Противник, например, что-то пытается делать, используя распределенную сборку беспилотников. Я знаю, что они это делают, не знаю, насколько эффективно. Но комбинировать нужно.
- А что лучше: унификация или разнообразие? И как это можно регулировать?
- Я боюсь, что унификация в условиях настолько быстро развивающейся отрасли просто невозможна. Попытка определить единый облик военного дрона даже на 5 лет вперед — это нереально. Пять лет назад мы вообще про FPV-дроны не слышали, все думали, что это игрушка. Что будет через 5 лет, мы тоже не знаем. Понятно, что унификацию хотелось бы, но сейчас она нереальна.
Именно поэтому нужно совмещать маленькие и большие предприятия. Чтобы как можно быстрее опробовать решения маленьких, те, которые хорошо себя показали и кажется, что проживут в среднесрочной перспективе, сразу масштабировать через большие предприятия. И очень важная вещь: необходимо быть готовым к неудачам, потому что это новая отрасль, она подразумевает эксперименты. Единственный способ не ошибаться в новой отрасли — ничего не делать. Надо понимать, что часть образцов, которые пойдут на фронт, будут плохими. Такова жизнь.
Можно, конечно, кричать: кто за это ответит?! Но альтернатива этому — каждый образец по шесть лет обкатывать, и только потом пускать в дело. Это не вариант, это тупик. Либо что-то неидеальное, либо ничего нет. Посмотрите на Великую Отечественную войну: и у нас, и у американцев, и у немцев одни образцы вооружения были хорошие, другие — не очень. С этим мирились, производство плохого прекращали, начинали делать что-то другое или усовершенствовали. Нужно постоянно крутиться.
- Мы зависим от импорта в производстве этих дронов?
- К сожалению, да.
- Как можно полностью этого избежать?
- Пока что - никак. Это очень просто. Дрон ценен не тем, что он дрон, а тем, что он массовый. Именно массовость оказала радикальное влияние на формы ведения боевых действий. Поэтому нам русский дрон, который в 20 раз дороже китайского, не нужен. Мы его просто не сможем сделать в таких количествах. Дрон — это расходник, он имеет определенное количество вылетов. Он должен быть массовым. Поэтому современная военная дроносфера базируется на гражданской, которая, в свою очередь, базируется не в последнюю очередь на огромной китайской электронной и смежной промышленности. Это главное.
- Получается, наша беспилотная отрасль всё ещё зависит от внешних поставок?
- В определённой степени — да, и в этом мы не одиноки. Наш противник в той же ситуации. Современный дрон — это продукт глобальной цепочки. Наша стратегическая задача — не просто собрать его, а развить свои компетенции в самых важных узлах, увеличивая степень независимости и наращивая массовость выпуска, которая и даёт реальное преимущество на поле боя.
— Значит ли это, что нам нужно стремиться делать всё своё любой ценой?
- Мы, безусловно, можем и должны делать своё. У нас есть серьёзный научно-технический потенциал, и в ряде направлений мы можем создавать решения лучше или даже дешевле, чем в Китае. И то, что у нас хорошо получается, — мы должны не только использовать, но и продавать.
Однако ключевой момент — в масштабах и реализме. Мы не можем сделать абсолютно всё «чуть дороже», чем в Китае, потому что здесь вступает в силу фундаментальный экономический закон — эффект масштаба. Китайская электронная промышленность обслуживает не только свою гигантскую экономику с полутора миллиардами потребителей, но и значительную часть мировой. Их объёмы позволяют снижать цены до недостижимого для изолированного рынка уровня.
Дроны, особенно тактические — это в первую очередь массовость. И здесь цена компонента часто становится решающим фактором. Поэтому идея полной технологической монополии, то есть работы исключительно на своём, в сфере дронов — это утопия, которая может привести лишь к колоссальным издержкам и потере темпа. Она могла бы быть оправдана только между экономиками сопоставимого размера и закрытости, чего в нашем глобализированном мире уже нет.
- Насколько эффективны созданная в стране сеть подготовки операторов дронов и система научной поддержки беспилотной отрасли?
- Система подготовки операторов и вклад науки, безусловно, есть и развиваются, это видно по результатам. Но однозначно заявлять, что мы достигли пика эффективности, было бы преждевременно. Над этим нужно постоянно и усиленно работать. Это эволюционный процесс.
Но я бы хотел обратить внимание на более широкий контекст. Пока мы обсуждаем текущие производственные цепочки, наши конкуренты меняют сами правила игры.
В Пентагоне, о чём мало пишут, за последний год произошла настоящая революция в логистике вооружений. Они радикально отказались от многолетних бюрократических процедур в пользу принципа «скорость — главный приоритет». Теперь их девиз: «Лучше что-то, но быстро, чем идеальное, но через годы». Они внедряют подход военного времени в мирных условиях, создавая циклы быстрых испытаний, обратной связи и доработки.
Это очень показательный сигнал. Если страна, не ведущая крупномасштабных боевых действий, так кардинально перестраивается ради технологического рывка, то это задаёт новый уровень конкуренции. Нам этот вызов нужно принять и понять, что парадигма мирного времени в вопросах оборонных технологий окончательно ушла в прошлое. Наша гибкость и скорость реакции должны быть не меньше. Вот в чём, на мой взгляд, заключается главный урок и основная задача на ближайшую перспективу.
