Внук создателя пейджера
— Мартин, расскажите о ваших российских корнях.
— Мой отец Александр Иосифович родился в Москве в 1910 году и до революции жил на Манежной площади, там до сих пор существует то зеленое здание, где мы жили. Впоследствии в нем располагалась приемная Калинина. Семья отца жила на втором этаже, и он рассказывал мне, как наблюдал через окно детской, как Красная Армия воевала и обстреливала Кремль.
Вообще, мой дедушка Иосиф Лазаревич Поляков был очень способным человеком. Он даже попал в старое, 40-х годов, издание Большой Советской энциклопедии как «отец советской автоматизации». Сам он был из Кременчуга (Украина. — Авт.). Приехал в Москву, учился в императорском училище, окончив его с золотой медалью, как самый способный физик. Потом он в Москве создал компанию по производству телефонов. Вплоть до 1921 года она существовала как частная компания. Он изобрел много электронного оборудования до революции. В 1924 году, когда отцу было 14 лет, семья переехала в Англию. Мой дед первые годы работал там у торгового комиссара СССР, а потом с папой они создали компанию для производства слуховых аппаратов. После войны они начали производить первые в мире пейджеры. Вы помните пейджеры?
— Конечно!
— В 1966 году была большая британская выставка в Москве, на которой мой отец продал первую установку пейджеров для 1-й городской больницы. После они появились в Кремле и кремлевской больнице, затем, в период проведения Олимпиады в 80-м году, распространились по всему городу.
— Что значит по всему городу? Я считала, что в Москве повсеместно они появились в начале 90-х.
— Я имел в виду, что они распространились в системах «скорой помощи» и службы безопасности.
— Вы знали русский язык с детства?
— Я родился уже в Лондоне. Мать моя была англичанка, по-русски не говорила, но я стал учить русский в школе. А по вечерам разговаривал с бабушкой по-русски. Поэтому до сих пор у меня немного старомодный, «бабушкин» язык. Когда я первый раз приехал в Россию в 1965 году, говорил «автомобиль» вместо «машина», вместо туалета — «ватерклозет».
— У вас в России остались родственники по отцовской линии?
— Да, конечно, у меня здесь в Москве живут несколько родственников по линии бабушки, матери отца.
— Как вышло, что в семье физиков появилась «белая ворона» — химик?
— Поскольку все мои родные были учеными — и дедушка, и папа, я тоже хотел пойти по их стопам. Хотел заниматься физикой, но у меня шла плохо математика, и потому я стал химиком. Да что я! Мой младший брат Стивен Поляков, который младше меня на 5 лет, вообще пошел не в ту степь: стал известным драматургом. Первую пьесу он написал, когда ему было 12 лет. Его жена и дочь тоже писатели. Это другое направление в нашей семье. (Улыбается.)
— А Стивен говорит на родном языке отца?
— В России Стивен никогда не был и по-русски не говорит. Зато в Англии он куда более знаменит, чем я.
Загадка «британского ученого»
— Недавно сын одного моего знакомого задал отцу вопрос: «Сколько в мире окон?» Первая возникшая при этом мысль: спроси у британских ученых. Словосочетание «британский ученый» часто употребляется в России с ироническим подтекстом — дескать, если открыли в мире что-то абсурдное или смешное, то обязательно они. Расскажите, чем все-таки занимается британская наука — полезными вещами или подсчитыванием окон во Вселенной?
— Это трудный вопрос. Британская наука всегда меняется... Королевское общество — самая старая, непрерывно действующая академия наук, образовавшаяся в 1661 году. Интересно, что раньше каждую неделю оно обсуждало новые эксперименты. В обязанности известного ученого Роберта Хука входила подготовка экспериментов для других академиков. К примеру, он ставил на стол стеклянный сосуд, под которым находились мыши или хомяки, а затем странным вакуумным насосом откачивал из него воздух. Все наблюдали, что случится с животными без воздуха. Или, например, произвели как-то обмен крови между собакой и человеком... Человек, к счастью, выжил, не знаю, правда, как. Но все это было странно, конечно.
Теперь направление британской науки изменилось. Прежде всего наше правительство, как, наверное, и правительства других стран, хочет, чтобы наука была довольно выгодна, чтобы все эксперименты имели практическую пользу. Но с другой стороны, оно не сбрасывает со счетов Нобелевские премии, то есть фундаментальную науку. У нас непрерывно проходят оценки качества науки в университетах (институтов в Англии очень мало), и в результате исследования поднялись на очень хороший уровень. Но есть и минусы. В погоне за денежными грантами разросшаяся армия британских ученых старается писать «быстрые» проекты. Недостаточное количество времени на их обдумывание приводит к тому, что такие проекты оказываются неудачными. Наверное, они и становятся объектами для шуток.
Но все равно на мировом уровне многие наши работы очень востребованы. Есть интересная статистика: население Великобритании составляет 1% от всего населения мира. Мы получаем из бюджета 3% финансов на научные исследования, но публикуем 7% научных статей от общего количества по всему миру и имеем 14% самых популярных ссылок. И это во всех областях науки: математике, физике, химии, биологии и т.д. В этом году, к примеру, Нобелевскую премию по физике выиграл англичанин Питер Хиггс. Есть у нас один институт, сотрудники которого завоевали 14 (!) Нобелевских премий в течение 50 лет. Это больше, чем завоевывали когда-либо представители большинства стран в мире.
— Есть какой-то общий вектор направленности исследований или каждый ученый занимается чем хочет в погоне за ссылками и т.д.?
— Здесь в России работа ученых всегда больше напоминала немецкую систему. У вас есть кафедра, профессор, и все люди на кафедре работают на этого профессора. В Англии каждый доцент независим от профессора и может выбирать любую тему. С одной стороны, это хорошо, потому что мы охватываем больший спектр исследований. С другой стороны, группы, работающие по той или иной теме, получаются небольшие. У меня, например, человек 15 аспирантов и сотрудников. В Америке у профессора химии больше помощников, а уж на вашем химфаке МГУ всегда были самые большие группы в мире.
— Чем занимается Королевское общество в общей структуре науки Великобритании?
— У нас нет институтов. Мы не исследуем, мы — клуб для самых способных ученых в мире. Мы не получаем никакой стипендии, наоборот, должны сами ежегодно платить небольшую сумму, чтобы оставаться членами Королевского общества. Первая наша функция — это выявлять самых способных ученых в Великобритании, в мире. Очень важным для нас делом является поддержка молодых ученых. Мы получаем от правительства 40 или 50 миллионов фунтов, чтобы поддерживать проекты и молодых ученых в университетах, так называемых university research fellow.
«Не стесняйтесь говорить по-английски, вас поймут!»
— Скольких ученых вы в среднем можете поддержать в год?
— 30–40 человек. Среди тех, кого мы поддерживали, оказался и бывший россиянин — нобелевский лауреат Костя Новоселов.
— Какой процент ученых из тех, кого вы поддерживаете, не являются англичанами?
— 20 процентов, но они все работают у нас. Они работают в наших университетах без обязанности преподавать или выполнять административные дела.
— Какую работу Королевское общество проводит в России?
— У нас подписывается договор сотрудничества с РФФИ (Российский фонд фундаментальных исследований. — Авт.), мы поддерживаем британских ученых, которые работают с русскими. Но кроме того, мы регулярно готовим отчеты для правительства и общества в целом в важных научных вопросах: научные данные о проблемах перенаселения в мире, климата, скапливания озона в атмосфере. Один из последних наших отчетов касался разработок сланцевого газа. Вы знаете, что это такое? В Англии часто обсуждают, можем ли мы добывать его, не навредив своей экологии? Проблема в том, что, в отличие от США, где газ добывают вдали от населенных пунктов, у нас все запасы сконцентрированы как раз недалеко от городов. Нам поставили вопрос: что будет, если рядом с газодобывающей станцией произойдет землетрясение? Все просчитав и взвесив, Королевское общество пришло к выводу, что если технически все сделать правильно, это не вызовет катастрофы.
— Как же зарабатывают на жизнь члены Королевского общества?
— Я, к примеру, получаю жалованье только в Ноттингемском университете.
— Как вы относитесь к произошедшей у нас реформе РАН?
— Я иностранец, и потому мое мнение, может быть, не самое важное...Для меня и других моих коллег на Западе пока не совсем ясно (у нас недостаточно информации), может ли принятый закон стать эффективным для академии. Но надежда все равно есть. У меня недавно была встреча с новым президентом РАН Владимиром Фортовым. Он придерживается точки зрения, что закон есть закон и теперь надо думать, как можно использовать его для лучшего развития российской науки. Я думаю и надеюсь, что поддержка зарубежных академий наук поможет вашей академии быть более эффективной и играть в будущем такую же большую роль в мире, как и раньше. Хочу еще раз повторить, что наука в России не должна быть такой же, как в Англии или Китае, потому что это будет скучно.
— Многие наши академики являются членами Королевского общества. Они активно участвуют в заседаниях?
— На наших заседаниях, к сожалению, редко бывают российские представители нашего Королевского общества. Я считаю, что в России очень много интересных направлений в науке, которыми они могли бы с нами делиться. Особенно важно поддерживать молодое поколение ученых, надо побуждать их быть более активными. Но в международных конференциях их также мало — стесняются.
— ???
— Из-за того, что плохо говорят по-английски. Это неправильно. Я бы хотел передать всем: даже если кто-то не очень бегло говорит, его все равно поймут, английский язык очень гибкий.
— Планируете ли вы встречаться с руководством нового ведомства в науке — Федерального агентства научных организаций, к которому сейчас перешли все институты РАН?
— Я представляю Королевское общество, а у него нет своих институтов. Поэтому для меня общение с ФАНО не является приоритетным.
Шерстяной химфак
— Мартин, вы большой специалист по «зеленой» химии. Что является для нее основной задачей?
— Сейчас в мире население превышает 7 миллиардов человек. Скоро будет 10 миллиардов, уровень жизни растет, растет качество жизни. Это напрямую связано с увеличением потребления химических веществ. Однако если мы будем и дальше производить товары традиционным химическим способом, запасов нефти на всех не хватит. Как производить больше из меньшего количества исходного материала? Как добиться снижения количества токсических отходов? Вот чем обеспокоена сейчас «зеленая» химия. Моя специализация — замена растворителей. Они важны для многих химических процессов, но в окончательных продуктах их нет — почти все идет в отходы.
— Надо, чтобы производства были заинтересованы в ваших исследованиях...
— Сегодня на Западе большинство химпредприятий хотели бы делать более чистую химию. Это относится и к самому химическому производству. К примеру, нашему Ноттингемскому университету одна фармакологическая компания оплатила постройку первого в мире экологически чистого химфака.
— Расскажите, каким он будет?
— Любой химфак тратит до 20 процентов энергии всего университета. В каждой лаборатории работают мощные вытяжки, через которые улетучивается тепло, работают вакуумные насосы, другие энергоемкие приборы. Наше новое здание будет экономить энергию на 75 процентов. Стены его сделают из дерева, в качестве утеплителя используют натуральную шерсть. На крыше будут установлены солнечные батареи, а вода для туалетов и умывальников будет использоваться дождевая. Здание будет рассчитано на 30 лет. Мы только что начали стройку... Приезжайте к нам на торжественное открытие.
— «Зеленая» химия развивается уже на протяжении десятка лет. Зайдя в обычный магазин, можно найти там ее продукцию?
— В Бразилии полиэтилен делают из... сахара. Есть компания, которая делает из сахара сначала этанол, из него — этилен, и на конечной стадии — «зеленый» полиэтилен, который быстрее разлагается в почве после утилизации. Но использование сахара для производства пакетов — не лучший вариант, потому что сахар нужен человечеству как продукт питания. Лучше было бы придумать что-то еще. Еще один пример — лекарство виагра. Первое время на производство каждого его килограмма уходило 1300 литров растворителей. С помощью «зеленой» химии мой друг Петер Данн уменьшил количество растворителя до 6 литров на 1 кг.
— Один из ваших проектов — интернет-сайт, посвященный популяризации таблицы Менделеева.
— Да, стоит кликнуть на окошко с любым элементом, и посетителю откроется научно-популярный ролик о свинце, олове, водороде и т.д. Мои коллеги делают эксперименты с каждым элементом, и наш видеожурналист доступно их объясняет. У нас много зрителей по всему миру.
— Какой видеоролик, по вашему мнению, самый удачный?
— Самым популярным с точки зрения просмотров стал ролик, снятый нами в хранилище золота национального банка. Там полок до потолка, и на каждой по тонне золота! Людям не верилось, многие сравнивали плитки с шоколадками в золотой фольге, лежащими на магазинных полках. Но с точки зрения химии это не самое интересное... Вспоминается мне один ролик о 108-м элементе таблицы — гассии. Когда мы приступали к работе, я ничего не знал об этом элементе и честно признался в этом своим коллегам. Не знал я и того, что камера все это записывала... Так, в ролике по секрету всему свету я говорю, что «мы обязательно что-то должны выдумать про гассий». В таком виде вышло и на сайте.
— Отношения между Россией и Британией не всегда были самыми теплыми. Как это отражалось на научном общении? Влияют ли политики на науку?
— Научное общение между нашими странами было всегда хорошее, даже во время «холодной войны». Скоро, надеюсь, будет еще теплее.
Благодарим за содействие в подготовке интервью советника президента РАН Светлану Попову.
