Сколько советских разведчиц работали в годы войны во вражеском стане и какую конкретно миссию выполняла каждая из них? И сегодня на эти вопросы ответа нет. О “штирлицах” в юбках мы вообще практически ничего не знаем. Никаких фамилий, только некий собирательный образ. Разведчицам в принципе редко посвящают фильмы и книги, их имена не светятся на газетных полосах. Но в том числе благодаря им мы выиграли эту войну. Сейчас самое время рассказать об одной из них. Жаль, что сама она уже не сможет ничего поведать о своих подвигах, но за нее это сделают потомки и архивные документы.
— Вначале я только догадывался, кем была моя бабушка, — рассказывает Максим. — Но, видимо, она передала мне страсть к разведке на генетическом уровне. Когда встал вопрос о том, кем я буду, папа просто назвал адрес: Мичуринский, дом 70. Помню, пришел в СВР с документами, а там спросили мою фамилию, пробили по базе и сразу сказали: вы приняты. И только тогда я понял, что это благодаря бабушке. Что она занимала особую роль в разведке в годы войны.
Тогда, к сведению, как таковой службы внешней разведки еще не было. Курировало всех “штирлицев” разведуправление, подчинявшееся непосредственно Верховному командованию. Женщин привлекали в те годы часто и к довольно серьезным операциям, причем не только в качестве радисток и шифровальщиц. Но проблема была одна — разведчиц, прошедших серьезную подготовку, в совершенстве знающих языки, которых можно было перебрасывать в тыл врага, было не так много.
Так что ставку на Лысову сделали не случайно — к тому времени она официально работала в одной из московских больниц, неофициально выполняла самые разные поручения разведуправления и постоянно совершенствовала знания иностранных языков. Муж Надежды Федоровны был человеком сугубо гражданским — директором трубного завода, где в годы войны отливали стволы пушек. О том, чем занимается его жена, он, возможно, догадывался. Но говорить об этом напрямую в семье не было принято. И когда Надежда заявила, что уезжает в долгосрочную командировку, причем с 6-летним сыном, скандалить не стал. Он понимал, что ни у нее, ни у него выбора нет.
Сначала советская разведчица попала в Испанию, где прожила какое-то время, а потом уже была переброшена во Францию. Сын ходил в обычную французскую школу (кстати, в ту самую, где учился Бальзак), она работала в санатории “Альба”, и все думали, что это неполная семья испанских мигрантов. К сведению, в тот санаторий приезжали подводники из 4 крупнейших баз — “Ла-Паллис” (там дислоцировалась 3-я флотилия), “Бордо” (12-я флотилия, известная как база итальянских подлодок и лодок снабжения “дойных коров”), “Брест” (1-я) и “Лорьян” (2-я флотилия, в состав который входили самые крупные подлодки типа 1 А и VII — IX серии).
Все подводники, вернувшиеся с очередного похода, должны были пройти курс реабилитации. Направляли их неизменно в “Альбу”, поскольку этот санаторий считался самым лучшим и надежным. Здесь их приветливо принимал медперсонал. Подводников осматривали врачи, прописывали им массаж, ванны… Обязательно в программе была работа психологов. Подводники снимали стресс и рассказывали о своих страхах, тревогах и обидах. Во время таких целительных бесед неподалеку всегда крутилась миловидная Надежда. В итоге она знала не только, какие настроения царят в экипаже, но и все слухи-сплетни. Но главная ее задача была — прослеживать движение подлодок. Надежда передавала центру важные сведения — стоят ли те на ремонте, когда выдвигаются и по какому маршруту. Для наших это могло быть командой начинать бомбить флотилию.
Кстати, как раз в это время у англичан родилась отличная идея психологических атак на немецких подводников. Для этого даже был создан отдел OP-16-W. Англичане стали подрывать моральный дух немцев с помощью всех известных средств: радио, листовок и такого губительного метода, как распространение слухов через агентов. В передачах по радио, к примеру, немцам давали совет избегать поступления на службу в подводный флот во избежание заболеваний, часто встречающихся у подводников. В листовках писали, что затянувшаяся бездеятельность немецких кораблей приводит к продолжительной изоляции экипажей подводных лодок в период плавания. И эта психологическая война имела свои результаты — число добровольцев, желающих стать подводникам, таяло на глазах. Не исключено, что помогала в такой агитации и советская сторона. Но все детали возможного сотрудничества засекречены до сих пор.
— О методах и способах добывания важных сведений бабушка никогда не рассказывала, — продолжает Максим. — И вообще ее работа в разведке не была темой для обсуждения. Но по тому, насколько умной была бабушка, каким веселым нравом обладала, могу сказать, что у немецких подводников не было шансов. Они сами выкладывали ей все свои секреты. Тем более что поводов не доверять медперсоналу санатория ни у кого не было — никто из наших там ни разу не раскрыл себя. Легенды у всех были безупречными, а их профессионализм в работе ни у кого вопросов не вызывал. В “Альбе” работала целая команда русских разведчиков.
В ноябре 1945 года Лысова вернулась в Россию. Но попала сначала не домой, а… в фильтрационный лагерь. Там женщина провела почти год и об этом времени старилась не вспоминать. Говорила только, что это превратности судьбы разведчика. Надежда Лысова мечтала снова попасть в “Альбу”, чтобы уже в другом качестве, не таясь и не скрываясь, вспомнить те годы своей службы. Но не успела. На месте санатория сейчас располагается женский монастырь, и, по слухам, среди старых его монашек до сих пор есть женщины, которые в годы ВОВ залечивали немцам раны и выведывали тайны…
