“Время незабвенное!..
Как сильно билось сердце при слове “отечество”.
Александр ПУШКИН
Поклонная гора — первый памятник 1812 года. На ней путники, приближаясь к Первопрестольной, отвешивали городу, как матери, поклон. На планах Москвы XIX века она обозначается справа от Можайского шоссе. Ее отроги хорошо заметны. Через один заросший деревьями холм в тоннеле разворачиваются машины. На другом, поросшем травой, водружен крест. Между ними склон Поклонной горы, восходящий к обелиску Победы. А поклонное место, отметка 167 метров над уровнем моря, было там, где угол дома на площади Победы, 2. Когда его сооружали после войны — эту возвышенность срезали, ее остатками, строя музей и обелиск, надсыпали холм, где крест.
На Поклонной горе генерального сражения не произошло, как предполагал Кутузов, но она вошла в историю. Потому что здесь была решена судьба Москвы и России. Она видела императоров, маршалов и генералов. Сюда пришел с духовенством и народом Александр I. В ночь на 12 июля все москвичи молились о спасении Отечества.
В первый день осени (по старому стилю) на Поклонную гору поднялся фельдмаршал Кутузов и сел на скамеечку, которую возил за ним казак. Его окружили командиры корпусов, занимавших позицию для предстоящего сражения. Правый фланг упирался в изгиб Москвы-реки у деревни Фили, левый фланг примыкал к Воробьевым горам. К генералам присоединился главнокомандующий Москвы граф Федор Ростопчин.
С горы, как на ладони, Кутузов видел купола и колокольни Москвы. В “Войне и мире” Лев Толстой писал: “Один страшный вопрос занимал его: “неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание…”. Но на Поклонной горе фельдмаршал приказ не отдал.
С высшей отметки Поклонной горы, где музей и обелиск, ни золотых куполов, ни колоколен давным-давно не видно. Нет предместий, огородов и ферм, картофельных полей, православного и еврейского кладбища. Застроен Красный луг. Можайское шоссе преобразилось в проспект, названный именем фельдмаршала. Дома закрыли былую чудную картину. Но если взойти на холм с крестом, то открывается пока что не преображенный вид на рощи, овраги, рвы, где петляет речка Сетунь и под крутым склоном чернеет линия железной дороги. Глядя на этот пейзаж, понимаешь, почему Кутузов убедился в гибельности выбранной позиции и для пехоты, и для кавалерии, и для артиллерийских батарей. Сдавать Москву солдаты и генералы без боя не желали. Но и лишиться армии главнокомандующий не мог. Поэтому собрал военный совет в Филях в избе крестьянина Андрея Фролова.
Одинокая изба под соломенной крышей, утопающая во ржи, — такой увидел ее художник Саврасов и, написав этюд и картину, назвав сюжет: “Хвили, изба 12-го, Кутузова”. Всех соседних не осталось, а эту как могли берегли, доживали в ней свой век инвалиды. Изба сгорела, но из нее успели вынести иконы и лавку. Чтобы увековечить ее место, офицеры Гренадерского корпуса, “бывшие на полевой военной поездке”, установили верстовой столб со Смоленской дороги, придав ему вид обелиска. На лицевой стороне надпись гласила, что здесь стояла изба крестьянина, где состоялся военный совет, а на оборотной стороне приводились слова приказа Кутузова. На собранные народом деньги избу восстановили за месяц и в 1887 году внесли спасенные иконы, лавку, создали в ней музей. В книге отзывов один из посетителей написал: “На месте запустения снова красуется изба, которую воскресила сила нашей русской любви к ее достопамятности”.
Бревенчатый домик с тремя окнами в глубине сквера по адресу Кутузовский проспект, 38, — мемориальный музей “Кутузовская изба”. В конце года ее снова откроют после реставрации, и тогда можно будет увидеть горницу, где был военный совет. Как писал Лев Толстой, “фельдмаршал сидел, глубоко опустившись в складное кресло, в темном углу за печкой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо”. Оно было полно страдания.
На известной картине художника Кившенко запечатлен драматический момент, когда главнокомандующему пришлось противостоять начальнику генерального штаба и генералам, героям Бородина… Вместе с Кутузовым в горнице поместилось десять генералов. Двенадцатой свешивалась с печки головка внучки хозяина избы. Пятеро высказались за сражение. Пятеро поддержали Кутузова, который решил: “С потерею Москвы не потеряна Россия. Первою обязанностью поставляю сохранить армию… Знаю, ответственность обрушится на меня, но жертвую собою на благо Отечеству. Приказываю отступить!”. В избе заночевал и, по свидетельству дежурного генерала, “несколько раз плакал”.
Он трепетно весы берет:
С одной страны градов царицу,
С другой жизнь воинов кладет,
Спустилась книзу жизни чаша.
Так писала в оде, преподнесенной Кутузову, поэтесса. Михаил Илларионович ей возразил: “Я весил Москву не кровию воинов, а с целой Россией и с спасением Петербурга, и с свободою Европы”.
На другой день утром 2 сентября на Поклонную гору поднялся Наполеон. Что тут было!
“Прекрасная столица под лучами яркого солнца горела тысячами цветов: группы золоченых куполов, высокие колокольни, невиданные памятники, — вспоминал гвардейский офицер Цезарь Ложье. — Обезумевшие от радости, хлопая в ладоши, наши, задыхаясь, кричат: “Москва! Москва!” …При имени Москвы, передаваемом из уст в уста, все кучей бросаются, карабкаются по собственной охоте на холм, откуда мы услышали этот громкий крик…” Как повел себя император? “Он остановился в восторге. Его первое восклицание было: “Так вот он наконец, этот знаменитый город”, а затем прибавил: “Давно пора”. Наполеон ждал депутацию граждан, как бывало во взятых городах Европы. Но мы знаем с детства:
Напрасно ждал Наполеон,
Последним счастьем упоенный,
Москвы коленопреклоненной,
С ключами старого Кремля,
Нет, не пошла Москва моя
К нему с повинной головою.
Наполеон заночевал в придорожном трактире у Дорогомиловской заставы, чтобы утром с триумфом въехать в Москву.
На военный совет Кутузов не пригласил генерала от инфантерии главнокомандующего Москвы графа Ростопчина. Потому что заранее знал, на чем бы настаивал Федор Васильевич, ненавистник Наполеона и французов, который знал французский язык как родной. До войны сочинил повесть “Ох, французы” и другие памфлеты. Мужество граф проявил под началом Суворова, штурмуя Очаков. Его считали человеком большого ума и редкого остроумия, называли бескорыстным, откровенным и бесстрашным.
Ростопчин приказал закрыть питейные дома, запретил продажу вина, обрезал веревки церковных колоколов, чтобы никто не мог в них ударить и посеять панику. Москву превратил в арсенал, ковавший оружие, в ней собирали ополчение, обучали новобранцев, шили шинели, тачали сапоги. Открылись лазареты для раненых. Граф сочинял и печатал “Дружеские послания главнокомандующего в Москве ее жителям”, поднимал боевой дух и возбуждал ненависть к врагу. Он собрал из пригородных сел и деревень 50 тысяч подвод и по приказу царя эвакуировал сокровища Кремля, Оружейную палату, Патриаршую ризницу, Сенат, архив Московской коллегии министерства иностранных дел. Все как надо. В то же время: “Если бы меня спросили, — признался граф на Поклонной горе, — что делать, я ответил бы: разрушить столицу, прежде чем уступить ее неприятелю”.
Жечь Москву Кутузов не собирался. Приняв решение, он отправил конных вестников, которые помчались по улицам с криком: “Спасайтесь! Спасайтесь!”. Когда граф неожиданно узнал о сдаче Москвы, то ночью у себя дома собрал чиновников, полицейских офицеров и приказал поджечь склады боеприпасов, леса, фуража.
Утром 2 сентября перед его дворцом на Большой Лубянке собралась народ. На балкон вышел не сомкнувший ночью глаз граф, и толпа увидела душераздирающую сцену, которая отражена в “Войне и мире”. Драгуны с саблями вывели учителя фехтования француза Мутона и сына купца Верещагина, их подозревали в предательстве. Граф просил царя отправить Верещагина на вечную каторгу или предать смерти. Не дождавшись ответа, решил казнить сына купца, который перевел с французского на русский язык речь Наполеона перед главами Рейнского союза и его письмо королю Пруссии. С балкона граф прокричал, что это единственный предатель, и приказал драгунам саблями его зарубить. Сабли не понадобились. Толпа растерзала несчастного. А француза граф отпустил со словами: “Я оставляю тебе жизнь. Иди к своим и скажи им, что несчастный, которого я наказал, был единственным из русских, изменивших отечеству”. Бросив дворец с фитилем в печной трубе на произвол судьбы, наместник царя сел в карету и поспешил к Яузе, где переправлялись солдаты и жители, покидавшие Москву.
В брошенном доме побывал интендант французской армии Анри Бейль, он же писатель Стендаль. Его поразила библиотека массой книги на французском языке. В руки ему попала в роскошном переплете с надписью “Библия”, где под обложкой скрывалась книга о “небытие божьем”.
Дом на Большой Лубянке, 14, сохранился. Но обезлюдел, как перед сдачей французам, производит жалкое впечатление. Им владели до недавних дней коммерсанты, у которых город отсудил право собственности. За полтора года Москва возродила после пожара в 2004 году Манеж. За два года руины в Царицыне превратила в дворец. За год до юбилея все можно исправить, воздать должное Федору Ростопчину и вернуть Москве памятник 1812 года. Для этого нужна политическая воля правительства города, которой, по всей видимости, ему не занимать.
Под звуки военного оркестра Наполеон подъезжал к Кремлю по Арбату и Воздвиженке, поражаясь, что его никто не встречает. “Ни одного человека! Что за народ! Это невероятно!”. Въехал к дворцу через Боровицкие ворота. На площади перед Арсеналом провел смотр гвардии. Курьеров отправил в Европу с вестью о взятии Москвы. Со свитой как победитель осмотрел царский дворец, проехал верхом через Спасские ворота к Маросейке, поразился церковью Успения на Покровке, на солнце она сияла восемнадцатью куполами.
В тот же день начались пожары в разных концах города. В Каретном ряду купцы жгли дорогие экипажи, чтобы они не достались генералам. Загорелись баржи с военным имуществом. Взлетел на воздух артиллерийский склад.
Пламя все ближе подступало ко всем воротам Кремля, загорелась Арсенальная башня и конюшни. Гвардии удалось отстоять от огня здания и соборы, но Наполеону пришлось уступить свите и покинуть Зимний дворец, стоявший там, где сейчас Большой Кремлевский дворец.
Пешком французы прошли через Боровицкие ворота к Ленивке, Волхонке, арбатскими переулками достигли Москвы-реки, перешли на другой берег по деревянному мосту. Отсюда верхом мимо фабрик и Ваганьковского кладбища Наполеон направился полями к царскому Петровскому дворцу. Здесь жил четыре дня, пока пожар не начал стихать. Секретарь императора записал: “То, что он не предвидел, не мог предвидеть — уничтожение Москвы самими русскими, выбило ту точку опоры, на которую опирался его план”. Наполеон сказал приближенным: “Этот ужасный пожар уничтожил все. Я был ко всему приготовлен, исключая этого события, оно было непредвидимо”. Все объяснил варварством: “Да это скифы! Москвы не существует. Пропала награда, которую я обещал своим храбрым войскам”.
Санкт-Петербург распространил версию — во всем виноваты французы, их клеймили “презренными поджигателями”. У нас до Великой Отечественной войны никто не сомневался в словах Кутузова: “Я хорошо знаю, что это сделали русские, проникнутые любовью к родине и готовые к самопожертвованию, они погибли в горящем городе”. После победы над Германией, когда Сталин боролся с “низкопоклонством перед Западом”, вину возложили на иностранцев.
Кто сжег Москву? Байрон в “Путешествии Чайльд Гарольда” дал довольно точный ответ:
Кто ж раскалил пожар жестокий в ней?
Свой порох отдали солдаты,
Солому с кровли нес своей
Мужик, товар свой дал купец богатый,
Свои палаты каменные князь,
И вот Москва отвсюду занялась!
Петровский путевой дворец армия, овладевшая им в 1918 году по приказу Троцкого, передала городу ветхим. На наших глазах правительство Москвы его реставрировало, вернуло творению Матвея Казакова утраченную роль резиденции. В ней можно принимать, как прежде, самых высоких гостей.
А деревянный мост, по которому прошли армии Кутузова и Наполеона, заменили сначала железным, а потом, в 1912-м, тем, который назвали Бородинским. Это мост-памятник. Что видно по колоннадам ионического стиля, пирамидам из античных доспехов и знамен, медальонам с воинскими атрибутами древнего мира. По сторонам моста — гранитные обелиски, напоминающие верстовые столбы старой Смоленской дороги. На чугунных досках имена героев без титулов и званий. И надпись, что мост сооружен в память Отечественной войны 1812 года.
(Продолжение следует)
