— Владислав Васильевич, помните вашу первую встречу с Дедом Хасаном?
— Это произошло в 1997 году, сразу после того, как я вернулся из Америки в Россию. Меня пригласили на концерт в Краснодар, и там я с ним познакомился. Это был юбилей его друга. К тому моменту я слышал об Усояне, знал, что это друг и соратник Вячеслава Иванькова, с которым я в Америке общался и дружил (и до сих пор дружу с его сыном Геной).
На той встрече я исполнил несколько песен из своей программы. Они очень понравились Хасану.
— О чем они? Напоете?
— Вот эта стала его любимой:
«Мы волки, и нас по сравнению
с собаками мало.
Под грохот двустволок год от году
нас убывало.
Мы, как на расстреле,
ложились на землю без стона.
Но мы уцелели, хотя и стоим вне закона».
Песня на стихи Владимира Солоухина, а музыку написал я. Она получилась удачная. Стала как гимн для этих людей.
— А еще какая песня особенно нравилась Хасану?
— Песня, которую написали с Ильей Резником после освобождения Вячеслава Кирилловича из американской тюрьмы, — «Тишины хочу». Так получилось, что его на родине из самолета — в наручники и сразу в «Матросскую Тишину». И в той песне есть слова:
«Сапоги гремят по гулким коридорам,
И любимый взгляд я не увижу скоро.
Тишины хочу, чтоб поле да березки,
Тишины, но только не «Матросской»
— Хасан к вам сам подошел на том юбилее? Или вас представили друг другу?
— Он сам встретил меня еще на пороге. И впоследствии я много раз был у него и в Краснодаре, и в Москве, и в Питере.
— Дома? Он устраивал вечеринки прямо у себя дома?
— Нет. В ресторанах, в загородных коттеджах. Я не знаю, кому они принадлежали. И даже когда мне звонили и звали на мероприятие, обычно точного адреса не говорили. Подъезжали в какое-то назначенное место, а там встречала машина, которая сопровождала до конечного пункта назначения. Как часто? Было и несколько раз в неделю, а бывало — в полгода раз.
— На таких застольях без выпивки явно не обходилось. Что предпочитал Хасан — уж не грузинский ли коньяк? А может, только «Боржоми»?
— Он мог выпить рюмку-другую водки или коньяка, в зависимости от закуски.
— Женщины его сопровождали?
— Нет, один. Я не помню вообще на таких вечеринках каких-то женщин.
— О чем обычно с ним говорили? О стрелках и разборках?
— Мы говорили о песнях. Темы криминала вообще не касались. У меня своя дорога, у него и его товарищей — своя.
— Какие артисты были его любимчиками, не считая вас?
— Люба Успенская, Григорий Лепс. Да много на самом деле артистов, просто, может быть, не все хотят, чтобы их имена прозвучали.
— То есть они все знали, кто он?
— Естественно. Но повторю вам: у артистов и таких людей разные дороги.
— Признайтесь, испытывали дискомфорт при общении с Хасаном? Ведь он бандит, преступник...
— Да нет. Непредсказуемы «безбашенники», «пехота». А такие, как Усоян и Иваньков, так себя не ведут. Они же идеологи. Вот почему они становятся «ворами в законе»? Потому что правильно и праведно прошли свой криминальный путь.
— «Правильно и праведно...» — я надеюсь, это вы так иронизируете? Или всерьез считаете, что путь в криминале может быть праведным?
— Вы меня опять хотите заставить дать оценку. Я никогда не вдавался в подробности биографии Хасана, мне это не нужно. Я творческий человек и живу другими понятиями, у меня другие ценности. А где выступать интереснее, комфортнее — зависит не от должностей и званий, а от самих людей.
— А не резал слух его жаргон?
— Ни Усоян, ни Иваньков никогда матом не ругались, на каком-то блатном жаргоне не разговаривали. Кстати, они не любили песен, которые воспевали блатную романтику.
— Признайтесь, приходилось обращаться за помощью к ним?
— Никогда. Они как бы сами, без просьб, часто подходили и спрашивали: как дела? что надо? В каких-то ситуациях могли с кем-то познакомить. Помню, Иваньков проявил участие в одной ситуации в США. У меня был ресторан на Брайтоне, и однажды вечером в меня стреляли.
— Бандиты?
— Наркоман. Эмигрант из Грузии. У нас выступал певец Александр Кальянов. И этот грузин рвался к нему брататься, знакомиться-выпивать. Я как хозяин ресторана стал вежливо его отшивать — после концерта подойдешь. Закончилось тем, что он вытащил пистолет. Хорошо, что рядом оказался гардеробщик, который заметил и «сбил» ему руку. Но все-таки он 5 пуль засадил мне в ногу, потом выбросил «плетку» (так называют пистолет) и подался в бега. Ранение было достаточно серьезное, я несколько месяцев лежал в госпитале. Я сказал полицейским, что не знаю, кто стрелял, хотя знал. А потом как-то я сижу в своем кабинете в ресторане после его закрытия. Было уже глубоко за полночь. Охранник ушел, я остался подсчитывать убытки. (Смеется.) Вдруг открывается дверь и заходит этот грузин, вынимает пистолет. У меня сразу мелькнула мысль: «ну все, пришел добивать». А он с покаянным видом положил пистолет на стол и начал называть себя всякими словами плохими. Видимо, его так обработали.
— Кто?
— Иваньков и люди из его окружения. Они нашли его и провели с ним беседу, объяснили. Что он был не прав. И послали ко мне, чтобы я сам вынес ему приговор. И он мне говорит: «Вот пистолет, я заслужил казнь. Можешь меня расстрелять, и ничего тебе не будет». Я ему единственное сказал: «Оставь пистолет и договоримся так: чтобы я тебя в жизни больше никогда не увидел и не услышал о тебе. В противном случае я воспользуюсь тем правом, которое ты озвучил сейчас». Он скрылся, и больше мы не встречались.
— А подарки дарил Хасан?
— Однажды он подарил золотую ручку Картье. Получилось случайно. Он попросил подписать диск другу. Я стал искать ручку, а он вытащил и сказал: «Это тебе подарок».
И, кстати, Япончик мне подарил золотую зажигалку. Мы сидели с ним в «Слоне», где он и погиб потом. Это было 2 января, на его день рождения. Это не было большое застолье, просто обед, на котором присутствовали его сын Гена, Владимир Туманов (друг Высоцкого), Саша Кальянов, поэт Боря Драгилев. И Вячеслав Кириллович почти каждому что-то подарил в честь своего дня рождения. Кстати, с Борей у него были особенные отношения. Тот поэт, и этот поэт. Я сейчас вообще хочу записать целый диск только на стихи Япончика.
— Он еще и стихи писал?
— Очень много. Он писал с молодости, был одаренным. И у него не просто стихоплетство, а высокая поэзия. Философские стихи. По случаю рождения внука, к примеру, написал стихотворение «Об истине». И в двух четверостишиях выразил весь свой опыт, который хотел передать внуку.
— А можете что-нибудь «из Иванькова» прочитать?
«Нас прессовали, добиваясь отречения.
И агитировали, пряники суля.
Но достигали лишь ожесточения
И результат на уровне нуля…
Там страх советы нам не выдавал.
Мы в неизвестность шли
с расхристанной душою.
Но дух свободы выжить помогал
И популярность, ставшая большою»
— Может, Хасан тоже писал стихи?
— Нет (смеется), он не писал.
— Когда в последний раз его видели?
— Давно, примерно полгода назад в загородном ресторане. Он выглядел хорошо. Мы пообщались, я спел и уехал, а он еще оставался там.
— Охраны было много?
— Людей из свиты? Да. Иначе он не прожил бы столько лет.
