«Влили больной за пять дней 120 литров солевых растворов»
Все в жизни Виктора Васильевича Малеева было вопреки. В военные годы, оказавшись в эвакуации в Средней Азии, он попал в детдом. Еда доставалась более старшим и сильным ребятам. А Витя подбирал со стола лишь крошки… Он перенес дизентерию, менингит, корь, малярию, из-за лейшманиоза едва не потерял глаз. Но выкарабкался, не стал калекой.
Долгие годы его сопровождала нужда. Первые брюки ему сшили из портянок, присланных отцом с фронта, а пальто первоклашке купила школа. Но паренек, который страдал дистрофией, в 8 лет весил 20 килограммов, а в 16 лет — 44, сумел закончить школу с золотой медалью.
Будучи победителем областных олимпиад по математике, хотел связать свою жизнь с точными науками, поступить в Ташкентский политехнический институт. Но денег, чтобы снимать жилье в областном городе, у него не было. А в Андижане, где он тогда жил, как раз открылся медицинский институт. Так, по воле случая, Виктор Малеев надел белый халат. Начались занятия по латыни, анатомии, а потом и дежурства в больнице.
Стипендия была невелика. Чтобы прокормиться, он вкалывал на сборе хлопка, при норме 80 килограммов сдавал 100. Потом, на третьем курсе, стал делать соседям уколы.
Институт Виктор закончил с красным дипломом. Специализацию врача-инфекциониста выбрал уже осознанно.
— Я сам в детстве много болел, перенесенные инфекционные заболевания в какой-то степени и подтолкнули меня к этой специализации. Еще у инфекций есть удивительная способность: они поражают все органы. И чтобы лечить их, надо быть специалистом широкого профиля. Инфекции текут циклично, они то появляются, то исчезают сами по себе, распространяются по своим законам. Было интересно во всем этом разобраться.
Прежде чем попасть к Валентину Ивановичу Покровскому в Центральный НИИ эпидемиологии в Москве, Виктор Малеев успел поработать врачом в пустыне Кызыл-Кум, в сельской больнице в Калужской области, где ему приходилось самому оперировать, зашивать пальцы трактористам, принимать роды. Потом заведовал врачебной амбулаторией в Подмосковье.
А попав на работу в институт эпидемиологии, вплотную занялся холерой.
— Для меня эта болезнь — родная, я по ней защитил и кандидатскую диссертацию, и докторскую. И, конечно, я безмерно благодарен моему учителю, академику РАН Валентину Ивановичу Покровскому, за его вклад в мое научное воспитание и поддержку. В основном люди при холере погибали от обезвоживания. Человек терял до 10–20 литров в день. Надо было восполнять потерю жидкости. Моя задача была предложить новую терапию, разработать водно-солевые растворы. Для этого я сутки напролет изучал всю доступную литературу, чуть ли не ночевал в библиотеке. Пришлось даже обратиться к такому направлению в науке, как гидродинамика.
И тут как раз холера вспыхнула в Астрахани. Это было в 1970 году. Число заболевших перешло за тысячу, был объявлен карантин. Меня, как специалиста, который занимается растворами для восстановления электролитного баланса, срочно перекинули на юг России. Сотрудники Аптечного института помогли мне в кратчайший срок разработать рецептуру растворов.
При холере умирало обычно до 27% заболевших, а нам в Астрахани удалось избежать летальных исходов. Методика работала! Помню, одной больной я влил за пять суток 120 литров жидкости — 12 ведер, поскольку потери жидкости у ней были чрезмерные. Она была достаточно полной, весила около ста килограммов, у нее было много хронических заболеваний, в том числе сердечно-сосудистые. Но мы ее поставили на ноги.
Эта терапия до сих пор эффективна, разработанные мною пакеты для питьевого раствора под названием регидрон можно купить в аптеках.
— Вы ведь потом работали на вспышках холеры и за рубежом, в Сомали, в Кении, в Йемене. С какими трудностями пришлось столкнуться?
— В 1971 году я в срочном порядке вылетел в Сомали, где располагался наш воинский контингент, был аэродром, пункт базирования кораблей и узел связи. Мы помогали этой стране строить социализм. И тут выяснилось, что в Сомали заболел и умер от холеры наш генерал, высокопоставленный военный атташе. И меня, молодого специалиста, отправили туда выяснять обстановку. Оказалось, что там болеют еще более 70 наших офицеров. Сомалийцы заявили, что они к этому отношения не имеют, это, мол, ваша болезнь. В больницу наших военных не взяли. Сотрудники нашего посольства купили для заболевших отдельный дом, в котором я с нашими офицерами и поселился. Лечил их, ставил им капельницы, кормил, целиком обслуживал, и все они остались живы.
Холера — болезнь коварная. Когда работал потом на вспышке холеры в Кении, видел погибающих людей, которые лежали прямо на земле. При холере бывает очень низкая температура тела, люди обезвожены, пульс практически не прощупывается, давление низкое. Но заболевшие были еще живы, их можно было реанимировать, чем я и занимался, вливая внутриартериально струйный горячий раствор.
А вот в Йемене в 1972 году мне пришлось остаться на несколько месяцев. Меня перебросили в город Ибб, где было много больных холерой. Я там работал в местной больнице. И про меня забыли, вовремя не забрали. Я жил в доме у коллеги, доктора Мохаммада. Он в 50-е годы учился в медицинском институте в Одессе, но русского языка практически не помнил. Так что мне пришлось учить арабский язык. Даже рецепты выписывал на арабском. И теперь могу изъясниться с носителем языка.
«Хламидиоз на постном масле»
В жизни Владимира Васильевича Малеева было много парадоксального. Например, ему приходилось не только подтверждать инфекции, но и опровергать их наличие. И порой за этим тянулось целое расследование.
— В 80-е годы я отправился в Одесскую область разбираться с непонятной инфекцией. Местные жители стали жаловаться на частые мочеиспускания, бессонницу, повышенное давление, боли в сердце. Собрались авторитетные урологи и сделали вывод, что это может быть хламидиоз. Я был уверен, что это никакая не инфекция. Но это требовалось доказать. Мне чинили всяческие препятствия. Но в гостинице я сумел проверить мочу у заболевших людей и увидел, что у них нарушен обмен кальция. Наблюдалась еще одна закономерность. Больше всего заболевших было среди тех, чьи дома стояли вдоль автодорог. С проезжающих машин там продавали растительное масло. Мы отправили его на анализ в наш институт, и специалисты выяснили, что это, по сути, масляный раствор витамина D3. Это подсолнечное масло с витаминной добавкой воровали работники с местной птицефабрики. Оно предназначалось для кур. По нормам на поголовье птицы этого масла разбрызгивалось совсем немного, каждой курице доставалось по капельке. И этого было достаточно. А птичники тащили масло с фабрики целыми бутылями и продавали его с машин вдоль дорог. А как известно, избыток витамина Д ведет к выведению кальция из организма. У употреблявших это масло людей наблюдалось раздражение мочевых путей, повышенная температура, тяжелые поражения. Такой вот получился «хламидиоз на постном масле».
Еще одна любопытная история случилась на Кубе. В 1993–1994 годах выяснилось, что люди на острове стали слепнуть, и одновременно у них наблюдалось поражение нервной системы. И таких было несколько тысяч человек. Прилетевший на Кубу американский вирусолог Даниел Карлтон Гайдушек, несмотря на запрет со стороны США, предположил, что все дело в прионной болезни, при которой ткани головного мозга деградируют, превращаясь в губчатую массу.
Гайдушек долго жил среди аборигенов племени фору в Новой Гвинее, изучал болезнь куру и пришел к выводу, что она связана с традицией каннибализма. У родственников было принято съедать мозг умершего близкого человека, а также мозги врагов. Такой вот ритуал. Гайдушек посчитал, что болезнь куру вызвана латентным вирусом, имеет инфекционную природу. Получил за эту работу Нобелевскую премию. Хотя потом выяснилось, что инфекционный агент куру — прион, нормальный белок организма, принявший патогенные свойства. Но сам Гайдушек прионовую теорию не признавал. Он был уверен, что губчатую энцефалопатию вызывают так называемые медлено прогрессирующие вирусы.
И вот, приехав на Кубу, он посчитал, что у местных жителей та же медленная инфекция. Фиделю Кастро эта идея понравилась, он был уверен, что это проделки американцев. Что на их военно-морской базе в Гуантанамо стоят какие-то ветродуйки, и они намерено разносят заразу, которая идет в сторону Кубы.
В это время на остров Свободы прилетел первый заместитель председателя Правительства РФ Олег Сосковец. Фидель Кастро рассказал ему о тяжелой инфекции, и он решил прислать на Кубу российских вирусологов.
Я прилетел на Кубу с офтальмологом и неврологом. Нам было поручено разобраться с этим вирусом. Но мы выяснили, что недуг кубинцев — в нехватке витаминов. Советский Союз долгие годы помогал Кубе. А после распада СССР помощь прекратилась. На острове началась гуманитарная катастрофа. Почти все площади у них были заняты сахарным тростником. Треть объема сахара раньше шла в нашу страну. Потом сахар у них никто не брал. Пришлось продавать в другие страны фрукты и овощи, которых кубинцам самим не хватало. В результате у местных жителей стало нарушаться зрение, все чаще случались нервные расстройства.
Надо заметить, что вывод о витаминных нарушениях, который мы сделали, очень не понравился Фиделю Кастро. Ему легче было все беды списать на внешних врагов.
«Сидел в бомбоубежище под американскими бомбами»
В смутные перестроечные годы, когда в институте эпидемиологии перестали платить зарплату, Виктор Малеев начал сотрудничать с международными организациями. Работал в Таджикистане, когда там наряду с гражданской войной свирепствовал брюшной тиф. Выезжал в Армению, Азербайджан, Грузию и Молдавию. В зонах военных конфликтов то и дело вспыхивали инфекции. Ученый помогал правительству составлять планы борьбы с инфекционными болезнями.
Виктор Васильевич вспоминает, что еще в студенческие годы, начитавшись Георгия Шилина, который в своей книге описывал проказу, и Викентия Вересаева, который рассказывал о лечении дифтерии, они с однокурсниками поклялись, что не отступят перед самыми опасными инфекциями, всегда будут там, где нужна будет их помощь.
— Помню, когда я приехал в Нукус, в Каракалпакию, на вспышку холеры, там разлилась Амударья. И встретил там своего одногруппника, Владимира Идунова, который работал в лепрозории в тяжелейших условиях. Он напомнил мне о нашей клятве. Но ведь и я остался верен ей. Мне в составе международной команды ВОЗ в 1994 году довелось работать с легочно-бубонной чумой в Индии, в городе Сурат. Страна была закрыта, самолеты не летали. 80% больных умерли от этой инфекции в течение трех дней. Стояла жара. А мы в больницах работали в противочумных костюмах. Вместе с эпидемиологом из Америки и диагностиком из Китая разрабатывал эффективные мероприятия по ликвидации чумы. И был за это награжден орденом Дружбы.
В 1998 году Виктор Малеев попал в Ирак. На страну тогда уже было наложено торгово-финансовое эмбарго. Нефть иракская сторона могла продавать только в ограниченных количествах, в основном — чтобы пополнить запасы продовольствия. Но его все равно не хватало. Не было в достаточном количестве и хлора. На его импорт были введены ограничения, считалось, что хлор как исходный материал можно использовать для создания ядовитого газообразного хлора. Уровень очистки питьевой воды снизился. Что привело к распространению инфекций. Вспыхнула холера, лекарств в стране не хватало, в Ираке начали умирать дети.
— Помощь американских врачей, как и французских, иракская сторона отвергла. А меня решили послать в Ирак еще и потому, что я знал на бытовом уровне арабский язык. В страну тогда можно было въехать только через Иорданию, чтобы попасть из Аммана в Багдад, мне пришлось преодолеть более тысячи километров. Я много работал, спасал больных холерой, в том числе и в северных городах, где жили курды. Одновременно с Багдадом США бомбили и Мосул. Вместе с больными иракцами я сидел в бомбоубежище, продолжал оказывать им помощь. Помню, целых два месяца ни слова не говорил на русском. Объезжая много точек, читал лекции врачам на английском.
«Инфекции — это часть природы»
Академик Виктор Малеев оказался «на передовой» и в Гвинее, когда там в 2014 году вспыхнула геморрагическая лихорадка Эбола. Вместе с профессором Михаилом Щелкановым их перебросили в Западную Африку, чтобы они оценили обстановку, возможный риск для работников нашего посольства и тех россиян, кто был занят на добыче бокситов. Также нужно было подготовить плацдарм для размещения российской противоэпидемической бригады.
— Раньше у нас в Гвинее, в городе Киндия, действовала советско-гвинейская вирусологическая лаборатория. Мы помогали африканской стране бороться с инфекциями. А с распадом СССР из-за отсутствия денег эту лабораторию пришлось закрыть. Спустя годы нужно было заново восстанавливать все научные связи, вести переговоры с правительством, заинтересовать местные органы здравоохранения. Мне удалось найти тех, кто когда-то учился у нас, связи были восстановлены. И вскоре прилетел наш самолет с санитарно-эпидемиологическими бригадами.
Но до их прибытия Виктору Малееву и Михаилу Щелканову первыми из российских специалистов пришлось оказывать помощь больным.
— Тогда в госпитале работали специалисты из организации «Врачи без границ», стояли еще временные палатки, кроватей не было, больные лежали на плетеных циновках прямо на земле. Практически все были без сознания. Наш институт разработал тест-систему, с помощью которой можно было быстро распознать лихорадку Эбола. Она нам очень помогла на том этапе.
Специалистам стоило немалых трудов убедить местных жителей соблюдать профилактику, в частности, не есть мясо диких животных, распространителей болезней.
Страдали гвинейцы и от принятого у них похоронного обряда. Все родственники должны были принять участие в омовении покойного. А те, кто ехал из соседних городов и деревень и не успевал прибыть к этому моменту, должны были потом поцеловать покойного. Считалось, что тех, кто не пройдет обряд прощания, ждет страшная месть, их будет преследовать дух умершего. Бывало, что покойник лежал неделю, «дожидаясь» прибытия родственников. Тело при этом разлагалось…
— От всего этого гвинейцам нужно было отказаться. Местные жители не верили врачам, доверяли только своим знахарям, были даже случаи нападения на бригады медиков из Красного Креста. Потом ситуацию удалось переломить. Прибыли наши вирусологи, эпидемиологи и клиницисты. Привезли мобильные лаборатории. Российская компания «Русал», которая занималась в Гвинее добычей бокситов, построила там госпиталь.
— Работая в очаге эпидемий, не боялись заразиться?
— Я знал, на какую инфекцию иду. Знал, как от нее защититься. Принимал все меры предосторожности, облачался в специальный костюм, надевал маску. От желтой лихорадки, холеры, чумы, малярии вакцинировался, принимал антибиотики.
— Вы сейчас вплотную занимаетесь коронавирусом. Бываете на совещаниях у главы Роспотребнадзора Анны Поповой. По сути, идет война без выстрелов. Что можете сказать об этом новом вирусе, в чем его особенность? И когда эпидемия пойдет на спад?
— Инфекции были, есть и будут, они — часть природы, существуют по своим законам. Только за последние годы их появилось около 20–30. А теперь вот коронавирус застал человечество врасплох, захватил весь мир, что показывает его значимость. Эта инфекция тоже из природы. У вируса после мутации в организме животного появилась возможность заражать человека. Эта инфекция быстро распространяется. Но есть и положительные моменты — в Китае она стихает.
Предсказать, когда коронавирус будет окончательно побежден, нельзя, потому как это инфекция новая. И нет пока средств борьбы с ней. Когда появится вакцина, значительную часть населения привьют, тогда можно будет определить сроки ее окончания.
— Многие сейчас сетуют: самим, мол, не хватает средств защиты, а мы отправляем самолеты с масками, аппаратами ИВЛ в Италию, Америку, Сербию.
— Инфекции не знают границ. Если ты не поможешь соседу, она придет к тебе. Тут надо наступать на всех «фронтах». Потому что инфекция не может распространяться лишь в одной стране. Против нее надо работать коллективно. Нам после распада СССР удалось сохранить централизованную эпидемиологическую службу. Поэтому сейчас в короткий срок мы смогли мобилизовать все системы здравоохранения, организовать эпидемнадзор, разработать современные методы диагностики. Делается все, чтобы сдержать, сгладить эпидемию и не допустить огромного количества больных.
